- Троша не добрый. Он равнодушный полицейский. И всегда был равнодушным. А я - и злой, и добрый разом. Просто мало кто понимает мою доброту.
Кастор вспрыгнул на стол, скрючился, шмыгнул носом и изронил на пол слезинку размером с вишню. Там, где она упала на пол, линолеум зашипел и обуглился.
- Мудрено понять. Прекращал бы ты уже корчить из себя опереточного Мефистофеля, - проворчал Даниил Юрьевич.
- Не могу. Пробую - не могу! Искушение слишком велико!
- Так смени внешность на более демоническую. Чтобы вверенные тебе мунги при встрече корчились от страха и теряли волю.
- О нет, о нет, - соскочил со стола Кастор и хлопнул себя по бокам. - С этим костюмом я почти породнился.
- Может быть, возьмёшь другое имя? Эта античная двусмысленность совершенно ни к чему.
- Ты скучный и пошлый, как человек из присутствия. Чем больше противоречий - тем больше размышлений. Чем больше размышлений - тем неожиданнее выводы. Люблю, когда милые детушки, вот хоть твои к примеру, делают про меня неожиданные выводы.
- Зачем тебе их выводы? К чему? Ты выше их, ты несравнимо выше.
- Зачем? Чтобы понять себя, конечно.
- Но ты же…
- Только не пытайся меня убедить, будто прекрасно понимаешь о себе всё.
- Хм… Мне кажется, понимаю.
- Тогда у меня для тебя, друг, плохие новости. Тебе больше нечего делать в мире живых. Только тот проводит в мире живых слишком много времени, кто хочет понять о себе что-то ещё и чуть более.
Даниил Юрьевич вздрогнул. Дом заскрипел угрожающе. Кастор изобразил на лице испуг, хлопнул в ладоши и бабочкой вылетел на улицу, сквозь закрытое окно.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Начало октября выдалось тёплым, не дождливым. Каждый вечер жители города, как завороженные, брели в ближайший парк, чтобы сосредоточенно, с полной отдачей, ворошить ногами сухие листья. Не было в эти дни занятия важнее. Дела забыты, привычные удовольствия отошли на второй план, выяснение отношений отложено на сезон дождей. Только нежное, не жгучее солнце, прозрачный воздух и шорох листьев.
Каждое утро ждали перемены погоды - ждали, надеялись и мечтали, чтобы этого не произошло. Жизнь в городе остановилась, дома, улицы и реки выглядели как старинные гравюры, переложенные палевой папиросной бумагой шуршащих листьев.
Конечно, однажды непременно пойдёт дождь. И он будет идти до тех пор, пока не станет снегом. Но пока этого не случилось - жизнь можно поставить на паузу. И слушать тишину, в которой то и дело раздаётся тихий шелест.
Аня проснулась, когда было совсем темно. Посмотрела на часы - вставать ещё рано, а спать уже не хочется. Вчера весь день она батрачила на родительской даче, но сегодня - сегодня понедельник. И она, теоретически, должна учиться. Она и будет учиться: прибежит к середине второй пары, сядет за стол и нарисует на полях тетради знакомый профиль. И тут же зачирикает или снабдит деталями-обманками, чтобы подружки не догадались, о ком она мечтает.
Она лежала, закрыв глаза, и представляла дождливое утро (ведь когда-нибудь дождь всё равно пойдёт!), пустую кофейню, где только она - за столиком и он - за стойкой бара. Неприятный охранник вышел покурить. Все люди куда-то исчезли, наверное, тоже вышли покурить. Весь мир стоит на крыльце и курит. И тут он подходит к ней…
Аня всё-таки заснула - автоматически включилось радио и сообщило, что в Санкт-Петербурге восемь утра, погода по-прежнему прекрасная, так что…
Теперь - пора. Аня не стала слушать, что - "так что", нажала на кнопку "off". Жизнерадостный крик диджея сбивал лирический настрой.
Когда до "Феи-кофеи" оставалось не больше пятидесяти шагов, она всегда чувствовала себя так, словно у неё неделю была высокая температура, которая внезапно понизилась. Слабость ещё есть, она сковывает руки и ноги - но телу легко и беззаботно, оно предчувствует полное выздоровление и стремится к нему.
В зале было многолюдно - минус. Неприятный охранник стоял у дверей и глядел на каждого входящего, как на моль. На Аню он посмотрел, как на личинку моли. "Только бы не догадался!" - привычно подумала она и юркнула за свободный столик.
Осмотрелась. Вот рисунки на стенах, вот люди в зале… Как гурман, знающий, что в конце его ждёт обязательное лакомство, она медленно обводила взглядом помещение. Наконец как бы случайно поглядела в сторону барной стойки. И тут же опустила глаза - ей показалось, что он смотрит прямо на неё, что он всё понял.
Она стеснялась делать заказ у стойки и всегда ждала официанта. Но сегодня - решено. Она подойдёт и заговорит с ним. Ну в самом деле. Она ходит сюда уже почти месяц - как изменилась жизнь за это время, - а всё ещё не перекинулась с ним даже парой слов. Только сидит и смотрит. А чаще - опускает глаза, чтобы никто не догадался.
Ей казалось, что напряжение, как грозовая туча, повисло над её головой и стало осязаемым для прочих посетителей. Но они завтракали - поспешно или не очень, расплачивались, отвечали на телефонные звонки, обсуждали погоду. Для них это было обычное утро понедельника. Ну, не совсем обычное - с учетом солнца за окном, но всё-таки - понедельника и всё-таки - утро.
Джордж стоял за стойкой, как всегда по утрам с тех пор, как уехала Анна-Лиза. В тот летний день почти ничего не изменилось, только все работники кофейни, даже новенькие, внезапно стали очень деликатными и предупредительными. Каждый - начиная с Елены Васильевны и заканчивая Костылём - обходил в разговоре темы, которые могли расстроить хозяина. Его смешила такая трогательная, совершенно ненужная забота о его душевном спокойствии. Неужели они в самом деле думают, что он забудет Анну-Лизу, если они перестанут упоминать её имя в разговорах с ним? И неужели они думают, что он хочет её забыть? И неужели они не понимают, что ему хорошо оттого, что ей хорошо, что она есть на свете? Нет, наверное, не понимают. Обладать, брать, копить, хватать - в природе человека. Где-то очень-очень глубоко в подкорке зашито. Едва только первая амёба, одноклеточное бесформенное нечто, сделала первое движение, она протянула ложноножки в сторону потенциальной добычи - пылинки какой-то, схватила её и поглотила. С этого началась эволюция. На каждом этапе развития - всё более совершенные органы хватания и поглощения. Транснациональные корпорации - вершина такой эволюции.
Джордж вздохнул и провёл рукой по лбу - нелегко быть первой инфузорией-туфелькой в стае амёб.
Неподалёку, не решаясь сделать заказ, маячила посетительница, которую он, кажется, уже видел здесь. У "Феи-кофеи", как у спортивной команды, были свои болельщики. Но эта, скорее, не из них. Настоящий болельщик чувствует себя частью команды. Он лихо подходит к стойке, кладёт на неё локти и заговорщицким шепотом спрашивает: "А что нового сегодня Павел приготовил? Какое настроение у Елены Васильевны? Не возобновилась ли доставка?" Болельщики знают всё и всех - непонятно, откуда, но знают и передают эти знания друг другу. И уж конечно они делают заказ, не рассматривая витрину, не листая меню, - они всё прочитали на сайте и выучили наизусть.
Аня тоже прочитала меню на сайте и тоже выучила его наизусть. Но она нарочно медлила. Сейчас - вот именно сейчас - перед ней раскинулась целая сеть разбегающихся в разные стороны тропинок, она стояла на перепутье. Каждый шаг к нему, каждое слово будут стирать тропинку за тропинкой, пока в её распоряжении не останется всего одна. А может быть - не в её, а в их распоряжении? Ради этого "их" стоит, пожалуй, рискнуть.
Казалось, он не обращает на неё внимания - а может быть, и в самом деле не обращал. Аня ещё раз посмотрела на него со стороны. Такой красивый и такой грустный!
"Ну хватит пялиться, овца!" - мысленно прикрикнула она на себя. Обращение "овца" казалось ей очень обидным - куда обиднее многих грубых ругательных слов, и Аня сделала шаг, словно дёрнула ручку игрового автомата. Тропинки замерцали, переливаясь всеми цветами, - сейчас будет сделан случайный выбор, и она уже ничего не сможет изменить.
- А можно мне… кофе… просто кофе… И… а что вы посоветуете? - храбро спросила она.
- Что посоветую? - Джордж уже манипулировал маленькой джезвой. - Завтрак или десерт?
- Нет, я завтракала уже! - ляпнула Аня и покраснела. Вот она и проговорилась. Если человек позавтракал перед тем, как идти в кофейню, - значит, всё с ним ясно. Пришел он не для того, чтобы есть-пить. Ох, шляпа!
- Давно встали? - не заметил её оплошности Джордж. - Тогда штрудель возьмите. Штрудель - это для тех, кто встал очень рано и успел сделать много полезных дел.
- Я ничего полезного сегодня не сделала.
- Да? И что же вас так рано сегодня разбудило? Солнце? Или соседская дрель?
Он мог бы уже догадаться, в самом деле. Но вместо этого - расставлял на подносе молочник, сахарницу, стопку с холодной водой, раскладывал салфетки.
- Не знаю. Может быть, несчастная любовь… - загадочно сказала Аня. И тут же мысленно обругала себя за эту фразу: а вдруг подумает, что эта любовь - не к нему, а к кому-то другому? Но он вообще ничего такого не подумал.
- Любовь не бывает несчастной, - ответил Джордж. - Несчастным бывает человек, который… ну просто он неправильно понимает значение слова "любовь".
- А вы? Вы - понимаете? - наклонилась к прилавку Аня.
- Я? Без малейшего вообще представления.
Он поставил поднос на специальную полочку, выбил чек.
Аня молча расплатилась и вернулась за свой столик. Странный разговор - ничего не изменил, все тропинки мерцают перед ней, как и прежде. Наверное, у него есть какая-то роковая тайна и вот так, первому встречному, он её не откроет. Она ковыряла вилкой штрудель, мысленно перекраивая выдуманный образ.