Натворили глупостей.
— Да.
Мы подождали еще немного, и вот во двор неспешно вкатил полицейский автомобиль. Из него вышли двое констеблей и с ходу заявили, что не видят никаких признаков взлома. И не знаем ли мы, кто тут вызывал полицию.
Джерард закрыл глаза. Я сказал:
— Во двор выходит задняя часть помещения. Воры влезли в лавку не с фасада, а сзади. Если посмотрите повнимательней, то увидите, что они высадили окошко в ванной, а уже потом вышли в коридор и отперли изнутри входную дверь.
Один из полицейских буркнул:
— О… — и пошел посмотреть. Второй достал блокнот. Я тихо заметил ему:
— У грабителей был дробовик и… э-э… они в нас стреляли. Уехали в фургоне «Бедфорд», серый, по бортам коричневые полосы, номер «ММО 229 Y». Увезли четыре коробки с красным вином… и если к этому времени уже успели отъехать миль на десять, лично я ничуть не удивлюсь.
— Ваше имя, сэр? — вежливо спросил он.
Мне захотелось расхохотаться. Впрочем, я назвал ему имя. Следует отдать ему должное, он довольно быстро смекнул, что пиджак Джерарда не был изначально в красную искорку. И вот вскоре мы с Джерардом оказались в травматологическом отделении местной городской больницы, где его тут же увезли на каталке, а я сидел на небольшом столике с обнаженной и только что промытой рукой, и средних лет медсестра ловко и хладнокровно извлекала застрявшие под кожей дробины неким сверкающим инструментом, напоминающим по виду щипчики.
— Похоже, вам приходилось делать это и прежде? — заметил я.
— Каждый год во время охотничьего сезона, — она остановилась. — Очень больно?
— Нет, не очень.
— Хорошо. Некоторые застряли глубоко. Если местного наркоза недостаточно, скажите, ладно?
— Непременно, — нервно ответил я.
Она ковырялась еще какое-то время, и вот наконец на поддоне зазвякали ровно одиннадцать маленьких черных шариков, похожих на перец-горошек. Маленьких, но каждый из них мог убить фазана. Затем, вызвав у меня мрачно-недоуменную ухмылку, она спросила, не хочу ли я взять их себе на память. Многие брали.
Держа в одной руке пиджак и не шевеля второй, заключенной в некое подобие вязаной муфты с антисептическими пластырями внутри, заменявшей изодранный рукав рубашки, я отправился проведать Джерарда. И нашел его в боксе, сидящим в кресле-каталке. На нем были брюки, сверху накинут рыже-коричневый больничный халат, на лице выражение отчаянной скуки. Кровотечение, и поверхностное, и внутреннее, удалось остановить, но несколько дробинок застряли так глубоко, что оказались недоступны щипчикам, и его оставили до завтра, дожидаться, когда операционная начнет работать в полную силу. Похоже, вопросы жизни и смерти по воскресеньям тоже не решались, выходных не знали лишь маленькие шарики свинца, застрявшие под ключицей.
Он сказал, что звонил Тине, жене, и что она должна приехать и привезти ему пижаму. Тина также заберет его машину и отдаст в ремонт, вставлять новое ветровое стекло. Интересно, подумал я, сказал ли он Тине, что бархатная обивка сиденья, в том месте, где находилась его голова, прежде чем он успел пригнуться, изодрана в клочья и из нее вылезает набивка.
Я взял такси и вернулся в лавку, проверить, прислали ли полицейские, как обещали, мастера, заделать выбитое окошко в ванной. Вошел через главный вход, включил свет и начал оценивать степень нанесенного мне ущерба. Уже не в ярости, совершенно хладнокровно и с чисто практической точки зрения.
Навести порядок не позволяла рука. Ничего, ящики и коробки с вином могут и подождать. И разбитое стекло на полу — тоже. Слава Богу, что у меня есть Брайан, устало подумал я и еще раз проверил, надежно ли заперта изнутри задняя дверь, крепко ли прибит кусок клееной фанеры, прикрывающей выбитое окошко.