* * *
Переведя дух, она поднялась и, спотыкаясь, побрела домой - в комнатку с одной старой кроватью для двух женщин, комодом, забитым разномастным тряпьем, и еще кое-какой мебелишкой, раздобытой на помойке ближе к цивилизованным районам города и перетащенной в Развалины.
У самой двери сидела на стуле, покачиваясь, бледная, безвольная женщина с бутылкой "Лепестка" в руке - крепкой смеси "Похвального сиропа" и дешевого спирта, превращающей любую печаль в далекое видение. Она смотрела в пустоту, словно там разворачивались картины из ее прошлой жизни, беспечные дни изнеженной дочери лорда. До появления Януса. До того как позор внебрачной беременности пригнал ее в Развалины, ввергнув в новую жизнь - матери, иногда шлюхи; и в том, и в другом она была жалка. Никто из клиентов не заходил больше одного раза - и то, чтобы испытать новое ощущение, поимев аристократку. Единственным великодушным ее поступком было обучение детей чтению и письму. Впрочем, и здесь она добивалась результатов, осыпая учеников обжигающими шлепками, если вдруг в речи проскальзывал жаргон Развалин.
Другая женщина, Элла, сидела у камина на жесткой скамеечке для ног, пытаясь разжечь огонь огрубевшими мозолистыми руками. Она была в самом соку, когда родилась Миранда, - четырнадцать долгих лет тому назад, с тех пор краса ее истаяла без следа. Волосы женщины, жесткие, седые и неприбранные, колтунами торчали во все стороны. Впрочем, в отличие от Селии она хотя бы сохраняла способность выдавить щербатую улыбку и дежурно пококетничать со все более редкими клиентами.
Громко хлопнула дверь, и Миранда, опираясь на палку, вошла в дом. Когда на нее упал тусклый свет очага, рот Эллы искривился в гримасе смятения.
- Только не лицо! Что ты наделала, девочка?
Ярость кипела в груди Миранды, едва не вырываясь наружу. Обе женщины слишком поизносились, чтобы пользоваться спросом на панели. Миранде предназначалось стать проституткой и зарабатывать на содержание старших.
Элла бросилась к комоду и вытащила деревянную шкатулку. В ином мире она могла служить для хранения каких-нибудь украшений знатной дамы. Здесь же в ней помещались нехитрые уловки ремесла: пудра и прочая косметика, абортивные средства, кое-какие лекарства. Элла подтащила Миранду к скамейке, недовольно ворча и приговаривая.
Миранда резко выдернула руку:
- Селия, они забрали его.
Бледная женщина пробудилась к некоему подобию жизни и поставила бутылку на земляной пол.
- И кто же забрал его у тебя?
- Городской щеголь в синей с золотом гербовой карете. - Голос Миранды звучал спокойно, но слезы катились по лицу градом. Она ждала одного-единственного жизненно важного слова - имени. Нельзя бороться, не зная с кем.
- Похоже, Ласт, - проговорила Селия, поднимая бутылку и вливая ее содержимое тонкой струйкой в рот.
- Ласт? - переспросила Миранда. Имя ни о чем ей не говорило. Одно из выгравированных на кольце слов. Его имя должно было прозвучать словно трубный глас - но нет, ничего подобного не произошло. Элла воспользовалась мгновением, чтобы привлечь Миранду к себе, и принялась прикладывать к длинному порезу на ее подбородке порошок квасцов, потом наложила на рану припасенный кусок марли.
- Как мне вернуть его? - воскликнула Миранда, ломая в этот миг многолетнюю традицию, ибо они с Янусом давно поняли, что у их матерей нет ответов даже на простейшие вопросы.
- Тсс! - цыкнула на нее мать. - Не смей болтать, пока я промываю рану.
- Вернуть его? - повторила Селия. - Зачем? Он причинял нам лишь боль и беспокойство. Пусть они с Ластом грызутся, лишь бы нас не трогали.
- Жалко, шрам останется, - заметила Элла, покончив с оказанием медицинской помощи и разворачивая лицо Миранды, чтобы оценить результаты своего труда. - И все равно: что за глазки, что за ротик… Какую цену ты только ни запросишь! И плевать на шрам. А теперь, когда Януса больше нет, бросай-ка свое упрямство и делай, как я скажу.
Миранда издала пронзительный вопль - животный крик бессловесного отторжения и ярости. Она оттолкнула мать так, что та повалилась на пол. Даже Селия, несмотря на дурман в голове, распахнула опухшие глаза. Миранда схватила зазубренный нож, которым ее мать колола щепу для камина, и крепко сжала рукоять в кулаке. Да как они смеют так просто выбросить его из головы, как будто он какой-то клиент? Она заставит их пожалеть о своей черствости. Миранда стояла, стискивая нож в трясущейся руке, напрягшись всем телом, готовая ударить - потом вдруг выронила свое оружие.
"Зачем убивать их?" - подумала Миранда. Ведь для нее они уже умерли. Она понимала, что без Януса и без нее обе женщины просто перестанут существовать. Гнев угас так же быстро, как вспыхнул, осталось лишь презрение. Миранда презирала их тошнотворную инертность, их вялое смирение: дескать, день прошел - и ладно. Нет, такая жизнь не по ней.
Миранда задержалась на пороге, в последний раз окинула взглядом комнату. Она сейчас уйдет. И никогда больше не увидит ни своей матери, ни Селии, ни этой лачуги. И никогда об этом не пожалеет.
На Развалины спустилась ночь. Свет шел лишь от костров, что нищие разжигали из деревяшек и тряпья. Миранда пробиралась по улице ощупью, постукивая перед собой палкой, подобно слепым попрошайкам, что обитали на границах между богатыми и бедными районами.
Она знала лишь имя, и его было недостаточно. И все же Миранда твердо шла к границе Развалин, как будто по другую сторону ее ждали с распростертыми объятиями. Преодолевая самый нелегкий участок пути - руины старой каменной кладки, она наступила на упавшую и прогнившую дверь; та проломилась, и девушка полетела куда-то головой вниз. Она скатилась по груде булыжника, ободрала руки и голени и больно ударилась о каменную плиту. Сглотнув слезы, Миранда попыталась подняться, но споткнулась и вновь упала на одно колено. Дыхание у нее сбилось, а полученные за день раны вдруг отозвались пронизывающей болью. На каменной плите Миранда нащупала неровные фрески и подтянулась, ощутив опору стены. Прислонилась к стене и нащупала крылья. И поняла, где очутилась, хотя прежде ей не случалось здесь бывать.
Помещение было в еще более плачевном состоянии, чем большинство построек в Развалинах. Стены ввалились, создав ненадежный каменный навес. То был храм Чернокрылой Ани - Той, что обратила здешние места в Развалины. Резные крылья образовывали наклонный туннель, и Миранда стала пробираться по нему вглубь. Она хотела попасть к алтарю - но не для того, чтобы молить о помощи мертвое божество. Даже отчаяние не могло подвигнуть Миранду просить подаяния.
Алтарь, укрытый глубоко в руинах, сохранился лучше остальных частей храма. Миранда заползла под него и дала себе отдых. В темноте из каждого угла на нее скалилась Чернокрылая Ани. Миранда свернулась в клубочек, прижавшись к палке. Недостаток тепла, что дарило прежде тело Януса, терзал ее больше, чем пульсирующая в ранах боль. Она уснула, убаюканная собственным шепотом, бормоча молитвы, застрявшие в сознании, как воспоминания в камне; уснула под внимательным взглядом Ани, в котором разгоралась заинтересованность.
Снаружи поднялся ледяной ветер.
ПТЕНЧИК
1
Маледикт жил и себя погубил.
Лишь в час рожденья оплакан он был.
Скольких людей он убил?
Раз, два, три…
Детская считалка
Барон Ворнатти был стар. Сгорбившись в кресле, он утомленным и затуманенным взором окидывал чудеса своей просторной библиотеки. Костлявые ноги старика укрывали соболя. Рассеянно теребя мех, Ворнатти листал книгу с непристойными гравюрами. Гедонист и сластолюбец, он порядком увял от времени и пережитой боли; холодной зимней ночью он ласкал старые воспоминания, как когда-то - живую плоть. Но все бесценные видения - мягкие женские плечи и вздымающиеся груди, сладостные ложбинки между бедер, крепкие мужские ягодицы, жадные рты и широкие сильные ладони - не отвлекали его мыслей, как прежде.
Спину барона обожгло болью, потом свело судорогой. Взгляд метнулся к дедовским часам возле двери.
- Джилли, - взревел барон Ворнатти, - время!
Скрежеща зубами, Ворнатти прогнулся вперед, пытаясь облегчить нагрузку на спину. Книга полетела на пол, вывернувшись страницами наружу. Ему нужно было что-то, чтобы отвлечь внимание, нечто сильнее мучительной боли в костях и иллюзорных воспоминаний плоти. Когда-то его увлекала кровавая игра дворцовых интриг, но даже она приелась, когда он постиг все ее тонкости.
В отдаленных уголках библиотеки, там, куда не проникал свет камина и ламп, послышался звон разбитого стекла, подобный хрусту ломающихся льдинок. Потом - медленные шаги по осколкам.
Движение воздуха ледяной змеей обвило лодыжки Ворнатти, шипя нанесенным снегом.
- Милорд? - раздался с порога голос Джилли. Большой серебряный поднос с лекарствами и выпивкой казался в его руках крошечным. Голос барона заставил шаги замереть.
- У нас незваный гость, - сообщил Ворнатти, с трудом распрямляя спину.
- Кто там? - спросил Джилли, когда снова раздались неторопливые шаги - теперь уже по деревянному полу. Прищурившись от яркой вспышки, взметнувшейся в камине, он поставил поднос на толстый ковер рядом с Ворнатти.
Шаги достигли ковра и растаяли в его приглушающей мягкости. Подхватив шест для книг, Джилли взял его на манер штыка. Крюк смотрел в сторону теней.
- Черт подери, Джилли, брось его! Брось и вколи мне мою элизию. Ублюдок подождет.