- Когда началось оскудение, по сосудам моих предков еще бежала горячая алая жидкость, угодная богам, а не древесный сок. Это потом они как-то сумели превратиться, чтобы выжить. Я так считаю, они знали и про Вертдом, потому что до нас дошли предания. Вы явились со стороны моря, как и должно быть. У всех вас белая кожа и светлые волосы.
- Но мы безбородые. Как и все вы.
- Мальчик слишком для того молод. Насчет тебя тоже говорится в преданиях - человек, сотворенный из разумной стали, с посеребренным лицом и телом.
- Гм. Ты еще что-нибудь слыхал такое… чтобы пригодилось для нашей идентификации?
Как ни странно, Инкарри понял и длиннющее слово, которое Бьярни вставил, чтобы слегка сбить с толку упорного собеседника.
- Да. Золотое Перо от тела Змея.
Бьярни слегка вздрогнул:
- Ну, ты, старче, попал в мишень. Насчет тела и прочего не знаю, только вот…
Он полез рукой за подкладку легкой куртки и достал узкий футляр. Инкарри широко раскрыл глаза, но потом закивал головой с видом полного удовлетворения.
- Раскрыть?
- Ни в коем случае. Это будет кощунством. Я верю. Я знаю. Я чувствую. Но взять это должен сам он.
- Когда?
- Когда соизволит явиться на призыв или мольбу.
Бьярни подумал про себя, что такого можно дожидаться хоть сто лет, хоть двести, но снова промолчал.
В это время из хижины высунулись четыре сонных и разомлевших мордахи: вертдомские двойняшки и дети хозяина.
- Может статься, мы отыщем, чем приманить Змея, коль уж с нами его отпрыски, - с важностью произнес Инкарри в ответ на невысказанное.
С тем все взрослые разошлись на отдых, а юнцы высыпали из-под всех крыш - беситься. Походило это…Пожалуй, на то, как ба-нэсхин с разбегу седлают приливную волну. Волной были местные с их по виду неторопливыми движениями - все, кроме, пожалуй, малышки Эхекатль. Вот она, в соответствии со своим прозванием, налетала порывами.
- Ветер, который повергает наземь, - радостно смеялся Филипп. - Ярость вихря, что напрочь срывает с мозга крышу. Тебя, кстати, не называют хоть иногда Марикитой?
- Ага, - смеялась в ответ юная богиня. - А моего брата - Мескалито, потому что эта Капелька Росы уж очень жжет и пьянит местных девиц.
"Оба имени, если кто врубается, - сильно наркотического порядка, - мельком подумал Бьярни. - Детки тут не шибко простые, однако".
На следующее утро Инкарри собрал всех гостей на совет. Расселись на том же месте, где пировали.
- Я хочу просить о великой чести и великой услуге, - проговорил он, обращаясь на сей раз прямо к Филиппу. - Моя дочь достигла порога совершеннолетия, но женская Древесная Кровь не пятнает и не кормит землю, пока не нарушено девство. Последний обряд крайне опасен, и лишь самый храбрый муж или сильный жрец рискует его совершить. Что ты скажешь, Филипп, Сын Змея, если мы со всем почтением попросим о том тебя?
И видя крайнее смущение последнего, добавил:
- В ответ на эту величайшую услугу мой сын в его непререкаемой отваге готов сделать женщиной твою сестру. А он поистине из тех, кто раздвигает стволы обеими руками и стоит против урагана, не сгибаясь. Лучшего сына никому из нас не даровали боги.
- Мы должны посовещаться, - тут же ответил Бьярни.
Отвел подопечных в густые кусты и горячо зашептал:
- Корольки, вас вашему старинному долгу учили? Ну, что такое "Право сеньора" и для чего оно служило в самом начале эры? Дев всегда жуть как боялись.
- Я как-то иначе представляла себе свою первую брачную ночь, - скептически фыркнула Филиппа.
- Сочувствую, - ответил ей брат. - Тебе бы в Древний Рим вернуться. Там всех патрицианок, бывало, в день свадьбы на колени Приапу сажали. Такому каменному, и хвост смотрит прямо в небо. А у австралийцев отроковицу вскрывали острым каменным ножом, причем делал это жрец во время экстатической общей пляски.
- Гадость, - ответила она. - И не забывай, пожалуйста, что тебе самому придется выступить в роли устричной открывалки. Или даже лобзика по дереву.
- Кончайте базарить оба, - сухо одернул их Бьярни. - Отказаться от чести, я разумею, можно вполне. Только именно вот это и будет самым стыдным и позорным. И малодушным.
- Ну, если шеф так считает… - протянула Филиппа. - Мы вообще-то для контактов сюда явились.
- Очень и очень тесных, - вздохнул Филипп.
- Мы согласны, - торжественно объявил человек-меч, когда они вернулись к Инкарри.
И всех четверых начали готовить к торжеству на следующее же утро, еще до восхода солнца…
Той тапы из мятой коры, в которую облекались все Древесники, не было и в помине: плащи и юбочки из травы, заменившей тут перья, ожерелья из алых ягод и бурых семян, белых косточек и обрывков пуха. Раскраска, сделавшая близнецами всех четверых: какие-то круги и зигзаги сине-белого цвета. Непонятного вида обувь - гибрид сандалий и прорезанных насквозь башмаков. Такими предстали Даятели Священной Жертвы перед восхищенными взорами собравшихся.
Потом юные пары взялись за руки, и их с невероятным пиететом повлекли к пирамиде: впереди вождь, Бьярни и служители культа - в основном старики, - посередине сначала Филипп с Марикитой, потом Итцамна и Филиппа, сзади все прочие, исключая малолеток. Процессия по ходу дела пританцовывала: два шага вперед, малый шажок назад.
Подниматься на теокалли было совсем уж тягомотно: широкие ступени, сложенные из шершавого известняка были каждая по колено человеку, и чтобы подняться на очередной пролет, нужно было обогнуть все строение по периметру.
Самый верхняя ступень оказалась полой: в ней помещался небольшой храм со статуей человека в шапке из перьев и с туловищем, которое завершал раздвоенный чешуйчатый хвост, - и два невысоких стола, обращенных к ней изножьями.
Девушкам указали на них и скромно удалились из помещения.
Марикита взошла первая и вдела кисти рук в обручи.
- Сестра моя, делай так же. Вызволить руки не так легко, и опора будет надежная.
- Это зачем еще? Я чего - уже рожаю? А, ты имеешь в виду - ему по физии заехать. Ну, тогда конечно.
"Типичное ложе Прокруста, - думал параллельно с этим Филипп. - Девчонкам-то колени подогнуть придется или свесить ноги книзу".
Они с Инкарри со значением переглянулись. Нет, этот лесной мальчик был явно куда более подкован в подобных церемониях, хотя здесь факт не было никаких Дочерей Матери Энунны или Служанок Эрешкихаль. Внутри Филиппа еще только колыхалось туманное нечто, а из травяной юбки его древесного собрата уже поднялось нечто, слегка похожее на обрубок ветки.
"Ему-то легко, - мельком подумал Филипп. - Вот сестре… и мне…"
В этот миг чья-то невидимая рука подтолкнула его в спину. На ладони оказался странного вида нож. Лезвие точно из полупрозрачного стекла, широкая рукоять в виде изящно вырезанной мужской фигурки: на губах смешливая гримаса, ноги расставлены, изображая гарду.
И тотчас же туман сгустился и стал жаркой приливной волной.
- Ты уж меня прости, - пробормотал он.
Но когда Фил с трепетом раздвинул травяные заросли и коснулся этого острием кинжала, оно показалось ему тонкой нефритовой пленкой - такие получаются, когда сверлишь вязкий камень не до конца. Нечто лопнуло и порвалось - и оттого он почувствовал такой бешеный укус страсти, что выронил кинжал наземь и, содрогнувшись, занял его место сам.
Что делал в это время его товарищ, он не видел и не понимал. Только тихий восхищенный крик, только густая зеленоватая струйка протекла по камню жертвенника перед его опущенными глазами, сливаясь с иной.
- Красное, - сказал Иньямна в изумлении. - Всё красное, о брат мой и сестра моя.
Отчего-то алой, да и зеленой жидкости было много, увидел Филипп, обернувшись назад, - будто к скудной первой крови присоединялись иные потоки, свивались, вились вихрями, вспухали. Вздымались пышным и темным багрянцем невероятных цветов - астр или хризантем, живых звезд, закатных солнц. Эта волна подступала к подножию статуи, росла - и, наконец, достигла ее колен. Того места, где змеиной чешуи уже не было.
И человек поднялся во весь рост.
На нем оказалась белая диадема из длинных перьев и длинный льняной ипиль - старинное одеяние женщин и богов. Длинная борода на юношеском лике напоминала о царице Хатшепсут.
Обе девочки спрыгнули вниз со своих плит, нервически смеясь от восторга и держа друг друга за руки. Потащили своих мужчин к выходу - но навстречу им неслась ликующая волна.
По всей площадке теокалли разливался яркий багрянец, подобный свету закатного солнца - но куда гуще. Он наползал со стороны леса, его рождало и отпускало от себя дальнее море. Окрестный воздух отяжелел, колюче заискрился и как бы сгустился в сверкающий слиток, живой и могучий.
- Воистину сказано: "В начале всего было только море - ни человека, ни зверя, ни птицы, ни злака, - и лишь Пернатый Змей, Жизнедавец, полз по воде, как рдяный свет", - декламировал кто-то в толпе Зеленого Народа.
Это и был Змей, - тот, что обвил своим телом оба жертвенника и слился с ожившей статуей человека, непостижимым образом став с ней одним. Оба священных облика перетекали друг в друга почти незаметно для глаз.
Змеечеловек заговорил, подобно волнующемуся океану, - и в этом рокоте слышались все прохладные волны и все жаркие ветра Земли.