* * *
Тяжелые капли крови падали в белый снег, кропя его багрянцем, протапливая…
Лесана завороженно следила за тем, как ратоборец, ведший их обоз, запирает обережный круг. Ей сделалось неуютно. Чудно это - со стороны наблюдать за работой, которую привыкла делать сама, ни на кого не полагаясь. Она-то, дурища, когда остановились разбивать стоянку, привычно потянулась к болтающемуся на поясе ножу. И то верно, науку, за годы вбитую, в один день не отринешь. Добро ещё, Тамир вовремя заметил, накрыл руку ладонью, заставил опамятоваться. А не то пошла бы мужняя баба вдоль обоза, обережную черту наводить. Небось, видоки бы в едином ладу за сердце схватились.
- Иди, похлёбку вари, - негромко сказал колдун. - Твоё место нынче у костра.
Девушка кивнула и направилась туда, где мужчины во главе со Смиром, пристраивали на треноге набитый снегом котёл и разводили огонь.
- Давайте, помогу, чем могу, - предложила обережница.
- Хвала Хранителям, Смир, в кои веки раз поедим вкусной стряпни, а не твоей тюри, - весело сказал один из парней, разводивших огонь, и кивнул Лесане: - Там, вон, в санях: крупа, лук и мясо.
Она повернулась идти, но в этот миг Лют, незряче озирающийся по сторонам, сказал:
- Пошли вместе. Помогу. - Он взял обережницу за плечо и захромал рядом.
Она сперва удивилась этакому благодушию, но потом одернула себя - брат ведь.
Мешки в санях он сыскал сам, безошибочно. Нюх-то звериный.
Когда вернулись обратно к костру, Лесана села чистить лук, а волколак устроился рядом.
Обозники, покуда ещё не стемнело, разбрелись всяк по своей нужде, кто лошадей распрягал и кормил, кто сани к ночлегу готовил, кто судачил о чём-то вполголоса со спутниками. Ратоборец - невысокий мужчина с рыжей бородой и обветренным конопатым лицом - беспечно дрых в санях. Звали его Хран и на вид ему было вёсен сорок. Лесана обережнику завидовала. Хотела бы она так же вот устроиться нынче на соломе, укрыться от мороза и ветра теплой овчиной и заснуть с осознанием того, что всё в жизни идёт своим чередом - лошади хрустят овсом, каша над костром варится, а люди негромко балагурят о том, о сём.
- Что случилось? - внезапно спросил Лют, вертя в руках луковицу.
Ему, видимо, вынужденная слепота казалась занятной. Он пытался к ней приноровиться, давая возможность носу, рукам и ушам возместить хотя бы часть того, что теперь оказалось сокрыто от глаз.
- Где? - не поняла Лесана. - Где случилось?
- Не знаю - где. Не знаю - с кем. Но ты, как будто цветок засохший.
Девушка хмыкнула:
- Это как?
Волколак пожал плечами:
- Вроде всё на месте - и лепестки, и стебель, а чуть тронь - рассыплется.
Обережница стряхнула с колен шелуху, положила очищенную луковицу на чистую холстинку, а руки спрятала в рукава шубки. Стужа стояла - пальцы костенели!
- Не рассыплюсь, не надейся, - "утешила" она оборотня.
- Это тебе так кажется, - ответил он, а потом сказал: - Мне так хочется снять повязку! Глаза чешутся. Когда стемнеет - разрешишь?
- Нет. У тебя зрачки блестят.
Лют мученически вздохнул и снова взялся вертеть в руках луковку.
…Когда каша приготовилась, Лесана попробовала её - обжигающую, исходящую духмяным паром.
- Пойду, Храна разбужу, - сказала она волколаку.
Тот рассеянно кивнул.
Девушка заметила, что оборотню нравилось сидеть возле огня. Повязка защищала глаза, но позволяла коже чувствовать тепло и Лют наслаждался.
Мало-помалу стянулись к костру, оживленно переговариваясь, остальные обозники с мисками и ложками в руках. Подошел Тамир, до сей поры о чём-то беседовавший со Смиром.
Обережница положила колдуну каши, и он кивнул в ответ. Устроился рядом. Принялся равнодушно есть, глядя в пустоту. Зато Лют уписывал харч, как не в себя. Лишь теперь Лесана сообразила, что кормила пленника чуть не сутки назад. Сделалось стыдно. А потом она рассердилась - гордый, да? Не захотел напомнить? Сам виноват.
- Вкусно у меня сестра стряпает? - громко спросил волколак, сотрапезников.
Мужчины отозвались согласным гудением, а девушке сделалось неловко от разом обратившихся в её сторону взглядов.
- Да, вкусно, - скупо похвалил Тамир "жену", отчего ей тут же захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, даже последний дурак в обозе понял, что никакие они не супруги. Да и разве станет мужик бабу свою по плечу похлопывать, как сотоварища?
- Ай, накормила, красавица, - отозвался с другой стороны костра Смир. - Уважила. Я чуть ложку не проглотил.
Трапеза завершилась и парни, кто были помоложе, поволокли в сторону опустевший котел - отчищать да отмывать. Лесана, Тамир и Лют отправились к саням, на которых им предстояло ночевать. Полог колдун уже натянул, оставив продух, чтобы внутри не было слишком уж душно. Первой забралась Лесана, устроилась на войлоке, брошенном на солому, развернула меховое одеяло. Потом в сани юркнул Лют и уже последним Тамир.
- Ложись в серёдку, - подвинул девушку волколак.
Она было заспорила, но он ущипнул её за тыльную сторону ладони:
- В серёдку.
А сам вытянулся вдоль бортика и, повернувшись спиной, пробормотал:
- Повязку сними, уже всё лицо зудит от неё…
Обережница ослабила узел и стянула с головы оборотня полоску замши, бросив её в изголовье. Лют принялся яростно тереть глаза.
- Хорошо-то как…
Тамир уже давно устроился рядом и спал. Всё же он очень похож на Донатоса. Как сын на отца. И, словно крефф его - каменный. Даже взгляд такой же пустой.
Лесана смежила веки.
- Ты не спишь? - ткнул её в бок оборотень.
- Отстань.
- Что же случилось?
- Ничего.
- Врёшь, - усмехнулся волколак.
- Нет.
- Ты его знала? - спросил он. - Того обережника, который пропал? Кем он тебе был?
Девушка распахнула глаза и повернулась к собеседнику:
- Уж не с тобой я об этом буду говорить, - ответила она.
Оборотень смотрел пристально, словно надеялся разглядеть в её взоре то, о чём не хотел болтать язык.
- Видишь, Лесана, не обо всём приятно говорить. Верно? - негромко промолвил он.
- И что? - спросила она, не понимая, куда клонит собеседник.
- А то, - ответил волколак. - Спрашивать ты любишь, а отвечать - нет. Тогда зачем у меня над душой стоишь, вопросы свои задаёшь?
Девушка приподнялась на локте:
- Я лишь хотела знать - был ты в той деревне или нет? Дурачил ты Клёну или правду сказал?
Он качнул головой, словно досадуя её упрямству и глупости:
- Я тоже лишь хотел знать, кем тебе доводился тот обережник. И почему тогда, в подземелье, ты испугалась меня.
- А почему ты тогда бросился?
- А почему ты не хочешь отвечать на мои вопросы?
Лесана спросила, искренне не понимая:
- Зачем тебе?
Оборотень ответил вполне ожидаемое, что и было у него объяснением любой дурости:
- Скучно. Думал, поболтаем…
- Я хочу спать.
- А я нет, - он вздохнул. - Я хочу в лес.
- Слушай… - девушка устало уткнулась лбом в войлок. - Ну, дай отдохнуть, а? Что ж ты трепливый-то такой?
Лют зевнул:
- Кто умеет разговаривать с людьми - не пропадёт. А вы с Тамиром, как два сыча. И слово лишнее обронить боитесь. Оттого и неуютно обоим. Хорошо ещё, у меня глаза завязаны, а то, наверняка, как посмотришь на рожи ваши кислые, так с тоски и взвоешь.
Обережница хмыкнула:
- А ты, значит, не пропадёшь с языком таким длинным? Тебе, значит, уютно?
- Не пропаду, - он усмехнулся. - И вам не дам.
Она развеселилась:
- Ну, ну.
- Что "ну, ну"? Спи.
Волколак повернулся к ней спиной и тот же миг уснул. Лесана досадливо вздохнула - ну и трепло! Весь сон прогнал. Она ещё повозилась между своими "сродниками", устраиваясь удобнее, но Тамир недовольно рыкнул и придавил тяжёлой рукой.
С тоской обережница подумала о том, что замысел Клесха, разумеется, хорош, да только воплощать его приходится не Главе. А потом она заснула.
Ей блазнились объятия. Крепкие-крепкие.
Сильные руки стискивали плечи. От мужчины пахло дымом, морозом, железом, дублёной кожей. Девушка хотела посмотреть ему в лицо, но не могла запрокинуть голову - не хватало сил. И железная пряжка его перевязи больно давила на грудь.
"Спасибо… спасибо…" - шептала Лесана. Но он молчал. И ей было обидно, что она не видит его лица, не слышит голоса. И она плакала. Но из глаз катились почему-то не слезы, а крупные красные бусины. Те самые, о которых она так мечтала, и которых у неё никогда не было.