Странное у нее было, однако, имя, если вдуматься: нездешнее. И внешность - ну, в меньшей мере, чем прозвание. Огромные влажные глаза цвета ночи, черты лица точеные и скорее арабские и даже европейские, чем негроидные, кожа цвета слоновой кости и темно-каштановые волосы до пят с еле заметной рыжинкой.
- Прости, Серена, - сказал я, - Ты и в самом деле дочь этого человекольва или только жрица?
Она рассмеялась:
- Как я могу произойти от камня? Живое получается из живого. И какие могут быть жрицы у того, кто не считает себя богом? Я - Сирр.
- Тайна? - с любопытством спросила Марикита.
- Это название страны, откуда я прихожу, когда меня зовут, - только и всего.
- Подземной?
- Нет. Не только. Это иное. Время, земля, люди - всё.
Ну да, как и наш Вертдом.
- Имя твое тоже оттуда? - продолжил я разговор.
- Не совсем. Моя прамать… праматерь? Она была зачата в большом городе северной страны, принесена во чреве в Лес, а выдана замуж в Сирр. Это ее имя у меня: "Тишина", "Свет" и самую чуточку "Луна".
- Селена, - догадалась моя сестра.
- Да. Видите, как вы хорошо попали в цель с вашим подарком?
- Видим, - ответил я. - И отдарочек на подарочек, и всё такое прочее…
Она замялась.
- Девочка, - вдруг вмешался Бьярни. - Говори уж прямо, что от нас еще требуется. А то подходы всякие… мурувва эта… Деликатность, черт ее дери.
- Когда нет семени для земли, она не зачинает, - произнесла Серена твердо, как сакральную формулу, затверженную еще в детстве. - Когда нет молока для земли, она не взращивает. А молоко ее чад для того непригодно, потому что ни одно из них не бывает девственно к тому времени, как начинает вскармливать.
- Кто из нас… - начал я было отвечать и вдруг сообразил: именно мы-то и можем. Точнее, Морская Кровь в нас. Та, что позволяет мужчинам вскармливать грудью младенцев, осиротевших в войне.
- Я, - сказала Марикита. - Я сумею. Я священная жена Вертдома, но у меня не было истинного мужа - только жертвенный кинжал в его руке.
(Интерпретация, однако.)
Всё это, как можно понять, происходило на глазах у всех пирующих и - держу пари на свою собственную чистоту и непорочность - было воспринято с глубоким моральным удовлетворением.
Как по сигналу, данному свыше, наши дорогие сфинксы и химеры, люди и прочие высокоразумные поднялись с мест и удалились, обильно и со всей учтивостью нам кланяясь.
Серена поднялась тоже - и отошла за тонкую перегородку. Появилась она оттуда с крошечным пегим комочком в руках.
- Вот, смотри. Это маленький аиди. Его мать умерла из-за слишком большой головки щенка, а было их всего двенадцать братьев и сестер. Все теперь пользуются чужим молоком и живут впроголодь, особенно этот, якобы несущий беду. Приложи его к соскам и не бойся, если он слегка укусит тебя. В старину такое молоко, с примесью крови, пили храбрейшие воины-масаи.
И когда Марикита обнажила грудь и поднесла мохнатого ребенка к темному как у вертдомской женщины, соску, Серена охватила ее со спины, как бы не давая отступить: крепко, ласково, любовно…
- Знаете, ребята, - пробормотал, отвернувшись, Бьярни, - давайте-ка мотать отсюда по-быстрому. Тогда на теокалли меня тоже не было в зале этой самой… инициации. Нехорошо смотреть на то, как одна девушка поит своим молоком другую, а, боюсь, именно это сейчас и произойдет.
Я не буду сильно вдаваться в подробности церемонии: как известно, мужчине всегда было запрещено появляться в храме Великой Матери. Скажу вкратце, что по ее завершении священная жидкость была щедро пролита на землю и что это было не совсем обычное молоко.
А некоторое время спустя Бьярни, по его словам, стряхнул нас четверых с хвоста: Марикита категорически отказалась разлучаться с Серенильей и отправляться в какой-то непонятный Вертдом, мы с сестрой с самого начала видели свой долг в укоренении на просторах здешнего континента. Прямой опасности для жизни никто из нас не видел. Так что наш герой погрузился в вертолет вместе с дареным мечом и отбыл в направлении бывшего Кельна. Туда как раз выходило окно Нынешней королевской резиденции: наши старшие порешили вернуться к корням наших земель оттичей и дедичей.
Сам клинок мы к тому времени уже вынули из ножен и хорошенько рассмотрели - не без некоего трепета. Интересной и какой-то совсем нездешней работы: вроде бутерброда из разных полос различного металла. Внутрь вложена титановая пластина, поверх нее - темная вороненая сталь, а "щёчки", или как там их, бронзовые или медные. Узоры и иероглифы на них только издали напоминают египетские - тем, что замкнуты в картуш с закругленными углами. Меч невероятно красив и переливается всеми цветами побежалости, но лично я не хотел бы держать его возле себя или иметь с ним дело каким-то иным образом.
Наша Марикита, между прочим, сделалась весьма уважаема в племени: Говорящая с Деревьями сделалась почетной Кормилицей Зверей. Как нам сказали, теперь метаморфозы пойдут куда быстрее, и вскоре можно будет ожидать, что людезвери сделаются простыми… пока не людьми, но оборотнями. Сомнительная перспектива, однако!
Еще одна моя печаль. Сестра однажды спросила:
- Ситалхи, в пустыне часто бывают миражи?
- Наверное.
Пока мы не видели ни одного - благодаря наступлению деревьев климат стал мягче, и Сахара больше не напоминает раскаленную сковороду для жарки воздуха даже в разгар дня.
- А они пахнут?
- Ты про что?
- Водой. Пресной водой, очень буйной. С брызгами.
Я сначала решил, что она путает сон с явью. Но однажды увидел то же, что и она.
Вдали, но очень явственно - синее, как сапфир, озеро и небольшой водопад, вытекающий из него.
Озеро Тану и исток Голубого Нила. Что-то могло случиться с нашим зрением, да. Но не со слухом, до которого долетал рокот воды. И не с обонянием, что вдыхало чистую влагу.
Водопад был реальностью. А мы… Мы стали другими на этой колдовской земле.
ГЛАВА IV. Австралия
- Это правда, что наше общее имя происходит из античности? Море, - спросила Фалассо своего брата.
- Правда, - ответил он. - Древнегреческий язык, первый согласный - межзубный и акцентуация на первый слог. Мы ведь ставим ударение на втором.
- Зануда ты, - слегка поморщилась она. - Ученость так и прёт. Можно подумать, не за одной партой сидели. А почему первопредок Филипп выдумал такое имя?
- Потому что мы, королевские дети, тоже Морской Народ. Другие имена для ба-нэсхин родились сами по себе, вместе с людьми, но это имя - особое. Самое драгоценное для наших друзей по ту сторону моста.
- Ты имеешь в виду Рутен? Или нет: наш общий с ним Элизий?
Этот диалог брат и сестра вели, сидя позади Бьярни на пассажирском сиденье вертолета. Сам он находился в кресле первого пилота и делал вид, что все эти дела его в упор не касаются. Руки на руле, драгоценный дареный меч закинут за спину… Бьярни с мечом - какая предметная и зримая тавтология!
Рокот моторов, шум огромной лопасти над головой - мясорубка для воздушного пространства. Одни лоскутки от него летят и приземляются на водную гладь пурпурной пеной, подумал Фаласси. Любим мы с сестрой всякие и всяческие красивости, что делать! Но этот океан, этот путь, древний и вечно новый, это Коралловое Море и в самом деле заставляет вспомнить все эпитеты сразу. Винноцветный - неразбавленный пресной водой пурпур, кардинальский александрит - или, скорее, аметист? Фиалка с сиренью в одном бокале, пьяная горечь фалерна, солнце под хмельком ложится в свою вечернюю постель. И за бортом рокочущей свою песню машины-биота - материк, похожий на щит великанской черепахи, разломанный посередине. Кракен. Не он один - все континенты Рутена Великого похожи на бугристую спину Кракена, что готовится уйти на дно, дабы кровь земли, солёная, как и наша собственная, смыла с него позор. Велеречиво-то как!
- Фали, а это что за здоровенная запятая под самым боком у Австралии?
- Большой Барьерный риф. Наверное…
- Он же вырос вдвое. Я помню, рутенцы волновались - то морские звезды на его строителей напали, то температура воды стала слишком горячая.
- Я еще помню, что ты выступала насчет переселения наших стойких ручных полипов в эти места. Они, кстати, скорее хладолюбивые, чем наоборот, так тебе и сказали.
Полоса рифа, и в самом деле, изгибалась вдоль всего побережья Австралии, соединяя Новую Гвинею с Новой Зеландией и отделяя континент от архипелага. В самом деле барьер, крепостная стена, подумал Фаласси. Удивительно, что сохранился завиток - лишь переместился на уровень Мельбурна и Сиднея. Бывших Мельбурна и Сиднея, поправился он. Изогнутая гряда, локон красавицы. Човган для игры в океанское водное поло. Расплетшаяся цветочная гирлянда.
- Красота, - ответила Фалассо его мыслям. Такое бывает с двойняшками, особенно слепленными из одного материала. - Зеленое все и белое, и как цветочные букеты выступают из камня. Леса и трава? Известняк? Туф?
- Ракушечник тоже. Под водой и еще красивее - сады кораллов, пастбища рыбок.
Мозговые кораллы, такой подушкой, похожие на кружевные грибы, ветви или занавеси, а то и на оленьи рога. Неземные цветы: белые, фиолетовые, синие, голубые, зеленые, желтые, оранжевые, розовые, красные и даже черные.
- Полная радуга. Белое раскрывается всеми цветами и уходит в темноту. И наоборот - снова и снова. Инь и Ян. Сокрыто и явлено. Помнишь стихи?
Черный уголь в тисках обращается в белый алмаз
И ведет по стеклу, словно щепка по мягкой бумаге;
Поглощённое с алчностью наитемнейшим из вас -
Бриллиант излучает, сияя в безумной отваге.