Борис привел спутников в Успенский собор. В соборе работал музей; в каждом притворе имелась экспозиция "быта": крестьян, рабочих, помещиков, купцов. А по центру, в высоких стеклянных витринах - выставка местного фарфора - пышные барочные, строгие классические сервизы, а среди них - жемчужина выставки: тарелка, на белом донышке которой выведено бордовыми буквами: "1927 год. Догнать и обогнать!"
В одном из притворов горели хрустальные паникадила, звучал густой баритон и толпились люди - будто шла служба. Майка привстала на цыпочки, увидела из-за спин священника в золотом стихаре и двоих на коленях перед ним. В музее венчали. "Ли-ихо…" - растерянно подумала Майка, но потом заметила в службе что-то ненатуральное и, уже совсем безразлично решив: "Кино снимают", догнала своих.
Они спустились в крипту, где с низкого потолка свисали на длинных штангах белые матовые шары люстр, а у входа грозная табличка предупреждала: "Ламп головой не трогать!"
- Пойдемте, дамы, раскоп покажу, - махнул рукой Борис и, ловко увертываясь от коварных ламп, зашагал по коридору, мимо вмурованных в стену надгробных плит. Майка почти не отставала, а вот остальные замешкались. Неожиданно Борис остановился. Майка ткнулась носом ему спину.
Борис медленно провел рукой по золоченым буквам плиты, странным каким-то, не латинским и не славянским.
"Здесь покоится дон Ивар, князь Кястутис
1457 - 1492
Господи, упокой его душу!" - внятно, будто пробуя на слух, прочел он.
- До-он? - поразилась Майка. - Как он сюда попал? А собор-то! - вдруг спохватилась она. - Собор-то в шестнадцатом веке построили!
Борька рассеянно пожал плечами.
Электрический свет на мгновение вспыхнул ярче, дрогнул и вовсе потух.
- Холера, - прошипела девчонка, снова ударившись носом о Борькину спину.
Борис сжал Майкину руку, чтобы не боялась, и тут в конце коридора замерцал неясный отблеск и послышалась музыка.
Музыка была грустна и холодна, и похожа на звон осеннего ручья, в котором плавают желтые кленовые листья. Музыка приближалась вместе со светом факелов, и от нее хотелось бежать.
Факелы держали четверо в широких красных балахонах, идущие впереди. Еще восемь несли за ними на плечах широкий плоский щит. На щите, завернутый в красное, укрытый поверху бело-лиловым стягом, лежал человек. На голове его блестел золотой обруч, а сбоку покоился меч. Сквозняк колыхал стекающий со щита шелк. Сзади двигалась процессия с приспущенными хоругвями тех же алых и бело-лиловых оттенков. Музыка билась и грохотала между сводами. Майка, взвизгнув, попятилась, запнулась о прислоненную к стене плиту, и угодила пальцами в открытый проем. Борис молча яростно дернул рыжую в темноту, по коридору и вверх по лестнице.
В соборе тоже оказалось темно, только в нефах мерцали свечи. Собор отчего-то показался Майке очень большим и глухим, пах копотью и сырой штукатуркой. Девушка машинально обернулась и, разглядев алтарь, приоткрыла рот.
- Опоздал, братец?
От колонны отделилась и подплыла к ним, держа горящую свечу, красавица в платье темно-синего с зеленью бархата. Волосы ее были собраны под блестящую жемчужную сетку. Майка с трудом узнала в красавице Ритку. А когда узнала, оглянулась на Бориса и оторопела. На нем была замшевая серая куртка с прорезями на рукавах, в прорези виднелся зеленый шелк, замшевые же штаны были заправлены в высокие сапоги со шнуровкой, к кожаному поясу привешен короткий меч в ножнах с узорчатой оковкой.
- Это карнавал, да? - пискнула Майка и услыхала разгневанный Риткин голос:
- Ты кого приволок?! Это же совсем не та!
Майка оглядела себя, желая проверить, чем им нехороша.
Пожалуй, Ритка права, подумала она вяло. На рыжей была широкая, явно с чужого плеча, кожаная куртка и потертые узкие штаны. За поясом оказался короткий кинжал с обломанной гардой. А по босым ногам тянуло сквозняком.
Глава 8.
1492 год, 16 мая. Настанг
- Ну, не-ет! Я это не надену! - презрительно изрекла Майка, поднимая на растопыренных руках лиловую с черными кружевами тряпку. Нелепую и, вдобавок, ужасно огромную. - Я в этом утону! И вообще, по-вашему, я дура - в комбинашке по городу бегать?!
- Это не комбинашка, - вяло уточнил Борис. - Это салоп моей бабушки. Последний писк ольвидарской моды.
- Чего-о?
- Тлетворное влияние Запада.
Грета вырвала у Майки шелковый "салоп" и гневно швырнула на кресло.
И сказала Майке, что если та не желает одеваться пристойно и в культурном обществе, то сейчас они позовут пару лакеев и кучера, чтобы те Майку обуздали и передали швее с рук на руки.
- Я сама пойду, - сказала рыжая, прикидываясь испуганной. - Швея не такая мегера… как некоторые.
- Вы подумайте!.. - бывшая подруга обхватила подлокотники кресла, в котором сидела. - Она еще рассуждать тут будет! Дрянь безродная… Делай, что велят!
- Не ори на ребенка, - скучным голосом посоветовал Борис.
Он устроился в кресле напротив сестры, согнувшись и закрыв лицо руками. От Борьки ощутимо попахивало вином. Майка подумала, что сейчас Грета раскипятится, как холодный самовар, и заранее обозлилась. Она вообще плохо понимала, что сделала этим двоим, чтобы они так на нее взъелись. Но интересоваться хотелось как-то не очень.
Майка сумрачно стояла среди груды платьев, дожидаясь, покуда что-либо выяснится в пылу скандала. Но Гретхен молчала, только недобро щурилась. Тогда Майка зловредно запинала злополучный лиловый "салоп" в общую кучу.
- Так кого там все-таки хоронили? - вздохнула она.
- Князя Кястутиса, - черноволосая широко и странно перекрестилась: два плеча - живот, и ткнула пальцем в Бориса, - дружка вот его разлюбезного.
- Не отвлекайся, - мрачно изрек Борис. - Займись судьбой младенца.
Грета неохотно позвонила. И прежде, чем Майка успела вступиться за попранное достоинство, дверь открылась. В нее вошли не обещанные лакеи с кучером, а довольно объемистая тетя. Придирчиво оглядела Майку, хмыкнула: "Эту, что ли?", - взяла девицу за плечо и подтолкнула к двери.
Смежная с кабинетом комната оказалась гардеробной, плотно заставленной шкафами из светлого дерева. В промежуток между шкафами был втиснут туалетный столик со всеми принадлежностями и высоким в позолоченной оковке зеркалом.
Майка несильно стукнулась головой о развесистые рога, висевшие с внутренней стороны двери и украшенные парой замшевых шляп с мягкими перьями.
- Осторожнее, дона, - проворковала пухлая тетя ласковым голосом. - Из чего шить будем?
- А что есть? - если уж одеваться за чужой счет, то так, чтобы нанести Гретке побольше убытку.
- Гербелийский шелк, бархат из Утрехта, магдальская тафта…
Да-а, подумала Майка, если изучать географию по названиям тканей… Гербель - это в Африке?
- А что дороже?
- Алтабас из Варкяя, пятнадцать довгей за сажень.
- А это много?
Швея закатила глаза.
- Вот из него и будем, - сказала Майка мечтательно, воображая Греткино лицо в момент узнавания сего прискорбного факта. Ну, что Майке сшили платье из этого самого алтабаса, пятнадцать довгей за сажень. Толстуха понимающе улыбнулась и до половины скрылась в глубоком нижнем ящике одного из шкафов, после чего оттуда, как из цилиндра фокусника, стала выползать длинная и широкая лента фиолетовой с золотым блеском пушистой ткани, а швея временно потеряла возможность говорить.
- …тебя, дурака, не дожидаясь! - торжествующий вопль Греты пронизал дверь, заставив Майку заткнуть уши. Майка даже потряслась, что дверь такая толстая, а Грету слышно. - Для тебя же старалась, дурак бла-ародный!
- Как ты о чести рода печешься… - выговорил Борис тяжело, и девице показалось, сейчас он скажет про Гретхен что-то такое, чего Майке, по молодости лет, слышать совсем не положено. Но он лишь выругался.
- Не в конюшне, - сумрачно заметила Гретхен. - Эй, оставь цветы, не тебе дарены.
Майка представила, как Борька обдирает лепестки, и хихикнула: любит - не любит…
- Опять господа Смарда ссорятся, - заметила швея прежде, чем набить рот булавками и взяться за ножницы. - Становитесь к зеркалу и не вертитесь.
Майка показала своему отражению язык. И решила ничему не удивляться, потому что и так всего было слишком. Ну, подумаешь, параллельное пространство! А то и вообще сон ей такой снится.
А господа Смарда продолжали препираться о цветах.
- Да-а? - неприятно веселым голосом удивился Борис. - А кому они дарены? Может, девчонке? Как-никак дочь претора.
- Ща, разогнался!
- А кто тогда?
- А мне откуда знать, с кем ее мамашка спала? Была бы ему дочь, появилась бы в надлежащем виде. И в тапках… туфлях. Переход не ошибается!
- Ага, божественная безупречность… Это прокурор не ошибается, а переход - запросто.
Тут рыжую начали драпировать в тот самый варкяйский алтабас, и она временно отвлеклась от интригующего разговора.
- …обо всем я знала: и о том, что клинок у Ингевора отравлен, и о том, что ты помешать не успеешь. Вот только с девчонкой промахнулась.
- Жаба!
Борис высказался кратко и веско, на мгновение заставив сестру заткнуться. Швея попыталась вставить свои пять копеек, но, по счастью, ее рот был полностью запечатан булавками. Чему Майка несказанно радовалась, так как очень уж ее беседа занимала.
- Ругайся сколько хочешь, Болард, - тоном великомученицы изрекла Грета, - но я обязана была тебя спасти.
Скрипнуло кресло, и голос Борьки с сарказмом произнес:
- Какая трогательная забота… Если ты так уж близко принимаешь к сердцу мои дела, то, может, подскажешь, что теперь с Майкой делать. А то взяли заложницу…