20.12.2000
Я только учусь…
- Граждане! Граждане! Ну, чего собрались? Оставьте их в покое. С кем в детстве не случалось? - миролюбиво заметил дядя Коля, - Дети же! Школьники. Сегодня - враги, а завтра - друзья лучшие…
И прохожие оправдывали своё имя. И проходили мимо.
Но эти двое были врагами, самыми настоящими. Первый - белобрысый юнец одиннадцати-двенадцати лет. Второй - скользкий, чернявый, как армянин, волосатый парень с весьма заметной бородёнкой и отвратительными усиками.
И как нашим праведным согражданам не бросилась в глаза эта разница? Может, "добрый" дядя Коля в вечном чёрном драповом пальто, постукивающий палкой об асфальт, внушил им, герой нашего двора, что мальчишки - это будущие воины. Может, у кого дел невпроворот, особенно под девятое мая…
Удары сыпались один за другим. Стучал палкой об асфальт и дядя Коля. И ещё не понятно, он так угадал, или избивавший подстроился под ритм пенсионерской клюки.
- Чего тебе, чего пристал? - задыхаясь, прохрипел юнец.
- Ещё спрашивает! - злорадно ухмыльнулся "армянин", лизнув окровавленные костяшки пальцев, и снова угодил "школьному товарищу" под дых, чем заслужил аплодисменты сидящих поодаль на брёвнышке парней.
- Знатно дал! Ара! Так его, - скандировали зрители, покуривая да поплевывая под ноги.
- Дядь Коля! Иди к нам! Пива хош? - пригласили они пенсионера.
- Задаром - кто не хочет, - согласился тот, поправляя очки-кругляшки, - Ладно. Ара, оставь его, кабы чего не вышло? - забеспокоился дядя Коля и поковылял к собутыльникам.
- А чё с ним станется? - хохотнул "армянин", пнув мальчишку ногой. - Мне поиграть, может, охота.
- Хозподи, чаго деется-то? - прошамкала старушка, гулявшая тут же с внуком.
- Ступай, ступай себе, мать! У нас мужской разговор, - проводил её Ара.
Высоко задирая ноги, взад и вперёд вдоль площадки бегал физкультурник, изредка он посматривал на происходящее, но не прекращал тренировки.
И шли мимо убелённые сединами, с орденами на груди…
- Нехорошо, молодые люди! - строго заметил первый.
- Пускай разминаются! Злее будут! - успокоил его второй.
- Эх, молодёжь…
Физкультурник, немного поколебавшись, ещё раз пробежался туда-сюда и уже не возвращался. Двери на балконах и окна были плотно закрыты и зашторены. Пыль, знаете ли, и солнце.
* * *
Ещё десять минут назад солнце, многократно отражённое в зеркале луж, бросало причудливые блики на клетчатые стены девятиэтажки. Кустарник шелестел молоденькой листвой.
Он шёл из школы, на душе было легко и весело. Сегодня он задержался - рисовали стенгазету. К светлому празднику Победы.
- Класс непременно займёт первое место, - думал мальчик.
- Эй, пацан! Поди сюда! - окликнули его.
Обернулся. На бревне сидели трое. Cамым глупым из троицы, по его мнению, был Ара. Он даже "Легенды и мифы Древней Греции" не знает.
- Зачем?
- Надо, если я говорю, - пояснил Ара.
- Ну, подошёл.
- Чего так медленно? - спросил тот.
- Думал, зачем зовёшь.
- А чего тут думать? Закурить есть?
- Сам знаешь, что нет, - ответил мальчик.
- Ты как со старшими разговариваешь? Дядь Коля! - окликнул Ара старика, семенившего мимо. - Вы только гляньте, совсем нас не уважает молодое поколение!
Дядя Коля приблизился, пахнуло дешёвой вонючей колбасой, он посмотрел на упрямого мальчика сквозь призму круглых очков сверху вниз, погрозил ему пальцем и проговорил:
- Cтарших надо уважать, юноша.
Школьник затравлено глянул на пенсионера. Потом на компанию. Огляделся. И вдруг просто повернулся и зашагал прочь, помахивая портфелем, откуда торчала длинная линейка.
- Куда? А прощения? - услышал он за спиной голос Ары.
Пошёл и не оглядывался больше.
- Вернись, сучонок! Хуже будет!
Шёл и не оглядывался…
- Ну, держите меня, ребята!
Он шёл и не оглядывался, считая недостойной эту слабость. Шёл и не оглядывался - ненавидя и презирая это великорослое ничтожество.
- Стоять! - заорал Ара.
В три прыжка он настиг мальчика, рывком повалил на землю и стал остервенело избивать ногами…
- Ой, ребятки! Матерей вы своих не жалеете! - сказала сердобольная тетушка, высунувшись из окошка первого этажа. - Им ведь стирать - не перестирать.
- И чему тебя только в школе учат! - юродствовал Ара. - Дебил. Дают - бери, а бьют - беги. Побежал бы - ничего с тобой не стало бы.
- Тварь! Гнусь! Гадина! - выпалил мальчишка, вывернувшись из-под удара. Ему, наконец, удалось вскочить. - Ты сдохнешь, - повторил он, и указал на обидчика пальцем, - Не будь я учеником Трижды Мудрого.
- Спятил?! Книжек обчитался! Дебил и есть! - выговорил, словно запыхавшись от работы, Ара, но уже не так уверенно, как прежде.
- Черви сожрут твою плоть, - продолжал мальчишка, вытерев ладонью кровь под носом, но только размазал её по разбитым губам, - и грязь, которой ты являешься, разотрут сотни ног по улицам этого города, - продолжал мальчик, не опуская указательного пальца. - Но, сперва, тебе предстоит долгая, мучительная жизнь. Её так и назвать-то нельзя.
- Во, больной! - Ара покрутил ладонью у виска и кивнул, словно приглашая дружков и дядю Колю присоединиться к веселью. - Совсем обчитался книжек, до одури… - повторил он.
- Ты сам. Сам! - пронзительно выкрикнул мальчишка и сделал властный жест рукой, словно приказывал всю жизнь, обратив большой палец вниз.
Ара отшатнулся, зацепившись ногой за арматурный прут, каких понатыкано сотни во дворах новостроек, не удержал равновесия и грянулся наземь.
- Теперь ты будешь ползать, как последняя тварь, до конца своих дней, - услышал он сквозь боль, поразившую его так подло в спину. В спину, где сидело три дюйма ржавого металла.
"Он ещё не волшебник. Ему лишь предстоит учиться, - подумал я и улыбнулся, поигрывая кадуцеем. - Но какой способный мальчуган! Да и кто сказал, что только любовь способна творить настоящие чудеса? Любовь - она совсем не по моей части".
2001
Смерть гоблина
По утру лаяла очумелая собака…
"Духи! Душманы приехали!" - раздалось с улицы. "Молодых пригнали!" - понеслась благая весть от одного к другому. "Где? Откуда?" - и пошло, поехало… Курилки опустели. Все, кто был в казарме, высыпали наружу и теперь заинтересованно всматривались вдаль, туда, где за густыми, но аккуратно подстриженными кустами акации мелькали бритые головы новобранцев.
- Вот они, зайчики, - молвил Киреич и смачно сплюнул под ноги. - Вешайтесь, духи!
- Солобоны! - вторил ему Абдурашид и добавил что-то по-таджикски.
Эта рота в учебке держалась особняком. Все, как один. Личный состав её считал дни, когда окончатся распроклятые сборы, и они уже сержантами вернутся в свои части. Здесь - сам Устав, там - свобода и вольготная жизнь черпаков. Вот и долгожданное время завтрака. Старший сержант Лопатин построил своих подопечных, и они двинулись к солдатской столовой. На этот раз обошлось без лишних разговоров, подгонять роту не приходилось. Первые шеренги взяли ускоренный темп. Лопатин давно понял, в чём дело, и зло отсчитывал: "Ряз… з! Ряз… з! Ряз… з, два, три…" Они поравнялись со зданием казармы какой-то учебной части. Тут шеи черпаков вытянулись, и головы, как по команде, повернулись туда, где неизвестный старлей дрессировал плотный строй очередного призыва.
- Вешайтесь, духи! Ждём к себе через пять месяцев!
- Они у нас другой курс пройдут! - загоготали будущие сержанты.
Лопатин оборвал их: "Разговорчики! Третий взвод!"
- Гы!
- Рота! Стой! …Ну, сколько вам дать времени, чтобы насмотреться?
- У, чмошник! - пробормотал Киреич.
Но, как ни странно, подействовало. Все притихли и до столовой не проронили ни звука. "Откуда такая ненависть? Почему такое презрение? - думал Лопатин, - Подумаешь, год отслужили!" Он, впрочем, тут же поймал себя на мысли, что сам свысока относится к подопечным. Была в сердце и досада, как Лопатин её ни прятал, старшего сержанта вот-вот должны были уволить. В Уфе его ждала девушка (если ждала), и он поспешил написать ей - после праздников будет уже дома. А сегодня - двадцатое мая. Навязались командированные на голову. "Обучишь - сразу дембель!" - в который раз пообещал комбат, а замполит потупил глаза, поскольку клялся и божился отпустить отличника боевой и пока ещё политической в неделю после мартовского приказа.
В столовой дружно стучали ложками и выискивали в бело-жёлтом жирном вареве куски мяса.
- Опять "дробь 16"! - скорчил рожу Киреич. - Эй! Душара! Соль где?
Дневальный Реншлер услужливо кинулся за солонкой, но Абдурашид ненароком подставил ему подножку, и бедняга растянулся на склизком плитчатом полу.