Сокол вел исследования интенсивности космического излучения. Загадочные лучи, которые пронизывали все насквозь, лучи, которые несутся из бесконечных глубин космоса, до сих пор оставались неизученными наукой. Многочисленные экспедиции под землю, под воду, в воздух, в стратосферу, исследования в шахтах и пещерах, на подводных лодках, в батисферах, которые погружались на сотни и даже на тысячи метров в океан, на стратостатах, которые дали человеку возможность покорить высоты до сорока тысяч метров над поверхностью Земли; наконец, последние сверхвысотные полеты на советских стратопланах - чудесных самолетах, которые на границе атмосферы и стратосферы двигались с помощью обыкновенных моторов и пропеллеров, а, поднимаясь на высоту от двадцати до пятидесяти тысяч метров, летели уже как ракетные корабли, - все это не дало науке последних и окончательных выводов о природе космического излучения. Известно стало лишь, что космическое излучение становится тем интенсивнее, чем выше над уровнем моря, в высотах далекой стратосферы, проводятся его исследование.
Ученые всего мира возлагали надежды на то, что ракетный корабль академика Рындина поможет, наконец, выяснить окончательно природу этого загадочного излучения. Правда, некоторые из ученых высказали даже опасения, что влияние космического излучения в межпланетном пространстве может вредно отразиться не только на аппаратах экспедиции, но и на ее участниках. Но это были лишь опасения. Кроме того, ракетный корабль имел у себя запасы листового свинца. Это был необходимый материал для упаковки инфрарадия, который Рындин с Соколом должны были найти на Венере и привезти на Землю. Как известно, излучение радия (а, следовательно, и инфрарадия) задерживается свинцом. Космическое излучение тоже в значительной мере задерживается свинцом. И академик Рындин имел в виду защитить аппараты и людей, в случае надобности, этими свинцовыми листами.
Так или иначе, до сих пор никто из участников экспедиции не чувствовал никаких перемен, никакого влияния космических лучей на свой организм, хотя корабль уже сутки летел в межпланетном пространстве. Сокол внимательно вел свои исследования, измеряя интенсивность и направление потока космических лучей.
Он работал со сложными приборами, часть которых была размещена снаружи, на поверхности ракеты. Василий внимательно посматривал на циферблаты, где дрожали чуткие стрелки, отмечавшие интенсивность излучения, пронизывавшего ракету; другие приборы позволяли устанавливать направление, в котором лучи летели по космосу. Дело в том, что известная часть ученых вообще отвергла предложение о каком-либо преимущественном направлении потоков лучей. И исследования Сокола ежеминутно приносили науке новые сведения, проливали свет на происхождение таинственного явления.
Сокол никому, кроме Рындина, ничего не говорил о результатах своих наблюдений. Лишь старый академик имел право свободно подходить к инженеру во время его работы, заглядывать через его плечо на вычисления и записи. Однажды Василий услышал такой разговор:
- Вы уверены, что главный поток идет именно со стороны Геркулеса?
Это спросил слегка взволнованным голосом Николай Петрович. Сокол ответил:
- Пока что все данные говорят за это, Николай Петрович. Но час тому назад приборы показали изменение направления на 6 градусов. Может быть, это было влияние перемены направления ракеты? Вы не заметили?
- Придется немедленно проверить.
И Рындин исчез в навигаторской рубке. А Сокол с головой зарылся в сложные расчеты.
Больше всего Василию нравилось помогать Гуро, который следил за приборами, автоматически возобновлявшими запасы кислорода в воздухе и поглощавшими лишний углерод и вредные газы - остатки человеческого дыхания. Василий за короткое время так хорошо ознакомился с главными приборами, что мог с полной ответственностью заменять Гуро. Он сказал как-то об этом Николаю Петровичу. Но старый академик предупредил его:
- Друг мой, вы берете на себя слишком много. Автоматы работают сами. Гуро должен лишь наблюдать за их работой. В случае надобности, он выполняет мои приказания по части налаживания. А вы, если хотите, присматривайтесь, как Гуро делает это. Ваши обязанности и без того достаточно интересны и ответственны. Я поручил вам уже автоматы для фотографирования; вскоре дам еще кое-какую работу. Хотел было поручить это Борису, но он не в очень хороших отношениях с механикой… если не принимать во внимание его любви к оружию.
И он весело засмеялся, видя, как поморщилось лицо охотника, обиженного таким неуважительным представлением о его способностях механика. Это было за обедом. Сокол не слышал ничего, увлеченный едой и своими собственными мыслями. Иначе он обязательно добавил бы от себя по адресу Гуро что-нибудь язвительное. Такая уж была привычка у этих двух старых и испытанных друзей - не оставлять неиспользованной ни одной возможности уколоть друг друга.
Вместо очередной остроты Сокол с увлечением сказал, словно делая окончательный вывод из того, над чем он так долго думал:
- Археоптерикс должен быть. Непременно должен быть!
Этого никто не оспаривал. Только Гуро усмехнулся и язвительно заметил:
- А один мой хороший знакомый… Еще вчера уверял меня, что мы не встретим археоптерикса. Дескать, развитие фауны на Венере не дошло еще…
- Неправда, я этого не говорил! - вспыхнул Сокол.
- Да я не о вас говорю, я об одном моем знакомом…
- Хватит острот, уважаемый товарищ Гуро, если можно ваши неуклюжие выпады назвать остротами. Да, вчера я еще не решил окончательно. Для вас, видите ли, вопрос об археоптериксе ничего не значит. Ну, что вам этот археоптерикс?.. Лишняя пуля из вашего ружья, вот и все,
- Не возражаю. Может быть, археоптерикс даже менее интересный объект для выстрела, чем какое-нибудь другое животное, - покорно согласился Гуро.
- А для геолога этот вопрос имеет чрезвычайно большое значение. Что такое, в конце концов, археоптерикс? Ну, скажите!
Гуро, который не слишком хорошо разбирался в палеонтологии, тонко усмехнулся:
- Хм… ну, такая птица… из этих ваших чудовищ какой-то там мезозойской или плезозойской эры…
- Ха-ха-ха!.. - захохотал геолог. - Как вы говорите? Плезозойской эры? Ой, не могу! Ха-ха-ха! Милый Борис… Ой, не могу, не могу, ха-ха-ха!.. Дорогой Борис, вы думаете, от названия животного - плезиозавр - можно производить название эры? Плезозойская?.. Нет, вы немножко ошибаетесь… Ой, насмешил!..
Теперь рассердился Гуро.
- Я не хуже, чем вы, разбираюсь в названиях всяких там эр, - сухо заметил он. - Только сейчас они меня мало интересуют. Мое дело - стрелять без промаху, если мне или вам встретится чудовище любой эры. А какой именно эры будет это чудовище, - это уж ваше дело. На то вы и геолог.
Николай Петрович увидел, что ему пора вмешаться в разговор, который приобретал нежелательную остроту. Он примиряюще заметил:
- На вашем месте, Вадим, я не обращал бы внимания на случайную ошибку. Вполне ясно, что Борис лишь ошибся. Понятно, что он хотел сказать не "плезозойская" эра, а "палеозойская". Правда, Борис?
- Мгм… - немного неуверенно согласился Гуро, не глядя в сторону своего геологического врага - Сокола.
Николай Петрович спрятал усмешку и закончил:
- А вам, Вадим, кроме того, не мешало бы сознаться, что вы и до сих пор не начали упражняться в стрельбе. Делаю вам замечание. Вы должны научиться за время нашего путешествия стрелять не хуже нашего юноши. Это необходимо.
- Я научусь, Николай Петрович, - сконфуженно ответил Сокол, отворачиваясь от Гуро, который сразу повеселел.
- Да… И еще, я думаю, Вадим, много приятнее было бы, если бы вы рассказали нам о ваших мыслях насчет археоптерикса. Забудьте на минутку все споры и разъясните. Это будет полезно всем нам, а в особенности нашему юному товарищу. - И он взглянул в сторону Василия.
- Наш юный товарищ, - ответил Сокол, протирая очки, - знает многое не хуже, чем старшие. Мы с ним разговаривали уже и, если вы хотите доказательств, Николай Петрович, то разрешите первое слово дать именно ему. Он справится с этим заданием, смею вас уверить. И даже без… без "плезозойской" эры, - не сдержался он.
Гуро пренебрежительно смолчал. Рындин заметно заинтересовался:
- Вы так думаете, Вадим? Ну, прошу, Василий, мы слушаем.
Рыжко замялся. Почему-то это напоминало ему экзамены. Именно так, с такими словами обратился к нему как-то раз преподаватель на экзаменах, когда он оканчивал школу: "Прошу, прошу, мы слушаем!" Ну, что ж, если слушаете, то слушайте! Василий Рыжко за словом в карман не полезет. Сейчас он покажет!
- Это, значит, про геологическое время? - спросил он на всякий случай Сокола. И, получив подтверждение, заговорил:
- Историю нашей Земли делят на два времени: догеологическое, т. е. - неимоверно длительный период космического развития нашей планеты, и геологическое. Это последнее подразделяется на эры, эры подразделяются на периоды, периоды на эпохи. Самые древние эры - архейская и эозойская. Они не оставили нам почти никаких признаков существования животных или растений. Наши сведения о развитии жизни на Земле начинаются лишь с палеозойской эры, с самого первого ее периода - кембрийского. За ним шли - девонский, каменноугольный и пермский периоды той же самой палеозойской эры. После этого началась мезозойская эра с ее периодами: триасовым, юрским и меловым. Далее - кайнозойская эра. Это уже наша эра. Ее периоды - третичный и четвертичный. Все.
Он остановился, запыхавшись, как после быстрого бега. Сокол весело захлопал в ладоши:
- Ну, что я вам говорил, Николай Петрович? Разве плохо рассказал? Сжато, конкретно и без ошибок. А теперь могу кое-что добавить и я. Между прочим, это в особенности будет интересно для Бориса…
Гуро пыхнул трубкой.