Любой варвар чадолюбив, добр к семье и сородичам, стяжательство только ради количества золота и серебра ему неведомо, но в то же время варвары неумеренны в гневе, быстро озлобляются, цену чужой и своей жизни не знают и сочатся высокомерием. Плохие они или хорошие? Чёрной краской отмечен их род или белой?
Да ни той и ни другой! Варвар с лёгкой душой может причинить другому человеку страшное зло вплоть до смертоубийства, но чести у него куда поболее, чем у многих патрициев Рима, а то и константинопольских священников.
Первое для варвара - справедливость, позабытая цивилизованными народами. Недаром германцы в Западной Империи и словины в Восточной острее всего возмущались на несправедливость властей, полагавших пришельцев с севера и востока едва ли не зверьём в человечьем обличье… Но если однажды соединятся врождённые добродетели варваров и добродетели христианские - быть Народу Божьему!
Главное в том, что варвары видят истинное зло и противостоят ему тогда, когда народы "цивилизованные", с тысячами лет великой истории за спиной - будь то греки, римляне или иудеи - ничего бы не замелили или предпочли не заметить. А зло человеческое, проистекающее из людских грехов и злоупотребления свободой воли, меркнет перед злом во плоти, извергаемым из кромешных адских глубин! Таким злом, как это… этот… та отвратительная тварь, голова которой валялась у ног епископа.
Перед тем как забраться в седло, Эрзарих не без достоинства сплюнул на мёртвую голову. Сказал:
- Знавал я прежде алеманов. Великое племя, и воины у них доблестные. Не такое великое, конечно, как мы, лангобарды, или вандалы с готами, но древнее и чтящее богов. Но чтобы алеманский рикс пошёл в услужение к галиуруннам - не верю. Не может вышедший из Скандзы народ обратиться к почитанию Хель и отродья Локи!
- Тогда почему недобрая сила встала в сражении на их сторону? - резонно спросил епископ.
- Откуда ты знаешь, что колдовство вызвали сами алеманы? Вдруг на том же поле была назначена другая битва?
- Это какая же? - поднял брови Ремигий.
- А то сам не знаешь!
- Другая битва? - повторил преподобный. Его вдруг осенило: - Постой, значит… Под Стэнэ сошлись не две людские рати, за спинами которых стояли силы бесплотные и непознаваемые? Там было четыре воинства, так? Сикамбры, алеманы, Войско Небесное под водительством архангела Михаила и эти твои галиурунны?
- Галиурунны - вовсе не мои, не надо мне такого добра, - усмехнувшись, ответил Эрзарих. - Насчёт архангелов, как вы, христиане, великих эйнхериев именуете, тоже не знаю - не моего ума это дело. Ты жрец, ты годи, вот сам с духами и беседуй, глядишь откроют истину. Думается мне, что отродье Отца Лжи нарочно алеманам помогало, но без заключения договора и клятвы - сломаем сикамбров, а потом разойдёмся своими путями. Погубили бы галиурунны Хловиса, а потом и за Гебериха с его народом принялись. Не может живой человек, военный вождь, с нежитью союз заключить… А если тайно сделает так - приближённые вождя убьют без лишних раздумий. Знаешь почему?
- Наверное, знаю, - понимающе отозвался Ремигий. - Иначе проклятие на все семьи падёт, верно?
- Это даже не проклятие, - сказал лангобард. - Это хуже. Боги ревнивы, а Вотан особенно ревнив. Отец, дед, отец деда Гебериха-алемана и все предки его требы асам клали, так? И тут вдруг Геберих решил у другой силы помощи попросить? Оскорбился бы Вотан, да так, что всё племя алеманов под корень извёл, без жалости. Вот ты, Ремигий, говоришь, будто твой Бог Единый добрый. Правда?
- Добрый, - кивнул епископ.
- А Вотан не добрый. Да и не врёт никто про то, что он добрый. Вотан - покровитель воинов, ему добрым быть никак нельзя. Если я тебе изменю и к врагам твоим переметнусь, что ты сделаешь?
- Прощу и забуду. Но буду жалеть, что так вышло.
- Во-от! Асы же не простят! Геберих не хотел свой народ погубить. Не он разбудил зло в Арденнах. Галиурунны учуяли, что сикамбры и Хловис погибель им несут, и выступили вместе с алеманами, но не в союзе с ними. Понимаешь?
- Устами младенца… - пробормотал на латыни Ремигий. Продолжил по-готски: - Эрзарих, это ты сам сообразил или твои боги надоумили?
- Сам, - горделиво сказал лангобард. - Ничего мудрёного здесь нет.
"Значит, всё-таки божественное предназначение, - подумал епископ. - Эрзарих невероятно логичен, придраться не к чему. "Серые ангелы" и дьявольские силы полагали, что Хлодвиг Меровинг отринет прежнюю веру, и попытались устрашить его в решающей битве с языческим племенем, Господь же дал знамение… Неужели у франков и впрямь великое будущее, как я говорил Северину, обуявшись гордыней за собственные невеликие свершения? Значит, Francia действительно не мертворождённое дитя моих мечтаний? Ну спасибо тебе, Эрзарих-лангобард, избавил хотя бы от части сомнений!"
Всадники поднимались выше в горы. Стало заметно прохладнее, но снега на перевале почти не было, снесло беспрестанными ветрами. По счастью, этим днём задувало в спину, с запада-заката, и Ремигий с Эрзарихом не мёрзли, защищаемые плотными тяжёлыми плащами.
Кругом был голый камень, угрюмые, почти чёрные ели, частенько попадались кости как животных, так и людей. Человеческих остовов было значительно больше - этой дорогой на протяжении столетий шли в сторону Галлии многие племена.
Второй раз заночевали на самой вершине перевала. Эрзарих нашёл узкую расселину в скалах, загнал туда лошадей, начертал на камнях охранные руны.
Когда был разведён огонь, преподобный отслужил мессу по краткому чину - лангобард тем временем сидел у небольшого костерка, посматривал за Ремигием, читавшим молитвы на языке ромеев, а пуще того надзирал за выходом из короткого и тесного ущелья - не появился бы кто незваный. Беспокоился, что овёс для лошадок заканчивается, в горах запасов сена не найдёшь, если лошадь падёт - плохо будет. Пешим до земель данов не доберёшься.
Этим вечером перекусили скудно - устали. Погрели на веточках мясо над огнём, доели лепёшки, подаренные Атанагильдом. Завалились спать. Эрзарих сказал, что если кто чужой вблизи появится, он сразу проснётся и будет готов к битве. Поэтому Ремигию надо лечь дальше за костром, а ему, Эрзариху, ближе к выходу из расселины.
Ночь прошла бестревожно - никто не побеспокоил.
Когда начало светать и епископ приготовил горячий травяной настой с мёдом, лангобард сказал, что снов тревожных не видел. На такую высоту галиурунны не забираются - противно им соседство с Вальхаллой. Ремигий ответил, что бывал в горах и повыше, в Альпах к примеру, но Эрзарих прав: нечисть обычно в низинах орудует, поближе к аду. Ну или к Хель, что почти равнозначно.
Широкое межгорье закончилось через пять тысяч шагов. Нежданно открылся вид на тысячи стадиев вокруг - освещённые розовым восходящим солнцем холмистые равнины внизу были затянуты туманом, из которого вырастали тёмно-зелёные гряды невеликих взгорий, ветерок принёс запах хвои, тлеющих трав и сырости.
Арденнский хребет остался за спиной. Перед епископом Ремигием и Эрзарихом расстилалась огромная долина Рейна.
Надо лишь спуститься вниз и добраться до великой реки, скрытой от взора дремучими чащобами и золотисто-алым туманом.
- Долго ещё ехать, - нахмурился лангобард. - Мы два дня в пути, осталось пять или шесть, как поспеем. Сегодня спустимся с гряды, в леса; говорят, здесь охота знатная - голодными не останемся!
- Сколь чудесно творение Господне, - зачарованно произнёс Ремигий, оглядывая раскинувшиеся перед ним бесконечные пространства. - Эрзарих, посмотри… Это удивительно! Сколько красок!
Восходящее солнце играло огнём и тенью, золотое и алое смешивались, превращая мир в изумительную феерию цветов, лучи светила превращали чёрные леса на вершинах отдалённых всхолмий в яркие изумруды.
Ремигию на миг почудилось, будто в отдалении, на самой грани взгляда, мелькнул голубой отсвет. Лента могучего водного потока, несущего воды от Альп к Германскому морю.
- Двинулись, - приказал Эрзарих. - Тропа тут широкая, две повозки вместе проедут, но всё равно нужно осторожничать. Весна начинается, оползни. Остерегайся, иначе вместе со своим конём сверзишься так, что костей не соберёшь…