* * *
Я остановился возле двери Америки, не понимая, отчего мое сердце бьется так часто. У нее не было чувств ко мне - она ясно дала это понять. И именно поэтому я выбрал для первого свидания ее. Все должно было пройти гладко.
Я ожидал, что дверь откроет горничная, но, когда она распахнулась, на пороге стояла Америка, с трудом подавляя саркастичную ухмылку.
- Может, возьмешь меня под руку, хотя бы ради приличия? - спросил я, предлагая ей свое предплечье. Она со вздохом приняла его и мы пустились вниз по коридору.
Я ожидал, что она начнет жаловаться, говорить, что это ей следовало победить, но она молчала. Была ли она настолько расстроена проигрышем? Или ей действительно совсем не хотелось прогуляться со мной?
- Мне жаль, что она не заплакала, - заметил я.
- О, тебе нисколько не жаль, - поддразнила она. И так я понял, что с ней все в порядке. Может она и была отвлечена мыслями о другом, но в шутках мы, похоже, нашли общий язык.
- Я никогда прежде не спорил. Было приятно победить.
- Новичкам везет, - парировала она.
- Возможно, - согласился я. - В следующий раз попробуем ее рассмешить.
Она задумчиво возвела глаза к потолку, и мне легко было догадаться, где сейчас витали ее мысли.
- Расскажи о своей семье.
Она скорчила рожицу.
- Что ты хочешь знать?
- Все. Твоя семья, должно быть, очень отличается от моей.
У нее были братья и сестры, они жили в маленьком доме… ее родные могли расплакаться при виде сладостей. Я не мог представить себе, каково это было - родиться в ее семье.
- Ты знаешь, да. Что ж, во-первых, мы не носим короны на завтрак, - она рассмеялась, мелодично, как раз в пору Пятой.
- Значит, в доме Сингеров принято одевать их к ужину?
- И как ты догадался?!
Я не мог не рассмеяться. Мне нравилось ее чувство юмора. В этом мы с ней были похожи. И моему любопытству не давало покоя, как два человека из абсолютно разных миров могли так поразительно напоминать друг друга.
- Ну, я средний ребенок из пяти…
- Пяти?! - боже правый, это, должно быть, очень шумно.
- Да, - подтвердила она, слегка недоуменно. - У нас почти все семьи заводят по многу детей. Я бы тоже завела много.
- О, правда? - еще одно совпадение, на этот раз очень личного характера.
Ее едва слышное "да" дало мне понять, что для нее эта подробность также была чем-то сокровенным. Возможно, это и не должно было вызвать у меня чувства неловкости, но было действительно несколько странно обсуждать свою будущую семью с кем-то, с кем ты, по идее, имел бы шанс ее построить, если бы не некоторые отягощающие обстоятельства.
- В общем, - продолжила она, - моя старшая сестра Кенна вышла замуж за Четвертого. Теперь она работает на фабрике. Мама хочет и меня женить как минимум на Четвертом, - но почему бы не рассмотреть Первого? - Но мне не хочется отказываться от музыки. Я слишком люблю петь, - ах, так вот в чем было дело. Тот парень, оставшийся в ее родной провинции, должно быть, был образцовым Пятым.
- Но, похоже, я уже и так стала Третьей, - добавила она, чуть погрустнев. - Все это действительно странно. Я думаю, что останусь музыкантом, если мне будет позволено. Следующий Кота. Он скульптор. Мы с ним не часто видимся, но он приезжал на проводы.
В ее голос мельком вкралось что-то похожее на боль или сожаление, но она слишком быстро продолжила свой рассказ, и у меня не было шанса поинтересоваться, что именно ее беспокоило.
- Затем иду я, - продолжала она, пока мы медленно приближались к ступеням.
Я просиял.
- Америка Сингер, мой самый близкий друг.
Она шутливо закатила глаза и свет настенных ламп отразился в ее голубых радужках.
- Да, верно.
От этих слов веяло каким-то необъяснимым уютом.
- После меня идет Мэй. Она - тот человек, который продал меня сюда без зазрения совести. Честно, я очень удивилась - не могу поверить, что она не заплакала! И да, она художница. Я… я ее обожаю.
- И, наконец, Джерад. Он совсем ребенок, ему семь. Он еще не понял, к чему у него талант: к музыке или к рисованию. Он больше любит играть в футбол и возиться с насекомыми, что тоже неплохо, только вот он не сможет посвятить этому всю свою жизнь. Но мы пока что позволяем ему экспериментировать. Вот, в общем-то, и все.
- А что насчет родителей? - спросил я, пытаясь составить полную картину.
- А что насчет твоих родителей? - уклонилась она.
- Ты знаешь моих родителей.
- Нет, не знаю. Я знаю, какие они на публике. Но какие они на самом деле? - не унималась она, дергая меня за рукав. Это выглядело настолько по-детски, что я не сдержал улыбки.
Но ее слова заставили меня задуматься. Что я мог рассказать ей о своих родителях?
Мне страшно, потому что мне кажется, что моя мать больна. У нее частые головные боли и она легко утомляется. И я не знаю, где кроется причина этого - в ее детстве, или в том, что случилось с ней уже здесь.
Я уверен, что в нашей семье должен быть по крайней мере еще один ребенок, но я понятия не имею, связаны ли эти два вопроса между собой. Мой отец… иногда мой отец…
Стоило нам выйти в сад, как нас окружили камеры. Я тут же напрягся. Я не хотел их присутствия. Я не знал, насколько далеко мыс ней могли зайти, рассказывая друг другу правду о своих жизнях, но я прекрасно понимал, что этого не произойдет вообще, если рядом окажется какая-то аудитория. Я отмахнулся от репортеров и взглянул на Америку, которая, похоже, снова закрылась от меня.
- Ты в порядке? Кажешься напряженной.
Она пожала плечами.
- Тебя смущают плачущие девушки, меня - прогулки с принцами.
Я усмехнулся.
- И что же во мне тебя так смущает?
- Твой характер. Твои намерения. Я не совсем уверена, чего ты ждешь от этой прогулки.
Я что, и впрямь был таким таинственным? Возможно, что так. Я отточил до мастерства искусство улыбки и недомолвок, но я точно не хотел показаться ей таким.
Я остановился и повернулся к ней лицом.
- О. Думаю, ты уже поняла, что я не из тех мужчин, которые ходят вокруг да около. Я скажу прямо, чего хочу от тебя. - Я хочу узнать кого-нибудь. По-настоящему узнать. И я думаю, что хочу, чтобы этим человеком была ты, даже если в конце концов ты уедешь.
Я подступил к ней чуть ближе и внезапно меня пронзила невыносимая боль. Я вскрикнул, согнулся по полам и попятился. Даже эти несколько шагов дались мне с огромным трудом, но я точно не собирался валиться перед ней на землю и сворачиваться там в клубок, хотя именно это мне и хотелось больше всего сделать в этот момент. Я сглотнул подступившую к горлу тошноту. Принцы не блевали и не катались, воя от боли, по траве.
- За что? - Это был мой голос? Серьезно? В моем воображении так разговаривали насквозь прокуренные пятилетние девчонки.
- Если хоть пальцем меня тронешь, еще хуже будет!
- Что?
- Я сказала, если ты…
- Да нет же, сумасшедшая, я и с первого раза все услышал. Но что ты имела в виду, говоря это?
Она стаяла с широко раскрытыми глазами, прижимая ладонь ко рту так, словно допустила ужасную ошибку. Я обернулся на звук приближающихся шагов и отмахнулся от бежавших к нам по траве стажей, крепко сжимая другой рукой свою пострадавшую промежность.
Что я такого сделал? Что она подумала…
Я выпрямился лишь потому, что мне действительно нужно было услышать ее ответ.
- Что ты подумала, я хотел сделать? - спросил я.
Она потупила взгляд.
- Америка, что ты думала, я хотел сделать? - потребовал я ответа.
Само ее поведение выдавало ее с потрохами. Я никогда в жизни еще не был так оскорблен.
- На людях? Ради всего святого. Я джентльмен!
Хоть это и было невыносимо больно, я расправил плечи и зашагал прочь. И тут меня кое-что осенило.
- Почему ты вообще предложила помощь, если такого низкого мнения обо мне?
Она промолчала.
- Сегодня поужинаешь у себя в комнате. Разберемся с этим утром.
Я ушел так быстро, как только мог, желая как можно скорее оказаться подальше от нее, надеясь, что так я смогу прогнать из головы чувство злости и унижения. Я яростно хлопнул дверью в свою комнату.
Секундой позже, в нее постучал мой слуга.
- Я слышал, как Вы пришли, Ваше Высочество. Подать Вам чего-нибудь перед сном?
- Льда, - простонал я.
Он поспешил прочь, а я рухнул на кровать, переполненный злобой.
Я закрыл газа, пытаясь понять, что произошло. Я не мог поверить, что всего несколько минут назад я готов был открыться ей, поделиться всем, что было у меня на душе. Это должно было стать моем первым и самым легким свиданием!
Я сглотнул и услышал, как слуга оставил поднос на прикроватной тумбе и тихо вышел.
Кем она себя возомнила, Пятая, осмелившаяся поднять руку на своего будущего короля? Одно мое слово и ее могли бы серьезно наказать.
Она должна была отправиться домой. Я ни за что не позволил бы ей остаться после того, что она сделала.
Я прокручивал эту ситуацию у себя в голове вот уже несколько часов к ряду, обдумывая, что мне следовало сказать или сделать в тот момент. И каждый раз, как я проживал все вновь, я становился все более и более разъяренным. Что за девушка так поступала? Что заставляло ее думать, будто она может безнаказанно избить своего принца?
Обдумав этот случай по меньшей мере раз сто, в конце концов я поймал себя на осознании, что моя злость постепенно сменилась некоторого сорта благоговением.
Америка что, совсем ничего не боялась?
Не то, чтобы я хотел проверить эту теорию, но я абсолютно точно задумался, многие ли другие, будучи помещены в такую ситуацию, которая позволила бы им предположить, что я хочу ими воспользоваться, допустили бы нечто подобное? Чтобы отстоять свои права или попросту потому, что им было не все равно, что я могу с ними сделать.
Пусть она предотвратила то, чего бы и так не случилось, но это показало, что ее совершенно не волновало мое положение. Хоть она и поняла мой намек абсолютно неверно, она решила постоять за себя. Я искренне этим восхищался. Я бы и сам хотел иметь в себе это. Быть может, если я продолжу общаться с ней, какая-то часть ее бесстрашия передаться и мне?
Черт подери. Я должен был позволить ей остаться.