6.
Боль от утраты скоро прошла. Осада и начинавшийся в крепости голод заглушили чувства.
Иногда Аник вспоминала, как тяжело переживала и она, и другие первые смерти, случившиеся в крепости. Теперь же, когда недели не проходило, чтобы кого-нибудь не отпевали в привратницкой церкви и не относили потом в глубокий холодный погреб, где даже в июле не таял лед - тела мертвых хранили там до того времени, когда осада будет снята, и можно будет предать тела земле - все, и не одна только Аник, относились к этому спокойно - слишком спокойно. Даже то, что на стенах Дозорной башни почти не появлялись люди, а Вардан однажды в ясный день объяснил знаками Джоджо, что им в Дозорной нечего есть, почти не тревожило обитателей Красной крепости, хотя у многих, особенно у женщин шаваб, там были близкие люди - мужья, сыновья, дочери, братья. Ута находила причину этого в том, что жизнь всех их висит на волоске, и сил просто не хватает. "Если мы будем волноваться о чужих бедах, даже и бедах близких нам людей - мы просто не выживем, - сказала она как-то. - Когда все кончится - если все кончится - мы оплачем погибших, и долго будем плакать. А сейчас - сама посуди, можно ли думать о чьей-то смерти, когда голова занята только мыслями о еде?"
В день теперь каждому защитнику крепости полагалось две горсти сушеных фруктов и миска похлебки из сушеной крови, пшеничной крупы и кусочков замороженной конины. И похлебка была до того жидкой, что ее можно было пить, а не хлебать ложкой. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о еде, девочки много болтали. Однажды Аник рассказала Уте о Тамил и о предсказании.
7.
Предсказанием Ута заинтересовалась очень - она была мудрой девочкой, но все-таки девочкой, и, как любая девочка, верила в гадания, приметы и сны. В Горного Короля она тоже верила больше, чем в неизвестно какого мужчину, сбившего с толку Тамил.
- Если бы это был кто-то из своих, то он бы пропал одновременно с Тамил, так ведь? - рассуждала она. - И мы бы об этом узнали. А из чужих - кто мог увидеть ее из чужих мужчин, если она никогда еще не покидала крепость, где? Может быть, приезжал кто-то в гости?
- Я не помню, - сказала Аник. - Я была тогда еще маленькая, но гости случались так редко, что, я думаю, я запомнила бы.
- Значит, ей просто не было случая с кем-нибудь познакомиться, - продолжала Ута свои рассуждения. - Значит, это был неизвестный. А я не думаю, что какой-то неизвестный мужчина, только услышав о красоте твоей сестры, бросился сюда, чтобы ее похитить. Так только в сказках бывает, и в песнях.
- Но ведь и Горный Король - из сказок. Кто его видел?
- Ну, Горный Король может покинуть свою пещеру только раз в сто лет, - сказала Ута. - Это всем известно. И показывается он только тем девушкам, к которым сватается. Ко мне он не сватался, и я его не видела. Если бы я попала когда-нибудь в Дан… - задумчиво произнесла она и замолчала.
- То что? - нетерпеливо спросила Аник.
- Я бы очень хотела поговорить с какой-нибудь колдуньей. Мне кажется, я бы тоже смогла - ну, как они, видеть. Ведь их по правильному называют не колдуньями, а смотрицами.
- А что они видят?
- Ночные тени, что же еще, - усмехнулась Ута. - Обычные люди не могут их заметить, а колдуньи и колдуны - могут, и могут с ними справиться.
- Ты что же, и сама хотела бы стать колдуньей?
- Почему бы и нет? Там, в Межгорье, их уважают, не жгут на кострах, не называют ведьмами… Они могут учиться друг у друга, и лечат людей - у нас обучиться лекарскому делу может только мужчина-горец, даже горянку не допустят в семинарию…
- Нет, простого мужчину тоже не пустят, - подумав, сказала Аник. - Он вначале должен принять обеты - стать священником, только потом ему разрешают изучать медицину. Мне отец Константин рассказывал. Я могу пообещать тебе одно - когда настанет пора мне ехать в Дан, я попрошу отца, чтобы он позволил тебе отправиться с нами.
- Это было бы здорово, - улыбнулась грустно Ута, - но вначале мы должны остаться в живых. Осада ведь еще продолжается…
Часть седьмая. Конец осады
1.
Весной каптары оживились, и вновь начали штурмовать стены - с меньшим пылом, чем прежде, потому что их ряды тоже сильно поредели за время зимы. Самки их нарожали детенышей и не могли сражаться, а самок в стае было столько же, сколько и самцов, если не больше. К тому же каптары тоже голодали - всех животных в округе они переловили и съели, и обдирали теперь кору с деревьев, а однажды Аник увидела, как несколько каптаров накинулись на пронзенного стрелой соплеменника, и через несколько минут только темное пятно на земле указывало то место, куда тот упал. Аник после этого три дня тошнило при мысли о еде, как ни сильно терзал ее голод.
В Красной крепости кончались запасы смолы, и масла, и даже дров, и князь подумывал уже о том, чтобы сразиться с тварями не под защитой стен, а выйти на склоны горы, но слишком многие дружинники были истощены голодом и ослаблены болезнью - болезнь вернулась весной, и теперь в редкие дни кто-то не умирал.
2.
После праздника Троицы случилось страшное - заболел отец Константин. Несколько дней он сопротивлялся болезни, потом слег, и больше уже не встал. Чувствуя приближение смерти, он призвал к себе князя.
Аник нашла отца на стене - князь, как простой лучник, посылал стрелу за стрелой в воющую под стенами толпу каптаров. Они больше не казались Аник такими страшными, наверное, права была Нина, жена Джоджо, когда утверждала, что человек ко всему привыкает, а от постоянного страха устает даже раньше, чем от чего-либо другого. Но зато эти твари вызывали у Аник еще большее омерзение, чем прежде, поэтому она избегала смотреть в их сторону.
- Отец Константин умирает, зовет тебя, - сказала она, улучив момент, когда князь опустил лук, чтобы перевести дух.
- Пусть подождет, - отозвался князь, не расслышав.
- Он умирает, отец, он сказал, что еще несколько минут, и он не сможет слова вымолвить…
- Нет ничего настолько важного, что заставило бы меня уйти отсюда сейчас, - сказал князь, снова поднимая лук. - Оглянись, Аник!
Аник посмотрела направо и налево и поняла, что имел в виду князь. На всем участке стены от привратницкой башенки до самого обрыва было всего двое лучников, и еще одна женщина - присмотревшись, Аник узнала в ней жену Джоджо - сбрасывала вниз камни. С другой стороны было не лучше.
Почти бегом, красный от напряжения, на стену взобрался мальчишка-шаваб с десятком стрел в руках.
- Кена сказал, что больше дать не может, - с трудом переводя дух, выпалил мальчик, - и еще он сказал, что у него кончается клей для стрел, до завтра он сварит, но сегодня надо держаться тем, что есть.
А каптары, будто чувствуя, что силы защитников на исходе, упорно лезли вперед.
Аник вернулась к отцу Константину.
- Князь не придет, - сказала она, удивляясь, что ей совсем не хочется плакать. - Он не может. Почти не осталось здоровых, и, если он сейчас уйдет, то неизвестно, доживем ли все мы до завтрашнего утра.
- В том ларе… - отец Константин попытался указать рукой в угол, где стоял кованый ларец, покрытый стареньким ковриком, но только повел глазами, - в том ларе мои медицинские записи… передашь моему преемнику, когда он появится… если появится… Там же летопись крепости… с того момента, как я… - он не договорил. Вечером он умер, не сказав больше ни слова.
Князь пришел поздно ночью. Отец Константин был уже обмыт и одет, и старухи, сделавшие это, ушли - у них нынче было много работы, в крепости случилось пять смертей за один только вечер. Возле тела сидели Аник и Ута. Аник читала Священное писание.
Князь постоял несколько минут молча, склонив седую голову. Он стоял, пошатываясь, и Аник забеспокоилась - что будет с крепостью, если и князь заболеет!
- Отец, тебе плохо? Ты болен?
Князь перевел взгляд странно блестевших глаз - будто он плакал - на дочь.
- Нет. Чего он хотел от меня?
- Не знаю, отец. Он сказал только, где хранил свои записки, и все…
- А, да.
Князь повернулся и вышел. Аник посмотрела ему вслед - ее отец шел, странно шатаясь, как пьяный. Да он просто устал, смертельно устал, поняла Аник, и у него нет сил идти. Сердце ее сжалось от жалости - и от страха тоже, но больше от жалости. Она вдруг осознала, что ее отец, хоть и князь - но совсем не всесилен, не больше, чем любой другой, не отмеченный печатью власти человек.
- Я теперь понимаю то, о чем вы все говорили, - произнесла она тихо. - О Божьей воле. Бывает, что ничего не можешь поделать, как бы не старался. Если Бог захочет, чтобы мы умерли, мы умрем. Но только, - Аник выпрямилась, - только пусть меня съедят каптары, если я не буду бороться против этой Божьей воли, пока дышу!
- Ты богохульствуешь! - впервые Аник видела подругу по-настоящему испуганной. - Тебя Бог за такие слова покарает!
- Пусть карает, - упрямо произнесла Аник. - Все равно, хуже, чем теперь, он не сделает.
- Никогда не бывает так плохо, чтобы не могло стать еще хуже, Аник, - сказала Ута.