Мы плывём, как во сне, по бескрайней туманной реке,
В темном небе развернуты вширь семицветные стяги,
И смеется верхом на дуге из мерцающей влаги
Лепрекончик зеленый с блестящей монеткой в руке.
- Помню. Это Барбе сочинил для нашего отца Кьярта. Уже когда тот постригся в отшельники-колумбаны. Монах - водитель китов. Монах-садовник. Вот бы его сейчас сюда - полюбоваться!
- Тут ведь еще и живности всякой кишмя-кишело, тоже пёстрой. Большие тридакны с двухметровыми створками, всякие губки, актинии, раки, крабы, морские звезды, морские ежи и множество водорослей. А рыбы, братец! Одни названия чего стоили: губан, скалозуб, кардинал, как Барбе, рыба-бабочка, рыба-клоун, рыба-попугай, морская собачка, еж-рыба и даже рыба-муха. Как по-твоему, это еще есть?
- Отчего же нет. Цивилизация покрывает собой лишь самую поверхность суши, а океан, как был колыбелью жизни, так ею и остался. Ему почти все равно, что происходит на его поверхности и берегах. Никто не знал и не знает, что именно скрыто на дне его разломов, рифтов и впадин, где рождаются извержения и цунами. И ведь он сам себя почистил от рутенских отходов, ты же знаешь.
- Смотри, Бьярни, какой островок зеленый, будто уваровит в оправе, - сказала Фалассо. - Чует моя непревзойденная интуиция, что стоило бы начать с него.
- Ладно, мне-то одинаково, - ответил он. - Как братец твой - не возражает?
- Зелень означает пресную воду, - ответил Фаласси. - Наши бортовые запасы ведь не вечные.
Вертолет приводнился и заколыхался на морской зыби.
- Ребята, дальше мелко, летунчик боится пузо о здешние каменные колючки пропороть, - крикнул Бьярни. - Сейчас мотор угомонится - и давайте вылезать. Надеюсь, местные акулы меня нюхом почуют. Живой стали никто ведь не любит. Рефлекс у них.
Все трое спустились в теплую воду и пошли вброд.
На берегу был крупный светлый песок.
- Это такая же пыль цивилизаций, как и в Кёльне? - спросила брата Фалассо.
- Может быть. От гибели кораллов барьер ушел бы вниз и сократился. А тут совсем иное, сама же видела.
На берегу за ними следил человек - так спокойно, будто уже давно за ними следил и всё о них знал. Высокий, темнокожий, что еще более подчеркивало его худобу, в бородке, которая имела форму вывернутой наружу запятой, в пышнейшей курчавой шевелюре с проседью и в набедренной повязке из широких листьев.
- Я так думал, мои акулы вас не тронули - значит, вы хороши для этого места, - сказал он на языке, который почему-то был им понятен.
- Вы кто? - с непревзойденным остроумием спросил Бьярни.
- Я виринун - мудрец, знахарь и колдун, который отделил небо от земли, подставив под него палку. Я Байаме, тот, кто начинает и завершает. Я тот, кто ждет, когда никого и ничего не остается.
- Неужели вокруг больше нет людей? - спросил Фаласси.
- Отчего же? Для них просто наступило Время Сновидений. Смотрите: вот мой народ. Ручей - змея с прозрачным хрустальным телом, сквозь которое проглядывают камни. Сами камни - лягушки Бун-юн Бун-юн, которые очищают его воды во время таяния снегов в горах, когда по руслу катится горячий красный шар грязной воды. Видите, на спине одной даже сохранились полоски? И горный хрусталь, что лежит поверх горных вершин, - тоже мой и тоже подвижен. Когда я поднялся в горы с моей женой, мы стали им наполовину, лишь то, что выше пояса, выступало из него наружу. И деревья мои - это дочери речного змея. И цветы - это застывшие птицы. И все твари, которые тут во множестве бродят, - о нраве и уме каждого сложена история. Даже солнце, если рассудить, - не что иное, как огромный яичный желток. Даже о ветрах есть сказка. Хотите послушать?
- Конечно, - ответил Фаласси. - Для того мы и здесь. К тому же такое поведение будет учтивым.
- Итак, Ван-ворон построил свой дом высоко на белом эвкалипте Яраан.
В это время Гигер-Гигер, холодный западный ветер, дул с такой силой, что с корнем вырывал деревья и переносил хижины воронов с места на место. Доставалось от него и всем прочим. "Надо, - подумал Ван, - постараться схватить Гигера-Гигера и запереть его вот в этом большом полом бревне".
Через несколько дней, когда Гигер-Гигер утомился, повалив деревья на протяжении нескольких миль и поранив людей своими холодными порывами, Ван внезапно напал на него и загнал внутрь полого бревна, заделав отверстия на его концах и в середине.
Напрасно Гигер-Гигер гремел и выл внутри.
- Ты несешь всюду только разрушения, поэтому останешься здесь, - сказал Ван.
Гигер-Гигер обещал быть не таким порывистым, если Ван временами станет давать ему немного воли. Долгое время Ван не верил ему и держал крепко запертым, но затем стал иногда выпускать его, когда тот обещал не создавать ураганов.
Но Гигер-Гигер то держал обещание, то снова нарушал его - такой уж был его дикий нрав. К тому же из-за того, что он буйствовал внутри, бревно начало разрушаться.
И когда-нибудь Гигер-Гигер сметёт все на своем пути, мчась навстречу своему любимому Ярраге - весеннему ветру, дующему с Камбурана - востока. Яррага привык встречать появляющийся с Диньерра - запада Гигер-Гигер и согревать его своим ароматным теплом.
Ибо дважды в году все ветры встречаются и устраивают большое корробори и празднества. Дуран-Дуран приходит со своим знойным дыханием с Гарбар-ку - севера, чтобы встретить свой любимый Ган-я-му, который приходит с Були-миди-мунди - юго-востока, чтобы освежить мягким, прохладным дыханием Ган-я-му, пока его жар не уменьшится и он не перестанет опалять попадающихся ему на пути. Затем с Нуру-буан - юга дует ветер Нуру-нуру-бин, чтобы встретиться с Мунди-ванда - северо-западным ветром. Они завиваются друг возле друга, крутятся и поют громкие песни.
После большого корробори ветры расстаются, и каждый возвращается в свою страну в надежде снова встретиться и устроить новый праздник, такой же прекрасный, как этот.
Вот потому и беспокоится Гигер-Гигер в полом бревне, потому и завывает - ведь он не может вырваться из тюрьмы и ринуться вперед, чтобы смешать свое ледяное дыхание с ароматным дыханием Ярраги.
- Какая прекрасная сказка - и как много новых слов мы узнали, - ответил Ситалхи.
- Тебе бы лишь только получать информацию, - откликнулась его сестра. - А ведь это старинная легенда о любви, разве ты не чувствуешь? Я читала нечто похожее в книге.
- Ты права, девушка: это о любви, - ответил Байаме.
- Значит, нас привела к тебе наша счастливая судьба, - ответил Бьярни. - Мы принесли с собой дар и к нему любовную историю. Так мы делаем повсюду.
- Хорошая история, по мне, всяко лучше иных подарков, - ответил Байаме. - Особенно такая, что будет холодна, как Гигер-Гигер и те гигантские горы и глыбы льда, что плывут сюда с юга.
- Тогда слушай, - сказал Бьярни. - Эту историю, которую не однажды рассказывал детям мой Бран, я тоже подслушал и крепко запомнил. Называется она -