Я сел в кресло, вытер рукой лоб.
- Да нет, Эдди. Все правда. Я на месте, в небоскребе. Просто мне надоели дурацкие розыгрыши…
- А я в Голливуде, рядом с тобой! - В голосе Эдди слышалось ликование. - Пока тренируюсь. Я стартую, как только окончится ваша история с террористами.
И он был уверен, что эта история кончится благополучно! Один желает хорошей погоды, другой предлагает полмиллиона, третий стартует на следующий день! Они все сошли с ума, начиная с ненормальных террористов!.. А кто будет их ловить?! Я, что ли?
И поймал себя на том, что сам поддался всеобщему психозу, брякнул в трубку Эдди:
- Ты не торопись. Когда все кончится, я приеду на твое выступление.
- Правда? (Я видел, как он смеется.) Ради тебя я вы-дам королевский трюк! Хорошо бы, и мать посмотрела… Не знаешь, где она?
Я вздохнул:
- Как всегда, путешествует. Что ей передать, если позвонит?
- Чтоб не волновалась… Эдди взялся за дело!
Я не волнуюсь, хотя виски ломит от боли. Захотелось, очень захотелось увидеть Марию. Может, разыскать ее? Рассказать о звонке сына? Нет, нельзя! Чего доброго, примчится. А ей здесь не надо быть. Мы делаем свое мужское дело.
Восемь с лишним вечера, шеф ждет. Ресторан "Джони" представлял чашу, заполненную ярусами красных столиков, утыканную черными семечками. Словно перезрелый арбуз, ресторан был переполнен жителями Большого Джона. Метр привел меня к нужному столу. Боби кивнул и скучным взглядом скользнул по рядам. Он был в вечернем сером костюме со слегка приподнятыми плечиками пиджака.
- Боби, вы уже взлетаете? - пошутил я.
Он равнодушно взглянул на мою рабочую робу.
- Куда там, даже не отлучишься домой. - Боби, как обычно, ворчал. - Будем обедать, Бари? Я проголодался, старина.
Подали на стол. Соседи с любопытством поглядывали на нас. Разговора, судя по удаленности стола, они не должны слышать.
- Что нового, шеф?
- Так, ничего, мелочи быта… Работаем… - Боби осклабился. - Пока сущая ерунда… По предварительным данным, они находятся снаружи и внутри!.. - пропел он в паузе гремящего оркестра.
Я кивнул.
Предчувствие не обмануло меня.
Так я и знал! Сейчас они видят меня и шефа, а мы их - нет.
- Между прочим, - продолжал Боби, аппетитно обгладывая косточку, - полмиллиона за такой репортаж - слишком мизерная цена… Вы извините, Бари, но это мое мнение.
- А какое вам, собственно, дело до моего гонорара?
- Никакого, он ваш! - Боби бросил кость в тарелку. - Я бы дал вам два… а то и три миллиона… Если бы имел…
- Займите у террористов! - съязвил я.
- Если бы они предъявили более конкретные условия… Ну, например, освободить кого-то из заключения… Какую-нибудь тройку, семерку или десятку якобы незаконно осужденных цветных или убийц, я бы точно знал, у кого просить взаймы.
- И хорошо, что они не дают повода, - сказал я. - У всех в зубах навязли эти "тройки" жертв полиции.
- В какой-то степени вы правы. - Шеф посмотрел на меня в упор, жесткий взгляд его скользнул по лицу и сразу рассеялся. - Есть и жертвы случая. Это неизбежно. В конце концов, пятерка или тройка - это лишь символ определенного конфликта.
- А если они хотят освободить всех? - шутливо предположил я вслух.
Боби застыл в кресле, глаза его целились в мою переносицу.
- Скажите на милость, Бари, почему полиции не приходят на ум простые обобщения? - Он подумал и ответил: - Потому что каждый начинает с рядового, карабкается по служебной лестнице и не видит ничего выше очередной ступени… И все же вы фантазер, Джон.
- Почему?
- На всех не хватит денег.
Я рассмеялся: вот это чисто американский ответ - с финансовым обоснованием.
- Значит, они снаружи и внутри… - повторил я, оглядываясь. - Забавно… Да, в мире слишком много игрушек!
- Каких игрушек? - насторожился шеф.
Я рассказал Боби о своем разговоре с прабабушкой, и он чуть не вскочил с места.
- Черт побери, она, как всякая американка, глядит в корень: раз "Адская кнопка", где-то есть сама кнопка! - Он шептал мне на ухо: - Вы поняли, Бари, ход мыслей этой старухи? Для взрыва годится любая кнопка, даже от игрушечного самолета. Она может быть нажата в любой точке города… Остается узнать, где спрятана игрушка, которая взорвет Большой Джон?
- Где-нибудь рядом…
- Поверьте мне, Бари, мы обшариваем небоскреб этаж за этажом. Макс даже обследует камеры хранения, но это дело бесполезное. - Боби, переждав самое шумное место оркестровой пьесы, продолжил: - Я чувствую, Бари, что возьму эту шайку… Но у них может оказаться запасной игрок со своей кнопкой…
- Что же делать, Боби?
- Время есть. Я пока размышляю вслух… Кстати, не знаете, что это за тип?
Я проследил взгляд Боби и увидел Файдома Гешта - одного за столиком. В черном фраке и манишке он выглядел важной нахохлившейся птицей. Его обслуживали два официанта.
Я назвал Гешта.
- Ах да, мультимиллионер. - Боби тихонько качал головой. - Он не значится в списке жильцов. Как он сюда проник?
Боби дал знак официанту, тот возник у стола. Через минуту он принес минеральную воду, шепнул несколько слов шефу.
Боби поморщился, ответил что-то резкое. Человек ушел.
- Не в моей власти. - Боби шутливо развел руками. - Мистер Гешт прилетел специально из Лос-Анджелеса пообедать в Большом Джоне, его ангажировал к столу сам губернатор.
- Понятно, - кивнул я, - слетается воронье.
Я вспомнил рождественский бал Файди на тысячу гостей, мою неожиданную встречу с женой, полет Эдди и истерику Марии. Файди извлекал удовольствие из человеческих трагедий - больших и малых. Он был или садистом, или сумасшедшим - неважно кем, но умело продлевал себе жизнь. Я вспомнил подробность, которой до сих пор не придавал значения (мало ли что бывает в жизни!): лет двадцать назад единственная дочь Гешта выбросилась из окна… Рабочие нефтепромыслов проклинали скрягу Файди, когда он лишал их мыла, воды и бумажных полотенец, миллионы безработных славили всуе имя его, что-то кричала летящая на мостовую молодая женщина, а он, оказывается, не только приумножал капитал - внутренне расцветал от чужих отрицательных эмоций и благополучно дожил до восьмидесяти лет. Прекрасно себя чувствует, обедает с аппетитом в самом опасном месте Америки, поглядывая на всех свысока, поворачивая, как гриф, хищную голову в стоячем воротничке.
Файди отыскал меня взглядом и кивнул.
- Скотина, - сказал я.
Он, словно услышав меня, расцвел, помахал в ответ. Старина Боби расхохотался:
- Вы делаете ему большую честь. Учтите, в ваших устах каждое слово имеет рекламную силу!
Я внутренне обругал себя за несдержанность и рассмеялся вслед за Боби: все-таки мы работали на одной волне.
Стрелка миновала отметку девять. Будет ли обещанное затемнение? Боби расслабился в кресле, уныло рассматривал зал. Я слушал оркестр. Он играл блюз. Оркестр работал профессионально, в определенном жанровом ключе. Какие-то темнокожие юноши исполняли коронные вещи прошлого, менялись инструментами, импровизировали, срывая аплодисменты. Они жили на сцене духом предков, великолепными мелодиями Америки, завоевавшими когда-то весь свет, но уже изрядно забытыми. Оркестр воскрешал в памяти собравшихся со всех этажей Большого Джона их беззаботную молодость, даже детство, и зал временами затихал, уплывая в счастливую даль юности.
- Срок истек, - сказал шеф полиции.
Я успел заметить цифры на часах: 9.18.00. Тотчас погас свет.
- Пожалуйста, - ответил я Боби не без злорадства. - Надолго это?
- Не знаю.
- Ну, какой же вы шеф, раз ничего не знаете? - продолжал злорадствовать я. - Вы хоть предупредили администрацию?
- Не кричите, пожалуйста, - ворчливо отозвался шеф. - Конечно, все в порядке, где надо работают движки… Извините за неточность, у меня на несколько секунд убегают часы…
Зал вел себя спокойно. Обычно свет иногда меркнул, когда на площадке в сполохах цветных прожекторов затевались танцы. Сейчас было везде темно. Лишь вспыхивали кое-где сигареты, да на оркестровой площадке светилось несколько зеленых огоньков. Оркестр исполнял красивую мелодию.
- Смотрите, шеф, - толкнул я в темноте Боби, - там горят светильники.
- Знаю, - в голосе Боби звучало чувство превосходства осведомленного человека. - На пюпитрах - лампочки, у них там батареи…
Когда вспыхнул свет, шеф полиции взглянул на часы и вдруг подскочил в кресле, спросил хрипло:
- Что это значит?
Напротив него сидел пожилой негр. Я узнал моего знакомого - нью-йоркского писателя.
- Скажите, сэр, - обратился вежливо Голдрин к шефу полиции, - вы не сразу стреляете в негра? Извините, я не знаю вашего отношения к этой проблеме… Здравствуйте, мистер Бари!
- Я вообще никогда не стрелял в преступников, тем более в цветных, - проворчал Боби и вопросительно посмотрел на меня.
- Спасибо, - сказал Голдрин. - Спасибо, что вы сказали правду: негр для белого всегда преступник.
Я представил старине Боби известного писателя, вернувшегося в Америку, и спросил:
- Как вы оказались здесь, Джеймс?
- Я назвался вашим приятелем, и меня сразу пропустили, - ответил Голдрин.
Я вопросительно смотрел на Боби; он отвернулся, напевая бравую мелодию.
- Так просто? - Я подмигнул писателю.
- Так просто, - мигнул он в ответ и сразу стал серьезным. - Извините, Бари, я приехал… я приехал выручать несмышленых детей Америки…
- Вы что - проповедник, сэр? - не выдержал Боби.