– Алло, Люся?! Ага, это я… Да, народу кругом – не протолкнись, потому и говорю так, ласково… Ну, ты ведь у меня женщина умная, все понимаешь. Ага, за что и люблю! Где я? Да вот, на рыбалку с друганами намылился. Младшенький наш ухи захотел, а ближайшая река – Лета. Да, да, крошка моя, та самая… Ну? Ну а я что – рыжий? Так что к обеду не жди. Ага… ага… не, я буду оттуда названивать, если связь позволит, а как же! Да знаю я, что сижу у тебя на крючке, знаю, синеглазенькая моя… Помню… помню… осознаю… Не скучай, киска, я тебе оттуда золотую рыбку привезу! И я тебя целую, туда же… Тьфу, зараза! – Черт опустил руку с телефоном и смачно сплюнул на ковер, впрочем тут же вытерев собственным рукавом Наташин ковер. – Виноват, нервы… Совсем шеф звереет, отчеты ему через каждые четыре часа подавай. В трех экземплярах, в письменном виде, с комплектом цветных фотографий и записями на диктофоне! Слов нет… один мат на языке! Я хоть спать когда-нибудь должен?!
– Здесь мы можем вам только посочувствовать… Так что сказал ваш босс?
– Можем отправляться, Серега… Дай только отдышусь, и пойдем. Циля, у тебя, случаем, валокордина нет? Чей-то у меня мотор не вовремя защемило…
– Помощь ближнему – мой долг! – охотно откликнулся белый ангел. – Ибо сказано в Писании…
– А без нотаций?
Без нотаций Анцифер не мог, но пузырек с каплями, разумеется, дал. Я неоднократно замечал, что при всех внешних противоречиях, драках, скандалах и обидах мои духи никогда всерьез не пытались уничтожить друг друга. Видимо, понимали, что с одной половиной души мне в этом мире не выжить… Убедившись в почти полном выздоровлении нашего "сердечника", я похлопал его по плечу, вежливо сообщив:
– Вообще-то мне пора. Думаю, вам лучше присоединиться к нам позднее. Если не догоните, не огорчайтесь, мы с Анцифером вполне справимся сами. А вам после валокордина лучше полежать.
– Фигушки! – мгновенно встрепенулся черт, бодренько вскакивая с кресла. – Болезнь отступила, Циля с размаху надавал ей каплями по голове! И ваш любимый Фармазон игрив и здоров, как двадцать быков и двенадцать коров! Не помню, у кого я это свистнул, зато в рифму…
– Кто показывает дорогу?
– Он, естественно, – ответил светлый дух. – Однако и мне бы не грех сообщить вышестоящим организациям, куда мы, собственно, направляемся. Это все-таки Древняя Греция! Фавны и козлоногие сатиры там встречаются, так что Фармазон без родственников не останется…
– А за козла ответишь! – надулся покрасневший черт, показывая кулак, но Анцифер продолжал, игнорируя выпады братца:
– Вы, Сереженька, тоже вполне сойдете за странствующего певца. Вот только ангелы в эллинских мифах встречаются чрезвычайно редко. По-моему, так их там вообще нет… Не волнуйтесь, я не задержу вас надолго.
Он извлек из-за пазухи белого голубя, что-то пошептал ему, прикрываясь ладонью, распахнул окно и выпустил благородную птицу в синее небо. Мы втроем проследили за ее полетом, нечистый даже посвистел, как мальчишка, сунув пальцы в рот. Потом неожиданно резко подхватил нас обоих сзади и… толкнул прямо в распахнутое окно! Испугаться я не успел. Падение было слишком коротким, а приземление мягким. Зеленая трава, далекий запах полыни, ультрамариновый свод, опрокинутый над головами, и загадочно мурлыкающий шум моря…
– Коктебель! – торжественно возвестил Фармазон. – Многие ученые склоняются к мнению, что именно в горах Карадага суеверные греки размещали вход в царство Аида. Айда, проверим!
* * *
Нет, сразу мы, естественно, никуда не пошли. Я впервые за долгое время позволил себе послать к чертовой бабушке все дела и проблемы только для того, чтобы насладиться дикой, первозданной тишиной. Не абсолютной, обеззвученной глушью, а тишиной живой, наполненной стрекотанием насекомых, шумом далеких волн, разбивающихся о скалы, шелестом трав, свистом ветра и криками чаек. Именно здесь и сейчас я особенно остро понял, насколько раздражают психику рев моторов, визгливые вопли сигнализаций, дикий вой магнитофонов и монотонный, отупляющий шум, производимый сотнями тысяч горожан. Прикрыв глаза и раскинув в стороны руки, я позволил душе всласть надышаться неизъяснимо сладким воздухом истинной свободы! Даже Анцифер и Фармазон, присев на большой, прогретый солнцем валун, томно расправили крылышки, наслаждаясь редкими минутами покоя. Краем уха я улавливал их ленивый спор, но вмешиваться не хотелось абсолютно…
– Лошадь.
– Человек.
– А я говорю, лошадь. Ты что, не слышишь, как копыта по камням постукивают? Точно, лошадь, да еще наверняка дикая, звона подков нет.
– Я-то слышу! И, слава богу, слышу кроме перестука копыт еще и бормотание всадника. Он напевает что-то неразборчивое…
– Почему же всадника? Может, это ее пастух за веревочку ведет…
– Ага, теперь и ты услыхал! Почему всадника, говоришь? Да потому, милый мой, что человеческих шагов мы с тобой не улавливаем. Голос, явно мужской, есть, стук копыт тоже, так, значит, кто там?
Я не выдержал и обернулся. Из-за соседней скалы неторопливо вышел… кентавр! Великолепная конская стать, лоснящаяся шкура, рыжая с подпалинами, на точеных ногах белые "чулочки", нечесаный черный хвост, а вместо крутой шеи – атлетический мужской торс. На кудрявой голове человека-лошади блестел золотой венец, крашенная хной бородка эстетично завита кольцами, а глаза казались ярко-синими, как небо над морем. Красавец мужчина! И конь, естественно, выше всяких похвал! Так что в причудливом мифическом соединении они действительно представляли прекрасное творение экологической фантазии (я имею в виду идею единых корней человека и животного)… Кентавр же при виде меня совершенно не испугался, а, быстренько пригладив смоляные кудри, пританцовывающим шагом двинулся навстречу. Надо ли говорить, что Анцифер и Фармазон исчезли прежде, чем я успел это заметить…
– Добрый день! – Отсутствие проблем с языком – серьезный плюс в перемещениях между мирами. – А я вот гуляю себе и гадаю, кто бы подсказал приезжему туристу дорогу к главной местной достопримечательности – входу в Тартар?
На меня дружелюбно покосились синим глазом, и густым, хорошо поставленным голосом ответили:
Благословенным будь день твой, благородный муж с кифарой,
Чьи меднозвучные струны вольготно смеются и плачут,
Только коснутся едва их вдохновенные пальцы.
Даже Зевес Громовержец
И то любит послушать певцов светлокудрых рассказы,
Если, конечно, они не творят укоризны или надменных смешочков
Те, что над властью бессмертных, под коею все мы…
– А… прошу прощенья! – не выдержав, перебил я. – Благодарю, большое спасибо, я в курсе и помню общую схему божественной иерархии и общественных взаимоотношений. Так что вы хотели сказать насчет Тартара?
Кентавр с удвоенным интересом упер руки в бока и неторопливо обошел меня кругом. Запах конского и человеческого пота создавал довольно причудливую комбинацию, и я старался не слишком откровенно морщиться, когда он заходил с наветренной стороны.
Если спросить позволительно, тайн не нарушив, имя твое
И откуда ты родом, странный певец, отвечающий низменной прозой,
Слыша из уст собеседника славный размер, богоравный
Слог, именуемый для посвященных словом…
– Гекзаметр! Нет, если очень надо, можем, конечно, поговорить и на нем – какие проблемы?! Но, ей-богу, я здесь ненадолго, приехал издалека и очень стремлюсь попасть к Аиду, пока у них там не начались серьезные потрясения!
– Эти слова неразумные ярость рождают в бесхитростном сердце! – с некоторой обидой поджал губки кентавр и даже пристукнул копытцем.
Кто ты такой, что Богам угрожаешь открыто-надменно?
Ибо кому, как не им, ведомо все наперед о бесчисленных бедах,
Волею парк стерегущих самих олимпийцев!
Ты же ответь мне, как должно.
Так, как Орфей златоустый верных певцов обучил многократно!
Хм… похоже, все-таки придется всерьез примерить на себя шкуру древнего грека. Меня слегка затрясло… Никаких сложностей с гекзаметром в принципе не было, но ужасно раздражала сама необходимость что-то из себя изображать. В самом деле, почему в России ты не должен на каждом углу доказывать, что ты поэт, а в любом из Темных миров тебя без демонстрации с пристрастием просто на порог не пустят!
Господи боже! С какого рожна, объясни мне, такие придирки?!
Я на экзаменах в Литинституте? Или в кругу профсоюзных маэстро?
Скромно стою, наслаждаюсь пейзажем и – здрасте вам по лбу!
Первый же встречный навязчиво требует слога! Стиля, размера,
Размаха, цветистых сравнений… Что, я кому-то обязан стихами
Так и чесать, невзирая на всплеск вдохновенья?! Ждите! А как же!
Уж лучше к Афине, в солдаты…
Где-то на этом месте я выдохся: длинная строка гекзаметра требовала хороших легких и правильно заданного ритма, как у бегуна на марафонские дистанции. Однако краснобородый кентавр, переступив передними копытами, воззрился на меня уже с удовлетворенной миной:
Ныне готов я поверить и велеречивому слогу, и пылу отважному,
Что здесь был явлен душою бесстрашною. Вижу, знакомиться время
Нам уж пристало. Невежливо будет и дале нашу беседу вести,
Не имея предлога друга земель чужедальних по имени звать
Благозвучно… Первым скажу, что достойно рекусь Кентаврасом!
Имя свое мне неспешно поведай, с улыбкой…
– Гнедин Сергей Александрович, – покорно поклонился я, делая отмашку правой рукой в чисто русской манере. – Образ жизни? Опальный поэт, член Союза писателей, проездом из Петербурга. Если можно, давайте просто поговорим, без поэтических наворотов.
– Жа-а-ль… – сочувственно покачивая головой, возвестил мой новый знакомец.