- Пшла отсюда, - согнал ее с изножья кровати. Мягка, тепла, хороша, ночью что творила - огонь, да и только. Девка скатилась с ложа, торопливо прихватывая свои немудрящие одежки. Погрела косточки магистратовы, утолила его голод мужской, да и будет. Рассчитывать ей не на что было - знала, для чего ее отправили в покои господина. Ну да пусть радуется, на мягких перинах в тепле выспалась - не на досках спала в кухне или не в соломе во дворе, дрожа от холода. Да и ублажала кого - не пьяного свободнокровку-импотента же в подворотне… Неслышно появился брадобрей со своими принадлежностями, и громыхнул медным тазом, каким-то чудом удерживая еще и кувшин с горячей водой. Впрочем, последнее чудо, сразу объяснилось - кувшин нес мальчик-подмастерье. Магистр умостился в кресло для бритья и умывания, и предал свой лик в чуткие руки брадобрея. Ибо закон гласил, что "все поголовно мужчины, коим исполнилось 18 лет, обязаны брить свое лицо каждое солнечное утро". В сезон дождей этот закон не действовал. Дамы же в сезон дождей, прекрасные и не очень, принадлежавшие к кастам или свободнорожденные, сидели во дворцах, замках, домах, хижинах и не смели носу казать наружу, так как дожди несли неизлечимую хворь какую-то всему роду женскому. Клан повитух давно бился над этой проблемой, но пока безрезультатно. Нападала хворь такая: становились дамы раздражительными донельзя, отказывались выполнять свои супружеские обязанности, капризничали, жаловались на головную боль, а при попадании под дождь - все эти признаки усиливались. Капризы заканчивались истериками, головная боль словно разрывала головы на части. И дамы шли убивать.
Много лет прошло, пока тогдашний правитель, после очередного убийства не запретил всем дамам покидать жилища во время Сезона дождей. Сидящие дома не становились столь опасны, были просто капризны, необщительны и больны головой.
Излечение наступало, когда небо разъяснивалось, и наступало время следующего сезона. И оба полы были квиты - мужчинам приходилось каждый солнечный денек скрести лица, уничтожая поросль, а женщины сидели под запорами, не осмеливаясь высунуть носа за двери, когда начинались дожди, перевязывая голову и мучаясь от болей.
Побритый, умытый и освеженный Магистр почувствовал всю легкость своего бытия, прелесть этого утра. Подойдя к окну, потянулся с наслаждением. Время сегодня не прыгало и не изменяло Мир, как хотело. Рассвет наступил неспешно, дневные светила обагрили горизонт, постепенно занимая свои места на небосклоне, расцвечивая Зорию в яркие тона и сметая ночной мрак. Когда наступало такое солнечное безмятежное утро, возвращалось былое ощущение юности, гибкости, всемогущества и вседозволенности - словно Магистр становился Примом - тем самым перворожденным, которому дозволено все. После брадобрея в спальню пожаловал дворцовый портной и его подмастерья, одевшие Магистра в бесчисленные пышные, расшитые каменьями и драгоценными металлами одежды, в которые самостоятельно облачиться было совершенно невозможно. Вошел дворецкий - огласил, что завтрак подан. Магистр спустился в залу, накрытый стол поражал воображение изысканностью и тщательностью продуманной сервировки.
Свежесрезанные цветы в роскошных вазах источали нежный аромат. Манящие запахи плыли навстречу каждому, кто просто шел мимо трапезной. Вокруг стола уже сновали офицеры - повара в белоснежных кителях и колпаках, сержанты - поварята и всякая другая челядь, разносящая снедь и напитки. Вкусно откушал, запив завтрак немалым количеством вина, которое при малейшем нарушении технологии производства становилось уксусом или же приторным медом. Производилось в маленькой деревеньке Прогаль, стоящей на краю Ущелья Водопадов. Благодаря сырости, царящей там, местный виноград отличался особым вкусом, и вино получалось с таким тонким букетом, что приятно было пить его хоть на завтрак, да и в любое другое время тоже.
В это утро Магистру не к чему было придраться во время приема пищи. Все было идеально. Все утро было идеальным. Солнечный свет, струящийся в открытые окна, был идеального золотого цвета. Нигде не было ни пылинки. Никто из челяди не упал, не оступился и не споткнулся. Все блюда удались повару на славу.
Благодаря такому стечению обстоятельств Магистр находился в благодушном состоянии. Потом его сопроводили в опочивальню, где он вздремнул, чтобы получить бодрость духа. Потом, проснувшись, испил напитка заморского, "кафео" называющегося. Моду ввела на него сама Прима, купив у купцов, которые вернулись из диких земель весь груз этого самого кафео. Дворцовый законодатель мод объявил сей напиток открытием года, и велел подавать во всех дворцах и замках это чудесное зелье. По прошествии некоторого времени и вправду оказалось, что принимавшие чашечку другую синего варева, чувствовали, что сил и бодрости добавлялось, а астрономы, повитухи и кастыри, которым по долгу службы приходилось не спать по ночам, выявили, что выпитый на ночь проясняет ум. И еще кафео укрепляет чресла, о чем не всегда бывало известно законным дамам. Знали об этом все тиманти, подливая своим клиентам, да и сами употребляли и в немалых количествах для поддержания тонуса, так сказать, ну и работа-то, в основном, ночная.
…Теперь было время и для работы - выслушать сообщения пастырей из других городов, городишек, из всех монастырей, принять посетителей, прочитать присланную почту, похвалить кого, кого пожурить, а то и на каторгу, а то и на плаху, да и к палачу кого отправить. В приемной зале толпилась довольно много народу, и у всех были неотложные дела, и всем было срочно, а помощник, давний знакомец Сакс фон Маар, нашептывал свои советы в заросшее темным курчавым пухом ухо Магистра. Весь этот сумбур, непрерывное шуршание, шепот, бормотание начали понемногу затмевать радостно-солнечное утреннее ощущение. Все навязчивые звуки неожиданно приблизились и словно усилились. Возникшее отвращение ко всем этим кляузникам, жалобщикам, завистникам, ворам, тимантям, рыцарям, оспаривавшим наследство, и вся остальная братия, ожидавшая приема в зале, поднялось из глубин души и заполонило все. "На что я должен тратить свое драгоценное время", - подумалось Магистру. Внезапно всплыло то, что он пытался не вспоминать, запихнув в самый дальний уголок памяти.
Тогда было вокруг Мира еще много неизведанного. Молодой, статный и горделивый советник кастыря пастырей Блангорры - еще не Магистр - повел армию, состоящую из рыцарей на добычу своей доли богатства и славы в поход по Диким мирам. Велено было исследовать, составить подробные карты и открыть представительства Мира по всем странам, где проживают все эти так называемые дикие народы, которые могли быть встречены в пути, заключить договоры о взаимовыгодной торговле и всяких других государственных делах. Для поддержания связи со столицей при армии был отряд курьеров - голубятников. Если новость была обычной важности, отправляли голубя, если же требовала особого донесения, отправляли курьера. Все годы, которые продолжался поход, связь с Примом поддерживалась, и все приказания его выполнялись немедленно - по доставке, конечно. Мудро управлял юный кастырь блестящим войском, знал он явные и тайные помыслы, все страхи и вожделения своих подчиненных. Был одно время шепоток, что стакнулся советник с темнобородым. Поэтому никто уже тогда не смел смотреть в глаза юному советнику, которого тогда еще могли звать по имени, данному при рождении. Тогда еще его могли звать Торнвальд фон Реймер, но уже тогда он никого не прощал и ничего не забывал. Во время похода умело избавился от шептунов, заручился дружбой рыцаря фон Маара, поделив добытое в походах богатство, и получил рыцаря в вечные свои должники, чтобы предать не смог.
Закрепил свое могущество среди диких - договаривался вроде и от имени Примов, а так, что только ему подчинялись и несли богатство и славу, которое только он мог распределить по-своему. Армия не могла предать своего повелителя - он шел на шаг вперед, зная все обо всех и каждом.