Медейский лекарь потрудился на славу. Джулия увидела это, когда пленник приподнялся со своего ложа им навстречу. С его лица была смыта грязь, борода и волосы оказались срезаны. Кроме того, вместо отвратительных лохмотьев на нем была надета старая, но относительно чистая заштопанная рубаха.
- Добрый вечер, - сказала Джулия, подходя и с любопытством рассматривая пленника. - Вижу, тебе уже лучше?
Он не ответил, даже не кивнул, только смотрел напряженно и настороженно. Теперь, когда он избавился от грязной всклокоченной бороды, стало видно, что это мужчина лет тридцати пяти, хотя Джулия засомневалась в своей оценке возраста. Долгое заточение могло и состарить человека прежде времени. У него было бледное, узкое лицо с тонкими губами и крупным носом, запавшие щеки и напряженные глаза, спрятанные глубоко под сдвинутыми светлыми бровями, белый старый шрам на лбу. Лицо как лицо, хотя едва ли кто-нибудь вздумал бы назвать его приятным или, пуще того, красивым. Исхудалое и угрюмое, оно поражало резкостью черт; между нахмуренных светлых бровей залегла глубокая морщина, и глубокие складки виднелись по обеим сторонам плотно сжатых губ. Было видно, что даже когда этот человек был здоров и силен, лицо его едва ли выглядело более приветливо. Но Джулии оно понравилось, хотя она и не могла сказать, чем. Пожалуй, это было сильное лицо, хотя впечатление портил безумный, невидящий взор.
Все тело человека было напряжено, словно в ожидании опасности. Он смотрел прямо на Джулию, но она засомневалась, видит ли он ее.
- Я принесла тебе поесть, - сказала она мягко. - Ты, наверное, голоден.
Он молчал, продолжая сверлить ее беспокойным взглядом. Джулия осторожно опустилась рядом с ним на колени, протянула хлеб. Пленник взял его обеими руками, но есть не стал, почему-то медлил и переводил взгляд с Джулии на Хагена и обратно. Пока он так сидел, Джулия успела рассмотреть его пальцы и почувствовала легкий холодок внутри.
У него были узкие, удивительно изящные для мужчины кисти, длинные пальцы. Раньше, наверное, эти пальцы были красивы. Теперь же видно было даже под коркой грязи, как они искорежены, какие шрамы и рубцы их покрывают. Джулия поняла теперь, почему ей показались такими неловкими руки пленника. Похоже было, что пальцы его сгибались с трудом, причиняя, по-видимому, боль, а то и не сгибались вовсе.
Пленник еще помедлил и принялся за еду. В этот раз он ел гораздо сдержаннее, умудряясь даже сохранять достоинство. Джулия смотрела на него и удивлялась, настолько странным это выглядело. Уж, казалось бы, в таком виде сохранять достоинство было просто немыслимо.
- Кто вы? - вдруг спросил он, проглотив последний кусок.
Джулия поняла, что, когда она разговаривала с ним в подвале, он просто-напросто ее не слышал.
- Мы из вольной сотни Даниеля Изолы, - сказала она. - Медейские войска. Меня зовут Джулия, а это - Хаген.
- Медейцы? - встрепенулся пленник. - Война окончена?
- Нет. Война продолжается. Мы отбили крепость у касотцев.
- Какой сейчас год?
- Год? - нахмурилась Джулия. - Шестьдесят четвертый…
- О боги, - скорее прочитала по губам, чем услышала она. - Боги, боги…
Она посмотрела на него в недоумении, но он закрыл глаза и откинулся обратно на ложе. Выглядел он крайне измученным.
- Как тебя зовут? - спросила Джулия.
Странная, страшная улыбка зазмеилась на тонких бледных губах незнакомца.
- Когда-то меня звали Грэмом, - ответил он едва слышно, не открывая глаз. - А кое-кто называл и Псом.
Глава 2
Парень, назвавший себя Псом, оказался странным и даже загадочным человеком. И весьма молчаливым; при этом его нежелание разговаривать обуславливалось вовсе не его состоянием, которое быстро улучшалось, а причудами характера. С Джулией он почти не разговаривал, что ее несколько обижало. Еще бы! Она и ее парни, как-никак, вытащили пленника из подвала, где он непременно умер бы через день или два, и теперь она изображала сестру милосердия и вовсю помогала лекарю Рональду выхаживать его. Парень же вел себя так, словно Джулия, спасая его жизнь, нанесла ему тяжкое оскорбление. Она даже начала подумывать, что он - какой-нибудь очень знатный человек, который не привык позволять простолюдинам дотрагиваться до себя, пусть даже от этого зависела его жизнь. Впрочем, и в таком случае его поведение было уже перебором.
Может быть, какая-нибудь другая женщина на месте Джулии бросила бы это неблагодарное занятие. Но Джулии стало интересно, что же кроется за непроницаемым бледным лицом и злыми глазами (которые и спустя несколько дней не могли воспринимать дневной свет). Ее интересовало, как и почему парень попал в подвалы Северной, почему его не убили, а держали там несколько лет (Джулии удалось с помощью многочисленных расспросов выяснить, все-таки, что пленник провел в крепости без малого четыре года). Он же не спешил рассказывать.
Буквально за три дня он заметно окреп, хотя еще и не вставал, и Джулия всерьез задумалась над вопросом, не поговорить ли с Изолой, чтобы тот велел выставить у дверей сарая охрану. На случай, если вдруг пленник надумает бежать. Потом она решила обождать с разговором еще пару дней, хотя и доложила командиру, что найденный в подвале человек чувствует себя гораздо лучше. Изола нехорошо обрадовался и спросил, когда можно будет допросить его. Джулия пожала плечами. Может быть, еще через пару дней? Изола выразил согласие подождать еще.
Джулия продолжала приносить пленнику пищу и, пока он ел, сидела рядом и пыталась разговорить его. Бесед не получалось. Он ни в какую не желал говорить, в крайнем случае, отделывался односложными ответами. Но Джулия пробовала снова и снова, рискуя уже напороться на откровенную грубость.
Заодно она наблюдала за ним и все больше удивлялась.
У пленника было тонкое, резко очерченное, злое лицо. Руки его казались руками аристократа, правда, побывавшего на пыточной скамье. А вот речь и манеры были непонятными. Для нобиля он знал слишком много специфических, слэнговых словечек, которые нет-нет, да и проскакивали в его речи. С другой стороны, для простолюдина он говорил слишком уж правильно.
Галейн, один из десятников вольной сотни, утверждал, что Пес - наинец. Сам он был родом из Наи и знал, о чем говорит. Джулия придерживалась того же мнения. Язык наи она не знала, но речь эту от других отличить могла без напряжения. Нигде больше, ни в одном языке не было такого обилия гласных, двойных, а то и тройных. Пленник говорил на всеобщем, и говорил бегло, но гласные растягивал очень сильно, так что местами его речь походила на заикание.
А довольно часто он вообще переходил на родной язык. Случалось это, когда он спал, и сон его переходил в бред… а значит, почти каждый раз.
Первый раз увидев, как его скручивает во сне, Джулия даже испугалась. Сначала, войдя в сарай, она не поняла, с кем он разговаривает: никого, кроме него и ее самой, здесь не было. Потом до нее дошло, что он бредит, и она подошла поближе, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Наинец спал, но лицо его вовсе не походило на лицо спящего - напряженное, закаменевшее, как и все тело. Во сне не напрягаются так, что жилы проступают на лбу и на шее. Он вздрагивал и что-то говорил на своем языке, зло и быстро, Джулия уловила даже несколько ругательств. Потом вдруг вскрикнул и застонал, запрокинув выбритую голову. Джулия не выдержала. Она осторожно поставила корзинку с едой в уголок и, склонившись над парнем, положила руку ему на огненный лоб. Реакция его была настолько неожиданной, что она отдернула руку и чуть не отпрыгнула. Наинца буквально подбросило, он открыл наполненные смертельным ужасом глаза и, силясь приподняться, спросил хрипло:
- Что?..
- Ничего… - растеряно сказала Джулия. - Это… это я до тебя дотронулась. Прости, если напугала…
Он откинулся обратно на свое убогое ложе, судорожно вздохнул и провел ладонью по лицу, потом сжал пальцы в кулак. Лицо его задергалось, скулы напряглись, но из глаз - странных глаз с неестественно расширенными зрачками - медленно уходил ужас. Джулия молча смотрела на него, не зная, что и подумать.
- Ты… ты видел какой-то кошмар?
Взгляд, адресованный Джулии, даже при большой фантазии нельзя было назвать дружелюбным. Наинец скривил тонкие губы и сразу отвернулся:
- Все в порядке.
В порядке так в порядке. Джулия не стала продолжать расспросы, зная, что все равно ее усилия ни к чему не приведут.
- Если так, тогда вот… - она подвинула к нему корзинку с едой. - Поешь.
- Спасибо, - он покосился на корзинку и вдруг произнес, не поднимая глаз: - Вроде бы, ты не похожа на служительницу Перайны.
Это был не вопрос - утверждение. Джулия удивилась.
- Конечно, нет. Потому что я не служительница храма и не лекарь…
- А часто тебе приходиться возится с больными и ранеными?
- Никогда не приходилось, - еще больше удивилась Джулия. - А почему ты спрашиваешь?
- Почему же тогда ты занимаешься мною?..
Она совсем растерялась… и рассердилась. Что за дурацкие вопросы, в самом деле?
- Командир приказал, вот и занимаюсь, - излишне грубо ответила она. И натолкнулась на кривую улыбку наинца.
- Охрана? Чтобы не убежал?
- Дурак ты. Нужна была бы охрана, к тебе приставили бы хоть Хагена, а не меня… - по ширящейся нехорошей улыбке наинца Джулия поняла, что говорит что-то не то, разозлилась окончательно и сказала: - Ешь, а не болтай! Тебе еще потребуются силы, когда наш командир будет тебя допрашивать.
С этими словами она вышла из сарая, чувствуя себя полной идиоткой.