Матрос, орудующий помпой, выбивался из сил, командир бросился ему на подмогу. Чуть полегчало, когда трещина вышла над поверхностью, и вода через неё брызгала только при ударе волны. Тогда Шура открыл верхний люк, высунувшись по пояс, и обомлел. С двух сторон догоняют и берут в клещи британские шлюпки, огонёк буксирного катера далеко, а ежели оттуда сподобятся стрельнуть из картечницы - "тройке" первой достанется.
Но никто не выстрелил. В полумраке поднимающегося утра попаданец увидел, что эскадра, подняв паруса, уходит, а подбитый в последней атаке корабль погрузился по самые стеньги. Гребцы со шлюпок закричали, и даже Шура с его знанием английского на уровне "ез ыт ыз" и "Ландан из зе кэпитл..." догадался, что агрессоры догоняют, дабы сдаться. Ретирующиеся союзнички их точно со шлюпок не поднимут.
На берегу барон Алекс, как он себя называл уже безо всякой улыбки, рассмотрел "четвёрку" и её экипаж, радостно празднующий победу. Мичман, её командир, гордо указал на стеньгиы затопленного корабля, но совсем не там, где паслись интервенты.
- Это же "Калипсо"! Единственный русский корвет! - возмутился генерал Остен-Сакен.
- Упс... Ошибочка вышла. Извиняйте, господа хорошие.
- Опять "коллективный разум"? - догадался Карманов.
- Конечно! Решили повоевать за Россию-матушку с проклятыми британскими империалистами!
Он не стал выяснять, кто из вселившихся в тела подводников Дядя Боря, Старый Феодалист и женщина с фрейдистскими комплексами, предпочитающая мужское обличие.
- Ваше высокопревосходительство! Переметнувшихся на сторону врага предателей прошу арестовать!
- Конечно, господин барон. Подполковник, взять под стражу... этих. Поутру расстреляем.
- Осмелюсь обратиться, ваше высокопревосходительство.
- Что ещё, барон!
- Смерть - слишком лёгкое наказание. Можно пожизненное заключение?
- Вы меня удивляете. Я, в конце концов, не трибунал. Однако... Пусть будет по-вашему. Отогнавшему врага от Одессы не могу отказать в пустяке. В одиночки их и ключ выбросить!
- Мы на десятилетия застряли в этих телах! - взвыл подводник, характерно по-бабьи заламывая руки.
К тому я и стремился, злорадно подумал Карманов.
Четыре подлодки погибли под Севастополем, утопив пару кораблей союзников. Напуганные подлым оружием, тайно разящим из-под воды, французы с турецкими и британскими подельниками убрались восвояси. На следующий год Российская Империя подписала столь же унизительный мир, как в привычной Шуре и Маше истории, потому что не вынесла морской блокады и слишком пострадала от остановки торговли со многими странами. Зато потери русских в Крыму, а также нападавшей стороны, получились значительно меньше. Одно плохо - в дальнейших странствиях попаданцы больше и не мечтали встретить столь надёжного и адекватного товарища, как супергерой из Симферопольского военкомата.
Глава тринадцатая. Кровавый снег декабря.
В следующем воплощении Шурка Карманов ощутил скрипучий снег под ногами, увидел "Парабеллум" в вытянутой руке и моложавого господина на мушке. Имея некоторый опыт, попаданец знал, что при очередном провале в прошлое надобно действовать по обстановке, а потом выяснять, что к чему. Обстановка подталкивала нажать на спуск.
Одиночный и совсем негромкий хлопок немецкого пистолета, не вязавшегося с окружающим миром, затерялся среди других, куда более шумных выстрелов.
- Николая убили! Самозванца казнили! - раздалось вокруг множество голосов.
Шура опустил ствол. Подстреленный им господин рухнул в снег, к нему кинулись люди в генеральских шинелях, а мимо Карманова хлынула натуральная лавина из офицеров, за которыми понеслись солдаты с ружьями наперевес. Естественно, с примкнутыми штыками.
- Вперё-ёд! За Россию-матушку!
Очевидно, страшные антирусские злыдни скопились впереди, так как именно в их тела впились солдатские штыки.
- Шура?
Интонация в голосе молодого поручика незнакомой наружности показалось гитлеровой.
- Как ты меня узнала?
- По "Парабеллуму" и дурацкому поступку. Улепётываем!
- Маш, а Маш, это что - Сенатская площадь? - Карманов получил пенсионное тело и тяжело дышал на морозе, а через сотню метров сменил галоп на шаг.
- Да. А убиенный тобой - император Николай I. 14 декабря 1825 года, мон шер.
- Стало быть, декабристы победят. Ну и заваруха начинается! А нам снова приспосабливаться к новой эпохе.
- Чёрт с ними, декабристами. Я - снова мужик! - отчаянно запричитала Гитлер.
- Вдруг обойдётся? Ну, например ты дама, переодетая в юношу ради революционной конспирации.
- Не-а. У меня там... чешется. Ну, где всегда чесалось, когда я в мужском теле. Пичалька!
Выяснение, на какие паспорта зарегистрированы их нынешние туловища, как всегда заняло некоторое количество времени. Шурка воплотился в отставного подполковника барона Штейнгеля Владимира Иогановича сорока двух лет, пухлощёкого очкастого господина, а его напарница в гвардейского поручика Сутгофа, Александра Николаевича двадцати четырёх лет, высокого, худого и очень усатого офицера.
- Маша, драпать надо, покуда здесь заваруха. Я как домой "к себе" вернулся, меня чуть лакей не спалил. Странный вы сегодня, барин, говорит. И смотрит подозрительно, словно углядел неладное.
- Твои напасти - мелочь. Задумайся, могу ли я в казарму идти, где каждый офицер и унтер Сутгофа знает. А если растаю от мужских прелестей и руки распущу? Так что уезжать надобно сейчас же. Но куда? Может, в игры какие играл, книжку про декабристов помнишь. Я только что про Пестеля узнала.
- Правильно! Он в Малороссии должен быть, там Южное Общество и бунт Черниговского полка. А если он навстречу поедет?
- Шура, опомнись. Мы в 1825 году, телеграфа нету. Сиречь некому вперёд нас его освободить. Ты же автор, как его... Во - "Манифеста к русскому народу". И "Приказа войскам". Быстро сочини мандат от революционного декабристского правительства, а сами борзо рвём на юг. Цигель-цигель-айлюлю, шевелись, ваше баронство.
По пути, зябко кутаясь в меховые полости повозки, ругаясь на каждой станции по поводу смены лошадей, мол - документы неуставного для Империи образца, Карманов и Маша судорожно вспоминали что могли об этой эпохе, молясь, чтобы вездесущие попаданцы не нарушили ход вещей.
- Точно помню, что Пестеля арестовали по дороге в Тульчин и там содержали. Возможно, приказ на его арест последовал с провалом бунта, и он на свободе. Или его заранее повязали - хоть режь не могу восстановить в памяти.
- Мне иное сказали, - морщила лоб Гитлер, а длинные тараканьи усы гврадейца смешно шевелились. - Он сочинил "Русскую правду" по-немецки, тяжко перевёл на русский язык, ему мало знакомый. Мне кажется, он предложил заместо империи республику, как две капли воды похожую на Третий Рейх. Понеже в сорок втором я обреталась в теле великого фюрера. Стало быть, порадеем за Русский Рейх!
- Ох, Машка. Что за "понеже" да "радеем" - с трудом тебя понимаю.
- Учись. Убо вглубь веков двигаем, навстречь Рождеству Христову. Там "чмоки-чмоки" и "пичальку" не розумеют. Слушай разговоры людские. А с германским наречием как, шпрехаешь?
- Найн. Шнапс, либер фройлян, данке, зер гут, дас ист фантастиш. Алес.
- Не густо. Но не кручинься. Освоишь.
Полковник Пауль Бурхард Пестель, для удобозвучания отрекомендовавшийся Павлом Ивановичем, пребывал в добром здравии и на свободе в упомянутом малороссийском Тульчине. Новость о победе восстания и смерти Николая он принял как самый лучший подарок на Рождество. Декабрист живо трепался с молодым поручиком на дикой смеси немецкого и архаичного русского языка, несколько более старомодного, нежели обычного в 1825 году. Он счёл, что торжественность старославянских выражений придаёт его словам некую особую пышность. Оттого Шура понимал их через слово, а Машка попозже пересказывала суть.
Отметив Рождество и Новый Год, Пестель поручил полк заместителю и вместе с попаданцами поспешил в Петербург. Снова заснеженная дорога неторопливо заскрипела под полозьями. Карманов больше помалкивал. Машка, оказавшаяся в роли кандидата скорее не в вожди, а на должность рейхсминистра пропаганды, увлечённо обговорила с Паулем Бурхардом тактику захвата власти в Санкт-Петербурге и последовательность реформ, упорно продвигая опыт государственного строительства Третьего Рейха.
- Мой фюрер! - вещала она. - Перво-наперво нужно запретить французский язык. Высший свет лопочет исключительно на нём, а это крайне непатриотично после наполеоновских войн.
- Я-я, натюрлих, - горячо согласился Пестель, во французском такой же ноль, как и попаданцы.
- Нужно двигаться к славным корням! К Петру Великому.
- Он же Романов! Нихт самодержавие, - скривился будущий диктатор.
- Покойник не страшен. Зато шпрехал по-немецки, и его обзывали "мин херц". Город в честь своего святого обозвал не Петроград, а Петербург.
- Я-я. Гут, - успокоился Пестель. - Элита не примет русский язык. Объявим главным государственным дойч. Сиречь пруссаки говорят на нашем языке, а не мы - на германском. Ха-ха!
Полковник хохотнул, Гитлер с Кармановым слегка поддержали.
- Барон Штейнгель сделал самое главное, - вдохновенно врала Машка, вспоминая 1942 год и свой звёздный час. Она всерьёз решила использовать в России нацистский опыт. - Застрелил императора и открыл дорогу революции.
Шура важно кивнул.