* * *
Освещённая ярким, слепящим солнцем весенняя улица казалась бесконечной. Идти было уже невмоготу, поэтому они сели на лавочку у какого-то подъезда – передохнуть. Лину не терпелось поскорее отправиться дальше, Пятый же с трудом находил в себе силы как-то переставлять ноги. Солнце слепило, глаза, привыкшие к темноте, быстро устали от света.
– Слушай, Лин, – позвал Пятый, – ты уверен, что нам надо куда-то ехать? По-моему, и тут неплохо…
– Уверен, конечно, – пожал плечами Лин. – Вот оставаться – страшно.
Лин поглядел на друга и хмыкнул, внутренне признавая, что Пятый, может быть, и прав. Пятому на самом деле было тяжело идти, он всё ещё толком не оправился от обострения. Бледный, на скулах – нехороший туберкулезный румянец, лицо покрылось испариной… Дышит тяжело…
– Устал? – сочувственно спросил Лин. Пятый кивнул. – Я понимаю, что трудно, но надо отсюда уходить. Опасно. Я же не за себя боюсь.
– Лин, район большой, и вероятность того, что нас найдут… – начал было Пятый, но Лин его прервал:
– Эта вероятность существует, и не спорь со мной! Попробуем добраться до северной части города, может, там будет поспокойней. Ты сам говорил, что видел из окна, как они проезжали!…
– Мало ли что я видел, – отмахнулся Пятый. – Вполне достаточно просто переменить дом.
– Нет, мой дорогой. Недостаточно. Ты отдохнул?
– Немного, – Пятый тяжело поднялся.
– Да сядь ты, чего вскочил! На вот, съешь свой викасол, чтобы ненароком опять не началось. Давай ещё посидим, на тебе лица нет.
– Ты не прав, Лин. Лицо есть. Вопрос – какое?…
– Ща, проверим, – Лин начал озираться вокруг. – А!… Вот!… Эй, девочка, постой!… Да, ты. Скажи – этот дядя сильно страшный? Ну беги, беги…
– Да, дети бояться, – подытожил Пятый.
– А ты чего хотел? – удивился Лин. – Конечно, бояться. Да я и сам, понимаешь ли… так, гляну иногда… и сразу – мороз по коже…
– Спасибо, утешил, – хмыкнул Пятый. – Добрый ты, Лин… временами…
– Я хороший, – Лин прищурился на солнце, улыбнулся. – Особенно когда сытый. И когда тепло. И когда деньги есть. И не болит ничего. Вот как сейчас.
– Хороший, хороший, – покивал Пятый согласно. – Ну что, пошли дальше? Хотелось бы до темноты найти какое-нибудь место…
– Это мысль. Найти место, чтобы там было всё – и еда, и вода, и тепло… – Лин мечтательно поднял глаза. – Такое место называется "подвал". Или "чердак". Слушай, ты не находишь, что мы стали мыслить в какой-то подвально-чердачной области?
– Нахожу, – ответил Пятый. Он сунул в рот таблетку викасола, потом, подумав, прибавил к ней ещё таблетку ампицилина и стал медленно жевать – запить было нечем.
– Горькие? – с интересом спросил Лин.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Пятый.
– Я – никак, ты же попробовать не дашь. Сам всё сожрешь, с другом тебе поделиться конечно не захочется. Поэтому я и спросил – горькие?
– Горькие, – ответил Пятый. – Очень. Но всё же лучше их съесть, чем потом харкать кровью. Они полезные.
– Всё равно – гадость, – поморщился Лин. – И как ты их…
– Просто, – Пятый с трудом проглотил, закашлялся. Лин примерился было похлопать его по спине, но Пятый показал ему кулак – отстань, мол. Лин пожал плечами, отвернулся. Через минуту Пятый справился с кашлем, откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Дыхание всё никак не хотело выравниваться, но Пятый знал – надо просто посидеть минуты три неподвижно, ничего не говоря – и пройдёт. Так бывало и раньше. Лин это тоже знал, поэтому стал просто смотреть по сторонам – не хотел мешать.
Это была не их весна, и они оба это превосходно понимали. Чужая весна заполнила собой этот город, а они… они были частью той долгой и скучной зимы, которая покидала сейчас Москву почти что навечно. Это очень долго – весна, лето и осень. Пятый, почувствовав себя лучше, прикрыл глаза и с облегчением глубоко вздохнул. Пусть. Ну и что, что они – часть зимы. Воздухом им никто дышать не запретит. И с предприятия они смылись. И сейчас поедут куда-нибудь, отдохнут, наберутся сил – а тогда, глядишь, можно будет, пусть и несмело, но всё же подумать о лете. А может, получится сбежать месяца через три и впустить себя в лето… или наоборот, впустить в себя лето. Неважно. Живы. А это – так много. Жизнь – она гораздо больше, чем эта вечная весна…
– Пойдём, Лин, – позвал Пятый, поднимаясь. – Время…
– Пойдём, – согласился Лин. – Тебе полегчало хоть немного?
– Почему – немного? Мне хорошо. Правда, мне почему-то совсем хорошо становится, если идти никуда не требуется, но это уже частности.
– Ага, частности!… Тебе хорошо, когда кто-то тебя кормит, поит, всё готовенькое приносит… Идём, надо успеть получше устроиться и купить хотя бы хлеба, а то еды у нас нет совсем. А я уже голодный, – признался Лин.
– Во, узнаю! Кто куда – а тебе бы только съесть что-нибудь…
…Хорошо идти сквозь весну. Пусть и чужую. И руки совсем не мерзнут…
Тупик
– Мне что – десять раз повторять одно и то же? – прищурился Андрей. – Ты глухой, что ли? Пошёл в зал!
– Не раньше, чем ты вызовешь врача, – ответил Пятый.
Они стояли у входа в "тим", Пятый на пороге, Андрей – чуть поодаль.
– Ты третий день просто так мутишь воду. Мне надоело слушать этот бред! Плохо ему! Подумаешь! А кому хорошо?
– Ты его избил. Три дня назад. С тех пор ему всё хуже и хуже. Или ты вызываешь врача, или я перехожу к решительным мерам, – Пятый говорил твёрдо, но в его голосе звучал страх. Лину на самом деле было плохо. Пятый не мог понять, в чём дело. Лин – тоже. Кроме слова "больно" он вообще ничего не говорил эти три дня. Больно, и всё тут. И температура под сорок. Лин таял, как свечка. Поэтому за всей твёрдостью тона в голосе Пятого звучала настоящая паника.
– Ничего с ним не будет, – отмахнулся Андрей. – Отлежится, как миленький, никуда не денется.
– Вызывай врача!
– И не подумаю!
– Тогда – прости.
Выбить пистолет было минутным делом, тем более, что отчаяние придало Пятому новые силы. Он поднял оружие на уровень пояса и приказал:
– Пошли, сволочь. Теперь мы пойдём звонить вместе. Ты этого хотел?
Андрей не ответил. Наверху, в каптёрке, Пятый заставил его набрать номер первого предприятия и позвать к телефону Лукича.
– Аллё… это "трёшка"… да, смена… Тут Пятый хуи валяет… Чего? Да мура, Лину поплохело малость, вот он и…
Пятый взял у Андрея из рук трубку и сказал:
– Алексей Лукич, выезжайте немедленно… нет, я не вру и не шучу, всё очень серьёзно… да, плохо… Я не знаю!… Где сейчас? Я – рядом с телефоном, Лин в тиме… температура высокая, он сильно ослабел… нет, никто не стрелял, только били… Жалуется на боли… ему очень плохо… Что я думаю?… Ничего, я не хирург, могу только предположить… да, именно. Поторопитесь, счёт, по-моему, идёт на часы, если не на минуты… хорошо…
Пятый положил трубку, глубоко вздохнул, на секунду прикрыл глаза. Затем взял пистолет за ствол и протянул его Андрею.
– Теперь делай, что хочешь, – просто сказал он. – Хочешь – пристрели, хочешь – избей. Мне всё равно.
– Пошёл вниз, урод! Бить я его буду, как же. Аккурат перед тем, как Лукич припрётся. Нашёл дурака. Иди, сиди со своим убогим…
Два раза ему повторять не пришлось – Пятого как ветром сдуло из каптёрки. Попозже, минут через двадцать, Андрей заглянул в "тим" – проверить.
– Скоро, рыжий, потерпи, – просил Пятый, сидя на коленях рядом с Лином. – Сейчас они приедут и помогут… Терпи…
– Больно… Пятый… сделай хоть что-нибудь…
– Хватит цацкаться, – поморщился Андрей. – Иди в зал, пока я не…
– Принеси носилки, – ответил Пятый не оборачиваясь. – И быстро. У него плохо с сердцем, он еле держится. Я не шучу, Андрей. Скорее.
– Врёшь небось, – отмахнулся Андрей. – Ладно, так и быть. Минуту подожди, не развалишься.
– Андрей, помоги нам, пожалуйста. Я тебя умоляю, принеси носилки. Я боюсь его нести на руках, ему может стать хуже…
– Пятый, ты довёл меня уже! Я же сказал, что принесу. Чего ты ещё от меня такого хочешь? Чтобы я его не бил? Не имею права. А носилки я сейчас…
– Спасибо. Поторопись.
– Заебал, придурок!…
…Лукич приехал не один, его сопровождал ещё один хирург и пожилая, как показалось Пятому, медсестра. Лин к тому времени уже лежал на койке в медпункте. Когда его туда перенесли, Андрей, наконец-то сообразил, что дело серьёзное. И паника Пятого получила объяснение. Лин был не просто бледен, нет, казалось, что кожа его посерела, губы стали пепельного оттенка. Глаза красные, воспалённые. К приезду Лукича температура, раньше очень высокая, стала понижаться, Лин всё чаще и чаще начал впадать в забытьё, из которого выходил каждый раз всё дольше и труднее. Лукич сразу, как только увидел Лина, спросил:
– По животу били?
– Били, – ответил Пятый и поглядел на Андрея. – И не единожды…
– Пятый, бегом звонить! Сразу Павлу, и не церемонься, ради Бога. Пусть высылает ещё одну бригаду, нам втроём не справится.
– Что говорить? – Пятого трясло, но он старался держать себя в руках.
– Говори, что сильно запущенная интоксикация и что надо срочно чистить кровь от продуктов распада. Что сердце отказывает. Понял?
– Потом обратно?
– Нет, сиди в коридоре. Ты тут будешь только мешать. Понял?
– Алексей Лукич, он не…
– Нет, это я тебе обещаю. Ты меня давно знаешь?
– Да… Алексей Лукич, помогите ему, ради Бога…
– Успокойся и не переживай. Всё. Иди. Поживее, Пятый, время не терпит.
Пятый стремглав бросился к телефону, Андрей проводил его недоумённым взглядом.