- Ррота, встать! - гаркнул Лопатин. Он прекрасно видел, в чём дело, но ограничился лишь тем, что поднял и вновь посадил головорезов: - Ррота, сесть! Ррота встать… Рота, сесть!
Киреичу, кстати, не вняли, и перловка начала таять. Дмитрий сидел за тем же столом, каша и ему не лезла в горло, но он заставил себя через силу проглотить ненавистные калории. Пища для борьбы - так он это называл. Рыжий, щекастый, похожий на лисёнка Дема, сокращенное от Деменёва, спросил: "Все сахар взяли? А то - тут ещё остался!"
Наиболее ловкие потянулись к миске…
- Кому нужна белая смерть! - попытался пошутить Дмитрий. - Это сахар Реншлера, он дневалит, если не заметили.
- Кто не курит и не пьёт - тот здоровеньким помрёт! - провозгласил Киреич, сверкнул золотым зубом, и сахар исчез.
- Спасли, значит, "духа" от смерти! - рассмеялся Абу.
- Зря ты, Киреич, это сделал! Вспомни, как нас гоняли в своё время!
- Всё отлично помню, поэтому и съел.
- Слишком ты правильный, дорогой! Стукач, наверное? - бросил Дмитрию Абдурашид.
- Просто не терплю уголовщины. И кликухи мне блатные тоже надоели.
- Вот из таких и вырастают рвачи типа Лопатина! - похлопал его по плечу Абдурашид.
Дмитрий не стал спорить с "дедом", как бы подчинившись незримой иерархической лестнице. Он промолчал, хотя внутри уже закипало, но год в армии научил его сдерживать эмоции. К чему радовать этих гоблинов?
Не дождавшись ответа, враг решил подойти с иной стороны.
- А что, - осведомился Абу у Демы с Киреичем, - он и в части такой же неразговорчивый?
Те хитровато улыбнулись.
"А, сволочи! Боитесь при мне! Мало ли что случится? …Гоблины! Вонючие грязные гоблины! …Хорошо, что дембель неизбежен, как крах империализма!" - заметил про себя Дмитрий.
- Слушай сюда, парень! Будешь выступать - мы тебя не переведём!
Пажа посвящали в рыцари, даруя ему шпоры и опуская меч на плечо. Старослужащие по негласному неуставному закону раз в полгода переводили своих младших сослуживцев с одной ступени армейской феодальной лестницы на другую. "Дух" превращался в "молодого" или "гуся", выдержав десяток ударов пряжкой по спине. Затем - в "черпака", тогда разрешалось ослабить ремень и расстегнуть верхний крючок гимнастерки. "Черпак" в ночь за полгода до приказа становился "дедом" и сам вершил торжественный ритуал посвящения. Но даже ему не дозволялось того, что мог вытворять после Приказа "дембель".
- Ты понял? - настаивал Абу.
- Гм… Можешь считать, что я испугался, если это так существенно, - произнес Дмитрий и в упор посмотрел на мерзавца.
С каким бы наслаждением он свернул эту ненавистную шею. "Гоблин! Я тебя не боюсь! Это ты должен меня опасаться!" - Дмитрий представил, как невидимая властная рука тянет свои пальцы к заветной цели, как они сжимаются всё сильнее и сильнее… При этом у него и в самом деле нервно задрожала кисть, и он спрятал ее под стол.
Абдурашид с синим лицом повалился на плитки. Он задыхался, тщетно пытаясь избавиться от беспредельно разросшегося языка. В глазах рябило. Грудь судорожно сжималась. Тело не слушалось. Последнее, что он увидел - так это дежурный по столовой, который бежал к нему через весь зал, опрокидывая стулья.
- Когда я ем - я глух и нем! - прошептал Дмитрий, склонившись над гоблином.
- Что с ним? - спросил Лопатин.
- Наверное, подавился, товарищ сержант! - предположил Киреич, не подозревая, что не далёк от истины.
- Уводи своих! - тихо, но внятно сказал офицер Лопатину.
- Посуду на край столов! Встать! Строиться на улице! - взводный степенно направился к выходу. Справа и слева его обгоняли, закончив трапезу, солдаты. Они любопытно поглядывали на скорчившегося Абдурашида, который уже не производил впечатления грозного "деда".
- Становись…! - сержант высек подковой искру, обернулся к строю. - Подтянули ремешки! Застегнули крючки и верхние пуговицы!.. В частях у вас, должно быть, другие порядки? - продолжил Лопатин, выволакивая Киреича за болтающуюся пряжку из последней шеренги. - Но здесь вы в гостях. Так что, будьте добры, по уставу!
Он опустил слоистый кожаный ремень "жертвы" на асфальт и каблуком придал дугообразной бляхе выпрямленную форму.
- Чмо! - сквозь зубы выругался маленький, гаденький, узкоглазый Киреич.
- Вы что-то сказали, товарищ рядовой? …Встать в строй! - козырнул Лопатин.
- Есть, "встать в строй"! - угрюмо согласился посрамленный. Ещё бы он попробовал не согласиться, когда за Лопатиным Устав, и что самое неприятное - блатное неписаное право "дембеля".
- Рравняйсь! …Смирно! …Нале-во!
И зашагали! С песней зашагали… Про пламенный мотор вместо сердца, про цвет нации, что отбывает срок в авиации.
- Чётче шаг!
- Эй, длинный! Не беги, как страус! - пнул Дмитрия сзади Киреич.
- А ты поспевай, короткий! - отозвался он и судорожно стиснул пальцы невидимой ладони.
- Рряз! Рряз! Рряз… два… три…!
В ржавую канализационную трубу заползала помешанная беременная сука.
1988
Ларв
Ольге Куликовой
"…На помощь только враг придёт,
Лишь праведник глядит лукаво,
Всего прекраснее урод,
И лишь влюблённый мыслит здраво".(Франсуа Вийон. "Баллада истин наизнанку")
"Ларвы рождаются под влиянием особенно навязчивой идеи и поддерживаются за счёт витальной силы их создателя".
("Магiя и гипнозъ. Разъясненiе оккультизма под редакцiей д-ра Папюса")
4 ОКТЯБРЯ. На стадионе было нестерпимо холодно. Голова гудела, точно колокол Ивана Великого. Что-то мокрое легло на лоб.
- Живой? А мы думали - всё! С концами! - незнакомая пожилая женщина с добрыми глазами краешком платка провела возле моих в кровь разбитых губ.
- Нет, мать. Он еще поживёт… немного, только пусть зубы в другой раз не подставляет, - отозвался мужской сиплый голос.
Я посмотрел на благожелателя. А он не отвёл взгляда. Ему досталось не меньше моего - кажется, сломали нос. Но этот сиплый тип держался молодцом, а я чего-то раскис.
5 ОКТЯБРЯ. … Мне было одинаково плевать как на одних, так и на вторых. Я ждал Её, безуспешно ждал, и не было никакой надежды на встречу. Я простоял бы так, прислонившись к колонне, сотню лет - лишь бы Она пришла. Но неожиданно справа и слева в фойе станции метро хлынули спецназовцы.
- Лицом к стене, суки!
Едва я отрешённо глянул на это сытое рыло в камуфляже, мне тут же захотелось записаться в партию. Омоновец пихнул в спину, я упёрся носом в мрамор.
- Мужчины! Да что же это! - кричала сердобольная старушка. - Они же хуже фашистов!
Её вытянули резиной по голове, больше она не вставала. Краем глаза я заметил, как толпы горожан рванули вниз по внезапно застывшим эскалаторам. За ними гнались, отставших добивали, сильные давили слабых…
- Вот видишь, парень! - вторил моим размышлениям сиплый сосед. - Ты хотел остаться в стороне, а иногда бывают моменты в жизни, что нельзя сторониться.
Я хотел прервать эти, начавшиеся было, нравоучения, но опешил - как это ловко незнакомец проник в чужие мысли. Он, ко всё усиливающемуся удивлению, и не продолжал, а спросил, неожиданно и прямо:
- Никак, разлюбила!?
- Я лишь касался Её руки, помогая сойти со ступенек автобуса. Я не успел Ей ничего сказать. К тому же Она всегда любила другого…
- Все в мире беды из-за баб! - просипел сосед.
- Она не баба, - отвечал я и хотел уж задать вполне закономерный вопрос…
- Товарищи! Можно чуточку потише! Хоть под утро немного поспать! - привстал со скамейки изрядно помятый мужчина профессорского вида.
- Людовик Одиннадцатый, - продолжал мой странный собеседник уже шепотом, - как-то раз заметил: "Где замешана женщина, величайший дурак имеет больше шансов на победу, чем трезвый и благочестивый". Чтобы добиться женщины, надо стать подлее, ниже, чернее, чем ты есть на самом деле. Иначе - проиграешь более изощрённому ухажёру.
- Неужели нет иного пути? - усмехнулся я.
- Почему же? Есть!
- Забыть девушку, как дурной сон, и поискать другую?
- Разве я похож на злого шутника?… Есть иная дорога, но, вступив на эту стезю, с неё не сойдёшь просто так, - загадочно вымолвил он и добавил. - Знаешь ли ты, прости за фамильярность, что такое "ларвы".
- Какое-то жаргонное слово.
- Не "курва", а "ларв", - поправил сиплый.
- Не знаю! - сознался я.
- А желаешь ли ты выбраться отсюда?
- Безусловно!