Вложил он малый камешек в пращу, раскрутил и бросил. Попал камень в крыло старшей птицы и застрял там. Вмиг перелетела она через воду, села на порог и оборотилась красивой женщиной в зеленом плаще с бахромой, с алыми губами и румяными щеками, а светлые ее волосы струились поверх плаща до самых бархатных башмачков.
Говорит женщина Томасу:
- Мы спешили к тебе с доброй вестью для будущего нашего родича и проголодались в дороге, а ты ранил меня за это.
- Не того хотел я, однако невелика эта беда, - ответил Томас, нагнулся и высосал камешек из руки женщины вместе с кровью. Тотчас закрылась ранка, как не бывало.
- Не могу я с тобой после этого породниться, ибо смешалась наша кровь, - сказал тогда лорд.
- Сделано уже это, - произнесла женщина, улыбаясь. - Хоть и не совсем по нашему обычаю, зато с отвагой. Должен был ты после свадьбы отдариться от нас, родичей твоей Кэтлин, и не совершил того, а теперь выходит, что мы снова в убытке.
И протянула Томасу серебряную ветвь с белыми цветами на ней. Трудно было различить, где кончается серебро ветви и где начинается белизна цветов, и звенели эти цветы, как крошечные колокольчики. А посреди них сияли золотом три небольших золотых яблока, и пели эти плоды, навевая сладкий морок.
- Это "Дремотная песнь", или "Музыка Сна", - проговорила женщина. - Вторая мелодия из трех, что барды и филиды приносят на землю от нас. Возьми ветку в руки и иди через весь дом, пока не выйдешь через противоположную дверь. Никто из стражников замка не заметит тебя и не остановит, ибо накрепко сомкнуты будут их глаза. Волшебство разомкнет также все препоны, запоры и засовы. Однако поторопись - лишь на короткое время дана тебе Поющая Ветвь.
И в самом деле - прошел Томас сквозь людей, двери и стены, будто их и вовсе не было. Очутился он уже на улице, оборванный, грязный, слабый от истязаний, коим его подвергли. Шел дождь, летел мокрый снег, и руки его были пусты.
Лишь простые люди Альбе и Эйре попадались Томасу по пути - местная знать не хотела себе никакой беды. Зато никто и не отказывал ему в ответе, когда он блуждал и петлял по всему городу и спрашивал, где ему найти Кэтлин.
А Кэтлин к тому времени дошла до столицы и тайно поселилась у самых стен тюремного замка в лачуге, которая никому не была нужна, кроме нее.
Вот входит, наконец, Томас под низкую, просевшую посередине крышу и видит, что светлая жена его лежит мертвая, и мертвый младенец у ее бока.
- Зачем мне нужна свобода без тебя и от тебя, Кэтлин, дочь Холиэна, - произнес лорд. - Зачем мне жизнь, если ты умерла. Зачем мне отчизна моя Альбе, если нет у меня надежды подарить Эйре своих и твоих о Кэт, отважных сыновей и прекрасных дочерей.
Взял ее руку в свои и лег рядом так плотно, как одна полированная деревянная дощечка прилегает к другой.
Тут распалась, разлетелась крыша вплоть до самой горней синевы, ибо состояла она из легких перьев. И увидел Томас: летят переливчатой вереницей, длинной семицветной лентой чудесные огненные птицы, пересекая небо по огромной дуге. Все они скованы золотом попарно, лишь самая большая летит одиноко.
- Птица Эйре, возьми меня с собой! - крикнул он. - Нет мне здесь, внизу, ни еды, ни питья, ни песен, ни плясок, ни мольбы и ни хвальбы без моей нареченной.
Тогда кругами спустилась стая вниз, подхватила Томаса, мужа Кэтлин, на свои крылья и унесла с собой в неведомые страны. В полете выпевали огненные птицы третью мелодию земли Эйре, самую прекрасную:
Музыку смеха, песнь радости
Струят реки светлые.
Краски блещут величием
В краю Вечной Радуги.Обман неизвестен людям,
Горесть им неведома;
Играют мужи с женами
Без греха, лишь на счастье им.Избыли дряхлость и смерть
Возничие колесниц;
С берега моря алого
Мчат кони с белой гривой.Вдоль вершин леса плывет
Стая птиц огнекрылых.
Ты с ними, о муж Кэтлин,
В Светлую Землю летишь,Чтобы играть вечно
В лучшую игру мира
И пребывать счастливо
В Царстве победоносном.
А еще были в том дальнем краю серебряные яблони с серебряными ветвями, на которых росли сразу белые цветы с пурпурной сердцевиной, листья из белого золота и яблоки из золота червонного. Бродили по садам и лесам ручные, кроткие звери. Зеленые поля, ровные и чистые, простирались вокруг сияющего дома, покрытого пышными, как снег, перьями, а в доме том ждали Томаса его прекрасная, как сида, жена и их сын.
- Войди в жилище, что предназначаю я для тех, кто погиб во имя мое, и пребудь там вовеки, - сказал голос из середины птичьей стаи. - Хоть не за свободу мою и гордое мое имя сражался ты, не за четыре моих зеленых удела, но воздаётся тебе по одной твоей любви к той, что носила прозвание моё на земле.
…Когда пришли люди в хижину у крепостной стены, поняли они, что не удастся разомкнуть руки Томаса и Кэтлин, чтобы похоронить их отдельно. Ибо соединились они, как жимолость обвивается вокруг ствола. И удивились эти люди несказанно, только совсем разным вещам.
- Как это он ухитрился сбежать из такого грозного замка и такой крепкой тюрьмы, как наша? - спрашивали друг друга альбенские воины и знать.
- Дорогого спрашивает Кэтлин, дочь Холиэна, с сынов своих и возлюбленных, - говорили мужи Эйре. - Зачастую бледнеют их румяные лица, голод точит их кости в чужой стране, смертная петля сжимает им горло. А этому альбенцу воздала она без расчета.
- Забирает она к себе мощных героев, дарующих ей славу, и блеск оружия, и ратные труды свои. Впервые отдала она себя смертному по одной любви, - говорили другие мужчины. - Хотя, пожалуй, не такой уж плохой выкуп за любовь и честь он заплатил - всю свою жизнь. Не новость, однако, всё это.
- Значит, крепко сошлись они друг с другом - как Байле Доброй Воли и Айлен, дочь Мугайда, - тихо говорили девушки Эйре меж собой.
- Позор Альбе и ее законам, что сгубили такую любовь и не сумели удержать ее на земле! - восклицали гордые жены Эйре.
А одна совсем юная альбенка, совсем девочка, спросила:
- Не станут ли лучшими победами Кэтлин, красы Эйре, и не прославят ли ее громче всего те, которыми будет обязана она не оружию и силе бранных мышц, но красоте сказаний и песен земли Эйре, мудрости филидов и сладкогласию бардов ее, а также красоте и гордости дев? И не в них ли вечно пребудет слава великой дочери Холиэна?
И вот на этих самых словах слетело с вышины огненное, переливчатое и радужное перо невиданной красоты и согрело ей обе ладони".
- А что, получила ли Кэтлин, дочь Холиэна, свои четыре удела обратно? - спросил я прадеда Брана.
- Да, конечно. Ты же их знаешь: Коннахт, Лейнстер, Мунстер и Ульстер.
- А много было тех, кто пел и сражался во славу ее?
Да, и первых было куда больше, чем вторых. Альбены долгое время считали, что любой их поэтический и писательский талант должен обладать нашими корнями. И что говорить! Добрая половина всех сказаний человеческих происходит из того сада, где растут серебряные яблони с золотыми плодами, - и текут эти легенды на нижнюю землю как реки, вливаясь во все ее моря. И может статься, Кэтлин до сих пор привечает всех своих возлюбленных в своем саду, и остаются они там так долго, как захотят. Но большего тебе не скажу: вот когда ты пройдешь на ту сторону жизни - узнаешь. Ибо царство Кэтлин - лучшая часть Полей Блаженства.
- Это всё - про твоё перо, запрятанное в шкатулке? - спросил Змей. - В вашей стране сказали бы: "Соловей поёт, не видя розы". Открой!
Бьярни растворил ларчик настежь - и огнистое, оранжево-красное Перо заискрилось на солнце, брызгая каплями. Взлетело из ларца и прилепилось к одеждам Змея - теперь стало ясно, что он по своей природе летуч и что его широкий ипиль - это прижатые к телу крылья.
- Угодили вы мне, - сказал Крылатый Змей, - и подарком, и его историей. В благодарность я покажу вам сокровищницу потаённого золота. Она была закрыта для моего народа, ибо не пришло для нее время. Но теперь идите за мной.
Он снова обернулся человеком и спустился в нишу, где прежде стояло его собственное изображение - струящийся огонь, заливающий узкие ступени хода, светлая река, текущая в подземелье. Четверо последовали за ним.
Отчего-то путь был краток - может быть, подумал Филипп, эта кладовая архетипов находится в теле пирамиды.
- Смотрите, - проговорил Змеечеловек. От его тела изошло светлое пламя, и в свете его пятеро странников увидели…
Золотые поля маиса в натуральную величину с листьями, початками и даже волосками на них, со стеблями и корнями. Стада лам с их детенышами, кроликов, лис, диких кошек-оцелотов, оленей, тигров и львов, ящериц, змей, улиток и бабочек. Некоторые из них, став на задние ноги, срывали с ветвей сада всех деревьев золотые плоды. Цвели огромные подсолнухи и георгины, золотые пчелы собирали с них пыльцу нектар. По земле ползали золотые змеи с глазами из темных драгоценных камней, сновали туда-сюда золотые жуки. В чашах, полных жидкого серебра или ртути, неподвижно плавали разнообразные водяные твари - от простых рыбешек до самых диковинных созданий глубин. Каждое растение и каждое животное изображены были не единожды, а от маленького, едва видного над землей побега до целого куста в полный его рост и совершенную зрелость, от крошечного сосунка до взрослого зверя. Это было неподвижным и в то же время как бы двигалось изнутри. Как поняли пятеро вертдомцев, здесь присутствовали все животные, птицы, деревья и травы этой древней земли, все рыбы и прочие твари, которых выкармливают ее море и пресные воды.