- Григорий Александрович? Болеешь, значит, мой друг, за него? Услужить хочешь? А знаешь ли ты, в каких делах твой Григорий Александрович повинен? Нет? Так сядь и послушай. Сейчас все на турецком театре в Очаков уперлось. Брать его надобно. Чем скорее брать. За крепостию сей наблюдение поручено было генерал-майору князю Прозоровскому. Невелик отряд, а наголову разбил четыре тысячи татар да турок, которые под стенами крепости расположились. Осаду же производить твоему Григорию Александровичу следовало. Свою часть работы ратной принц Нассау-Зинген сделал: флот турецкий из-под стен Очакова частию оттеснил, частию уничтожил. Вот тут Григорий Александрович и раскинулся на покой. Такую себе жизнь роскошную устроил, что и на поди. О штурме думать забыл. Мол, сами турки не выдержат и крепость сдадут. Чего ему, князю Таврическому, себя тревожить. Племянниц и тех к себе вызвал. Ничего, слышишь, ничего делать не стал! Только ядрами одними город бомбардировал.
- Но по всей вероятности, князь заботился о войске российском - чтобы потерь меньше было.
- Подумать только, какой ты, друг мой, догадливый! А вот Суворов с осадой такой не согласился, от Григория Александровича отошел. Стоять под стенами очаковскими не стал.
- Помнится, они никогда не ладили, государыня. Характеры разные.
- Характеры! Скажи, ревность Потемкина - что кто-то лучше его быть может. Уж Григорий Александрович никому первенства не уступит. Всю славу себе соберет. И вот тебе результат. Простояли под Очаковом ни много ни мало с конца июня до начала декабря. А там холода пошли. Дожди. Грязь невылазная. Слякоть. Ни солдат обсушить, ни толком накормить. Уж они сами от Григория Александровича штурму потребовали. Хочешь не хочешь ему согласиться пришлось. 6 декабря, в лютый мороз, голодные да холодные на штурм пошли. Сколько людей потеряли - сказать страшно. И что всего страшное - в донесении мне пишут - кровь из ран литься не могла: от лютого холода тут же и замерзала. Вот теперь и присоветуй, какой наградой князя Потемкина-Таврического награждать? А награждать все равно придется. Выхода нет: российская армия должна повсюду только победы одерживать. Не для себя это важно - для престижу политического во всей Европе. Вот над чем тебе бы головку свою ломать надо, а ты… Опамятуйся, друг мой. Напрягись хоть самую малость. Смолоду за дело надо браться, поверь мне, смолоду.
Петербург. Зимний дворец. Екатерина II.
Лгать. Изо дня в день лгать. Притворяться. Поутру: "Как почивали, государыня?" - Как младенец. Марья Саввишна не верит. Все ночи твои бессонные сама не спит - откуда силы берутся. Но себя не выдаст. Вот и ладно, государыня. Вот и слава Богу. А я тут пораньше проснулась, чтобы сливочек вам к кофею…
Опять страх. Потерь? Одиночества? Пустоты?
- Ваше величество, граф Андрей Петрович Шувалов.
- Что Шувалов?
- Долго жить приказал.
- Но ведь только что!..
- На все Господня воля, государыня.
Нет больше Андрея Петровича. Нету… До чего ж хорош был. Рано встретились. Слишком рано.
От рождения знала. Сын Маврушки, подружки покойной императрицы Елизаветы Петровны. Любимой. Довереннейшей. Жизнь за царицу бы положила - не задумалась. Стихи писала. Пьесы. Всю жизнь рядом. Умерла - императрица не простилась: покойников боялась.
При дворе рос. Воспитатель замечательный у него был - Леруа. Француз. С четырех, помнится, лет Андрей Петрович в конную гвардию вахмистром записан. Тринадцати - в камер-юнкеры пожалован. В составе посольства в Париж императрица его отправила. Четырнадцати лет - почетный член Академии художеств. Восемнадцати - камергер двора. Девятнадцати назначен членом в Комиссию для рассмотрения коммерции Российского государства. Вот тогда-то…
Да нет, покойная императрица все опередила. Женила любимца и крестника на дочери фельдмаршала Петра Салтыкова. Почему на ней? Никто сказать не мог. Просто Маврушки уже не было в живых. Молодые тут же за границу уехали. Не иначе родные подсказали: император Петр Федорович Шуваловым не благоволил. На всякий случай.
Ездили пару лет. В Фернее у Вольтера побывали очаровал граф старика. Так и писал Фернейский патриарх: "Замечательною быстротою возражения с прибавкою громадной памяти". В Россию в 1766-м вернулись. В Москву.
Нашла способ. Новгородского митрополита Дмитрия Сеченова хоронили. По Мясницкой. А у Шуваловых дом окнами на улицу. Пожелала из их залы смотреть. Велела немедля ко двору приехать. Кто бы отказался.
Все время под рукой был. В литературных сочинениях императрицы слова исправлял; от германизмов так и не сумела отделаться. Помогал при составлении "Антидота" - возражения на историю Петра I сочинения Вольтера. О царевне Софье Алексеевне немало сыскал нового. Обелить ее память хотела: имела право на престол, умела делами государственными заниматься. Поручила наблюдать за изданием переводов лучших сочинений иностранной литературы. Разные вопросы истории отечественной раскрывать умел. На день не расставались: все мало казалось. Ему поручила наблюдение за составлением журналов Екатерининской комиссии. Награды - за наградами дело не стало. Анны 1-й степени, тайный советник.
Даже число точное запомнилось - 31 декабря 1768 года: директор Петербургского и Московского Ассигнационных банков…
За деньгами не гонялся. Повторял: на его век станет, родители побеспокоились. И покойная государыня.
Письма императрицы выправлял. На французском. Стихи сочинял на нем же. О стиле что говорить, когда его эпитафию Нинон Ланкло сочинением самого Вольтера почитали. И все легко. Все шутя…
Верно, что с масонами знался. Месмеризмом особенно интересовался. Да кто мимо них прошел! Ханжой не был. Толковал, что христианство необходимо как прекрасный курс нравственности, составленный для обуздания пороков народов. Слова его собственные запомнились.
И 1775 год. Княжна Тараканова… Пугачев… Князь Таврический… В Григории Александровиче все дело. Как буря ворвался. Андрей Петрович выпросил миссию в Швецию. Заранее знал: коли Гриша будет во дворце - не вернется. На шесть лет остался. Приказывать не стала. Дал бы Бог в своих делах неотложных разобраться. И потом графиня…
Осели в Париже. Интересовалась, как жили. Фонвизин писал, что она ко многим ездит в высшем свете, к ней никто. Так ли? Сегюр подтверждать не стал. Осторожничал. Бывать у Шуваловых любил. У каждого свой расчет. В 1781-м приказала вернуться. Вернулись.
О чем-то пожалела. Насмешлив. Ловок. В беседе - заслушаешься. Может быть… Нет, ушло время.
Сенатором назначила сразу. Во множество комиссий. Управляющим шпалерной мануфактурой. Стал петербургским предводителем дворянства. По его проекту все Ассигнационные банки слили в один Заемный. Проекты дельные. И все будто между прочим. Без труда. На работу большую не ссылался. Спросила: не слишком ли занят. Улыбнулся: как взяться, государыня, а от вас… Переждал: никогда не откажусь от лишней возможности вас видеть.
Где правда? Какая правда? Первый раз не захотела императрицей быть. Первый. С тех пор как вернулся, получил ордена Александра Невского, Владимира 1-й степени, Андрея Первозванного, чин действительного тайного советника.
За все благодарил. Не больше положенного. Сорока на хвосте принесла: больше всего радовался Андреевской ленте. Не почему-нибудь: цвет хорош. Все выбирал, к какому кафтану лучше пристанет.
Сорок пять лет. И смерть. Все казалось, что-то само сложится. Не сложилось… Жаль.
Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. А. Безбородко.
Да что это - который день с мыслями не соберешься. В голове одно, на сердце другое. Взять себя в руки надобно. Немедля. Себе приказать. Не в первый раз приходится. А так, по-честному, одного хочется - покоя. Уверенности. Чтоб сомнений не было. И кругом все словно притаились.
- Французская почта была?
- Была, ваше величество.
- Что же не докладываешь, Александр Андреевич?
- Потревожить ваше величество не решался.
- Значит, все-таки тревожить. Что у них там? С финансами не справились. Король объявил, что через пять лет соберет государственные чины Франции. Но на срок такой долгий рассчитывать не пришлось. Когда Неккер в который раз министром сделался, настоял, чтобы Генеральные штаты в нынешнем году созвать, в 89-м. Знаю, народ решение такое как свою полную победу праздновать принялся.
- Народ, как всегда, глуп, ваше величество.
- Глуп, говоришь. И да и нет. Так или иначе признался король, что на своем стоять больше не может. Только, помнится, мало кто из философов в Неккера тем разом поверил. Как это Мирабо о нем отзывался?
- Отыскать записки, ваше величество?
- Да нет, по существу мне напомни.
- А по существу, господин Мирабо не признавал, что у господина министра при данных обстоятельствах хватит таланта, главное - гражданского мужества.
- Вот именно - мужества. Тогда еще Малуэ докладывал самому министру. Вот этот доклад мне дословно приведи. Далеко он у тебя?
- Под рукой, ваше величество. Вы ведь им не в первый раз интересуетесь.
- Не первый. Так что же?
- "Не нужно ожидать, чтобы Генеральные штаты стали у вас требовать или вам приказывать; нужно поспешить с предложением им всего, что только может быть предметом желаний благомыслящих людей, в разумных границах как власти, так и национальных прав".
- Добрый совет. Вот только у короля и у министра никакой программы в действительности не существовало. Болтали для развлечения и отвлечения внимания - не более того. Впрочем, помнится, Мирабо проектировал союз королевской власти с народом против привилегированных.