Объективности ради заметим, что человечиной дикари не брезговали и до появления вариев, но то людоедство носило не системный, а рационально-ритуальный характер. Дикари поедали трупы мертвых сородичей, чтобы не оставлять их на съедение зверям и насекомым. Со своими соседями, такими же дикарями, они пересекались редко, а дрались еще реже. Но, правда, если уж схватывались, то победители уничтожали побежденных под корень, оставляя лишь обглоданные кости. Чего добру пропадать? Съесть соседа, с которым поцапался, милое дело и для здоровья пользительно. Но ведь с соседями каждый день не дерешься. Разве уж если совсем достали.
И только приход вариев возвел людоедство в систему. Агрессивное поведение чужаков-вариев, вкупе с сокращением промысловых угодий, вызвало встречную агрессию, стимулируемую периодическим голоданием. Очень скоро людоеды-любители из общины Урика превратились в профессиональных 'охотников за головами'. Примерно в это же время по пути охоты за людьми пошло еще несколько соседних общин 'пещерных дикарей', наводя страх на общины вариев, и получив от них новое прозвание - глоты.
…Урик втянул носом воздух - кажется, скоро последует продолжение трапезы. Женщинами, жарящими мясо, руководила старшая дочь покойной Ахи, малу Урика, большегрудая Еха. После смерти Ахи она стала старшей женщиной общины, умам, в которой все ей приходились детьми, внуками и племянниками, кроме Урика и брата Юра. В обязанности умам входил надзор за женской половиной первобытного коллектива и организация обрядовых церемоний, которые она проводила вместе с вожаком. Последняя такая церемония завершилась совсем недавно, в полдень, на лужайке перед пещерой, где сейчас готовился обед.
Урик имел основания почивать на лаврах. Уже больше десяти лет он командовал общиной, и хотя уже был немолод, по-прежнему крепко держал в руках нити управления. Он давно, еще до того, как стал вожаком, усвоил одно из главных условий, необходимых для удержания власти - сородичи не должны испытывать недовольства. Урик умел управлять так, чтобы претензий не возникало. Вот и сейчас он мысленно купался в волнах блаженства, окутывавших поляну, на которой расположилось все общирное семейство в полном составе, греясь на солнышке и ожидая продолжения 'банкета'.
- Ам-ам-уии-оу, - булькало в воздухе.
Возмущение и тревога, неясные, но ощущаемые чутким подсознанием Урика, исходили только от пленников, находящихся рядом в пещере. А еще от них несло жутким удушливым страхом, но вожака людоедов это не беспокоило - так и полагалось. А вот мысли сородичей источали удовольствие - и это было правильно.
Несколько дней назад дикари совершили удачный набег на стойбище заклятых врагов глотов - вариев. На этот раз жертвами стали женщины и дети из племени Леопарда. Подкараулив момент, когда мужчины племени уйдут на большую охоту, глоты напали на стойбище и захватили в плен почти полтора десятка человек. Сейчас большая часть из них сидела в пещере, связанная по рукам и ногам, и ждала своей печальной участи. Урик еще не решил, что делать с пленниками, но то, что мало кто из них сохранит жизнь, было известно заранее. Не для того на этих вариев охотились, чтобы оставлять в живых.
Разве что нескольким женщинам могло улыбнуться счастье, но это зависело от решения мужчин общины. Если они придут к выводу, что кто-то из бледнолицых чужачек годится в наложницы, то Урик одобрит это решение. Ту ики тук (пусть будет так). А почему бы и нет - пусть живут до поры до времени. Однообразие приедается: когда на выбор у мужчин меньше десятка женщин, поневоле начинаются драки и ссоры из-за самых симпатичных. Тут свежатинка из белокожих самок и спасает. А если зимой станет слишком голодно - что же, придется ими пожертвовать: в прямом и переносном смысле. Как уже пожертвовали сегодня женщиной и маленьким мальчиком.
Вся община собралась на поляне около полудня. Женщины натаскали хвороста, и Еха приступила к обряду разжигания огня. Строго говоря, в пещере, где было сыро и прохладно даже в летнюю жару, костер горел или тлел практически всегда, за этим следил специально приставленный человек, но сейчас совершалась особая сакральная процедура, предшествовавшая жертвоприношению.
Еха сидела обнаженной на земле рядом с кучей хвороста перед большим, круглым и плоским камнем, который располагался между ее, широко раздвинутыми, бедрами. На камень колдунья положила толстую щепку с узким отверстием посредине, заранее высверленным с помощью осколка кости. В отверстие колдунья плотно утрамбовала высушенный мох, затем вставила туда кусок сухой, но твердой ветки, и посмотрела на вожака. Тот махнул рукой.
Вся женская половина общины, кроме маленьких девочек, встала вокруг Ехи и начала покачивать и вилять бедрами, хлопая в ладоши и негромко вскрикивая. Палочка между ладонями колдуньи медленно завращалась. Движения дикарок, имитирующие движения стана при половом акте, становились все агрессивнее и резче, а гортанные крики все громче, по мере того, как Еха ускоряла вращение палочки. Появился дым, участницы обряда задергались еще быстрее, и в тот момент, когда вспыхнуло пламя, из десятка женских и девичьих глоток почти синхронно вырвался такой сладострастный стон, что по телам мужчин, сидевших на корточках в стороне, прошла судорога.
Колдунья подожгла хворост. Теперь дикари уже все вместе, мужчины и женщины, образовали круг и, взявшись за руки, словно в танце сиртаки, стали приплясывать и прыгать, то в одну, то в другую сторону. Периодически Еха выкрикивала короткие междометия, которые танцующие хором повторяли следом. Так продолжалось минут десять.
Все это время Урик находился в стороне у большого валуна, опираясь на длинное копье. Рядом с ним на коленях, лицом к валуну и спиной к танцующим, стояли толстая женщина и совсем маленький мальчик, лет пяти, из племени Леопарда. Их и без того бледные лица были белее мела; вжав головы в плечи, несчастные молчали и только вздрагивали в такт крикам. Внезапно вожак поднял копье вверх и издал громкий вопль:
- Эгей-ий-йя!
Танец тут же прекратился. К пленникам медленно подошел Юр. Брат колдуньи держал в руках толстую дубину, к концу которой веревкой, сплетенной из широких древесных волокон, был привязан плоский, обтесанный камень.
- И-эх!!
Взмах дубиной - резкий удар по шее в район позвонков - и толстуха валится вперед, лицом на валун. Затем Юр подходит к мальчику и процедура повторяется.
- И-эх!!
Каждый удар сопровождается одобрительным выдохом толпы:
- У-ох!
Урик смотрит по сторонам - он знает, с каким волнением и нетерпением следят за его рукой молодые охотники. Наконец он делает выбор и тычет пальцем в сторону двоих парней. Те подходят к валуну, переворачивают тело женщины лицом вверх и кладут его на камень. Наступает один из самых важных моментов церемонии.
Вожак вздымает копье и наносит жертве ритуальный удар в область сердца, затем каменным ножом разрезает живот и извлекает оттуда печень. Откусывает небольшой кусок и, медленно прожевав, проглатывает на глазах возбужденных зрителей. После этого кладет печень на жертвенный камень и крошит на мелкие части. Дикари, не сводя глаз с рук вожака, жадно сглатывают слюну.
Первой к Урику приближается Еха и получает самый крупный кусок, но перед этим, опустив руку в разрез на животе жертвы, вожак мажет кровью лоб колдунье. Дальше наступает очередь остальных женщин и девочек, в порядке установившейся в общине иерархии. Еха выдает каждой по кусочку печени, а Урик марает лбы кровью жертвы, бормоча под нос заклинания:
- Тэре-пэре-уко-уй.
После этого обряд повторяется с печенью убитого мальчика, только теперь процедуру приобщения к жертвенному мясу врага проходят мужчины и мальчики. Младенцев подносят на руках матери - тем, кто еще не может жевать, просто мажут лоб кровью. Затем в дело идут черепа и их содержимое.
…Урик не заметил, как задремал. Его растолкала Еха - радостно скалясь, протянула обжаренный кусок бедренной части. Зубы вождя с наслаждением впились в сочное, слегка сладковатое, мясо.
Глот по прозвищу Дул не находил себе места, приплясывая на опушке леса. Оттуда, где он расположился, было хорошо видно все, что происходит на поляне у пещеры, и дикарь с завистью наблюдал, как отводили душу его сородичи. Вообще-то он находился в дозоре, и смотреть полагалось в противоположную сторону, в лес, откуда могла прийти опасность. Но Дул манкировал обязанностями: он был расстроен и недоволен. У людей праздник, а ты вынужден торчать здесь с пикой в руке. И вот всегда так: как что, так крайний Дул. Как будто он щенок какой. И сегодня именно его вожак отправил нести караул, пока остальная община развлекается, участвуя в обряде. Запах жареного мяса изощренный нюх дикаря улавливал так отчетливо, что от голода сводило желудок. Недавно ему удалось поймать жука и теперь Дулу казалось, что проглоченное насекомое скребется у него в животе колючими лапками. Когда же сменят-то? Пора уже, солнце к горе клонится. Опять одни обглоданные кости достанутся.
- Тьфу, елы-палы.
Дул считался в общине лентяем, недотепой и ротозеем. Охотиться он умел только на лягушек и вместе с женщинами занимался сбором корней и ягод. Его и в набеги на племена вариев брали только по одной причине - Дул оказался на редкость толковым в деле изучения языка пришельцев. Общаясь с оставленными в живых женщинами-варийками, первобытный полиглот вскоре довольно сносно научился их понимать и даже наловчился лопотать на иноземном наречии. Однако, почти во всех остальных делах, Дул проявлял исключительное разгильдяйство и нерасторопность. Вот и во время последнего набега на вариев он снова опростоволосился, упустив ценную добычу - дочь колдуньи из племени Леопарда.