Глава N3. Чёрный язык
1
Он замёрз. Тонкое одеяло в жёстком пододеяльнике практически не сохраняло тепло. От твёрдой подушки затекла шея, разболелась голова. Пахло медицинским спиртом. Издалека доносились строгие женские голоса. Открыл глаза - темно. В полумраке комнаты угадывалось казённое заведение - неуютно, не обставлено, но чисто. Стерильно чисто - значит больница. Больничная палата.
Сел, приведя в движения десятки пружин панцирной кровати. Продавленной панцирной кровати, потому что сев, провалился в своеобразную яму. За окном без занавесок проехала машина - по комнате снизу вверх проползла толстая полоска света от фар. В палате ещё три места. Одно занято. Сосед услышал его, пошевелился, тоже сел, протёр спросонья глаза. Мальчишка его возраста, но седой, совершенно седой, неужели, альбинос?
- Ты проснулся! - громким шёпотом быстро заговорил сосед, - я здесь уже три дня, но ты, ни разу не просыпался - всё спишь. И пацаны, что уже выписались, говорили - ты лежишь и никогда не просыпаешься - больше месяца! Или ещё больше! Что с тобой случилось? Расскажи! Страшно интересно!!!
- Я - Вадим, - он сам не узнал свой голос - хрип старика, а не голос.
- Точно! А я Эдик! Только, чур, не рифмовать! И вообще, лучше зови меня Эд. Давай рассказывай!
Он откашлялся.
- Тссс! Тише! Мы же в больнице! Тут знаешь, какие сёстры дикие! Услышат, что не спим - на завтрак дадут одну кашу и передачки от родителей отберут!
- Ясно.
- Так ты расскажешь или нет?
А что рассказать? Как он оказался в больнице? Вадим задумался, но в голове была полная каша. Какой-то туман, плотно скрывал воспоминания. Он сделал над собой усилие, чтобы восстановить картину произошедшего - не смог.
Странно. В детстве ему доводилось терять сознание. Ровно два раза: от высокой температуры, когда схлопотал пневмонию и от сильного удара по затылку, когда упал с качели, но в обоих случаях сознание возвращалось через несколько секунд вместе с болью и воспоминаниями.
Эд ждал, теряя терпение:
- Ну?
- Я… Я не помню…
- Блин, я так и думал! Как в "Богатые тоже плачут" - у тебя амнезия!
- Чё?
- Потеря памяти! А до этого ты был в коме! Ну-ка вставай, может быть, ты не можешь ходить? Было бы круто!
- Ты больной? Я могу ходить! - Вадим на всякий случай пошевелил пальцами на ногах, чтобы убедиться. - Слушай, а ко мне кто-нибудь приходит?
- Да, твоя мать. Каждый день, кроме вторника и субботы…
- Угу, у неё суточные дежурства…
- Вооот, а говоришь, что ничего не помнишь! Кончай врать, говори, что случилось, почему ты здесь?!!
Вадим и сам себя подловил. А, правда, что же случилось?
Он отчётливо помнил годовые отметки в дневнике и недовольного отца из-за тройки по математике. Помнил, как с друзьями поехал купаться, хотя вода в первых числах июня ещё не успела прогреться, и они схватили страшного дуба. Потом месяц на даче, показавшийся ему годом в ссылке. Помнил первые дни в пионерском лагере, как тосковал по дому и хоть в этом стыдно признаваться - по маме. Речка у лагеря была знатная: быстрая, своенравная, но тёплая с песчаными пляжами. Помнил, как дал себе зарок - переплыть её до конца их смены. А потом туман, холодное одеяло, твёрдая подушка, Эд.
- Хоть убей, не помню…
Сосед расстроился, но ненадолго:
- Вспомнишь - стопудово расскажи! А я прикинь, напоролся на вилы!
- Как?
- Да по дурости! Родичи отправили к бабке в деревню, ну мы бесились в стогу, я с разбегу прыгнул, а в сене - внутри, кто-то забыл вилы. Вот зырь! - Эд гордо задрал майку, продемонстрировав наглухо перебинтованный живот, - кровищи было море!!! Меня местный фельдшер ещё плохо обработал, пошёл гной - видел бы ты мою бабку! Она от страха чуть не преставилась! Вот теперь здесь… Две операции было… Мамку жалко - всё плачет, будто я умирать собрался.
- Немедленно спать! - внезапно рявкнула, ворвавшаяся в дверь толстая медсестра, - Вот олухи какие!!! Не спят, а у меня смена только началась! Ну, смотрите, негодяи - штаны с вас поспускаю, да к девчонкам гулять отправлю!
Угроза была нешуточная, так что оба быстро скрылись под одеялами, а через несколько минут сон взял своё.
Тихо, но как-то безнадёжно плакала женщина. Вадим проснулся. На краю кровати Эда сидела немолодая дамочка в очках с красиво вьющимися локонами коричневых волос. Даже сквозь стёкла были видны красные заплаканные глаза. Такие глаза бывают, когда плачешь, сутки напролёт - такие глаза были у бабушки после смерти деда. Рядом с женщиной стояла ночная медсестра, утешительно поглаживая её по плечу.
Вадим вспомнил разговор с новым знакомым и почему-то решил высказаться:
- Здравствуйте. Да, что вы всё убиваетесь по сыну? Ничего с ним не случится! Мы всю ночь разговаривали, он сказал, что обязательно поправится!
Женщина тут же умолкла, посмотрела, словно увидела привидение.
- Ох, и бесстыжий ты мальчишка! - отозвалась медсестра, - и как тебе наглости хватило такое говорить? Знаешь ведь, что беда у женщины, так ещё издеваешься! Ничего святого в наше время не осталось! Мальчишка ещё вчера на закате умер, а ты собираешь… Ремня бы тебе!
Мать Эда, будто сорвалась с привязи: запричитала, упала на тело сына, заплакала в полный голос.
Вадим, сражённый новостью, не знал, что и сказать:
- Не может быть… Мы разговаривали… Была поздняя ночь… Эдик сказал, что раны заживают и, что вы постоянно плачете…
Медсестра озверела:
- Побойся Бога! Ты слышишь, что несёшь?!! Заткнись! Умолкни! Спи! Как тебе не стыдно! Вот молодёжь пошла!
Мать Эда продолжала рыдать.
Совершенно запутавшись в происходящем, он отвернулся к стенке и заткнул уши, чтобы ничего не слышать.
Спустя минут двадцать плачущую увели, а ещё через десять в коридоре послышался нарастающий шум. Женщины что-то быстро щебетали, судя по интонациям - оправдывались, их периодически обрывал густой мужской бас, но женщины с ним не соглашались, продолжая щебетать. Голосов становилось больше. Они приблизились, а затем палата превратилась в ярмарочную площадь.
- Вот он! Жив, здоров! Проснулся! - громко заявила высокая, худая как селёдка медсестра, - А Зоя у нас первую смену отработала, не знала, что он клинический…
- Да, я не знала, но зато знаю, что хам он редкостный и врун порядочный! - нагло парировала толстая ночная сестра.
- Кто бы мог подумать! Взял и проснулся! Сам! - всплеснула руками маленькая пожилая врач.
- Батюшки! - вторил кто-то из толпы.
- Тишина! - рявкнул басом крупный доктор, которого буквально облепляли женщины в белых халатах.
Доктор напоминал гору, заросшую лесом или медведя. Очень большой, с сильными огромными лапами, густой бородой и смуглой кожей, полностью заросшей чёрной шерстью. Несмотря на пугающую внешность, он смотрел на Вадима добрыми небесно-голубыми глазами, сквозь стёкла очков в толстой оправе:
- Здравствуйте, молодой человек, - протянул руку, крепко пожал, - вы ещё не знаете, но вы наша местная сенсация! Такого в моей практике, признаюсь, не было. Чтобы безнадёжный пациент сам проснулся… - врач заметил, что Вадим собирается задать какой-то вопрос, но остановил его жестом, - не сейчас. Прежде всего - твоё здоровье. Твоя мама уже в пути, она приедет как раз, когда мы закончим исследование… Пойдём со мной! - оглянулся, понял, что Вадиму совершенно нечего надеть, бесцеремонно стащил халат с худой как селёдка рыжей медсестры - передал ему, - надевай и ничего не бойся, идём…
- Иди, что ты мешкаешь, - примирительно подсказала Зоя, - главврач ждать не будет!
И он пошёл.
Разве, что чуть не навернулся, когда поднялся с кровати - закружилась голова. Ноги двигались как во сне. Ватные ступни не чувствовали пола. В очередной раз, почти упав, он привлёк внимание врача:
- Ах, как же я - старый дурак, не сообразил? Давай подсоблю!
- Не надо…
- Надо, надо!
- Мне бы умыться…
- Умыться? Это можно!
- В туалете зеркала, - недостаточно тихо шепнула медсестра.
- Хм, - нахмурился врач, - потерпи сынок, сначала анализы - потом помывка!
Этот диалог имел какое-то важное значение, но Вадим никак не мог понять, какое.
В течение часа из него выкачали пол литра крови на всякие анализы, просветили всё тело в трубе, издающий страшные звуки, сделали флюрографию, взвесели, измерили, проверили глазное дно. Судя по всему, время завтрака давно миновало, но главврач отвёл его в столовую, строго приказал накрыть им стол и накормил Вадима - голодного, как никогда в жизни. По пути в палату, он еле двигался - устал. Откуда эта усталость? Ведь ничего не делал, но чувствовал себя так, словно пробежал марафонскую дистанцию. За несколько метров до двери силы закончились окончательно, чтобы не упасть он прислонился к стене. Вспотел. В глазах потемнело. Постояв с минуту, вошёл внутрь.
- Вадик!!! Вадик, это ты? Значит это правда! Ты проснулся!!! - он с трудом узнал голос матери, она стояла перед окном, из которого лился яркий свет, ослепивший его после коридорного сумрака.
Мама кинулась к нему. Аромат ландышей - её любимые духи. Крепко обняла, прижала, на секунду отстранилась, чтобы взглянуть в его лицо, снова прильнула и плакала, плакала, плакала…
- Мама, ну хватит… Перестань пожалуйста… Что ты ревёшь как маленькая?
- Я маленькая? Это ты мой малыш, если бы ты знал, как я горевала, как надеялась, как вымаливала тебя у Бога… Кровиночка ты моя… Солнышко моё!
Вадим не понял почему, но сам еле сдерживается, чтобы не заплакать:
- Мама, теперь я здесь, поправился, всё будет хорошо!