Такая словоохотливость Фолькера удивила Хагена. Он слыл при дворе молчуном и красноречив бывал, лишь когда пел свои песни. Тогда он мог не закрывать рта ночи напролет.
Хаген сердечно пожал ему руку и повернулся, чтобы поприветствовать Гунтера. Король Бургундии так и не встал с массивного деревянного трона. Голова Гунтера была непокрытой - корону он надевал лишь в торжественных случаях, а иногда и спасаясь от холода, проникавшего в замок даже сквозь толстые стены. На нем была толстая, отороченная мехом мантия, в которой он казался шире в плечах и старше своих лет. Король улыбнулся, но его улыбка была усталой - вокруг рта залегли глубокие складки. Он сидел немного сгорбившись, левая рука покоилась на рукояти меча - но казалось, будто он опирался на массивное оружие.
Хаген шагнул к нему. Остановившись подле трона, он прижал левую руку к груди и поклонился.
- Я вернулся, мой король!
Гунтер кивнул, слегка приподнялся на троне - но тут же со сдавленным стоном опустился. Губы его дрожали.
- Хаген из Тронье, - пересиливая боль, начал он, - Король рад вновь видеть тебя в стенах Вормса. Прости, что не могу встать, дабы приветствовать тебя должным образом: слишком болит спина.
- Ты ранен? - обеспокоился Хаген.
Гунтер криво усмехнулся:
- Боюсь, уязвлено не тело, а моя гордость. Смеяться будет все королевство, если узнают, что Гунтер Бургундский упал с лошади. Да к тому же с кобылы, - прибавил он, преувеличенно тяжело вздыхая.
Гизелер лукаво улыбнулся, однако промолчал - хотя явно не из глубокого почтения к трону или королю. Хаген оставался серьезен:
- Рана тяжелая?
Гунтер покачал головой:
- Вот уже три дня я передвигаюсь с трудом, но чувствую себя все лучше и лучше, - Он опять попытался встать, но снова застонал. Глаза его яростно блеснули, - Будь любезен, Хаген, помоги человеку, который не в состоянии даже подняться на ноги.
Хаген шагнул к трону. С трудом приподнявшись, король грузно оперся на его плечо: ранение, видимо, было куда серьезнее, чем он в этом признавался. Хаген был обескуражен: не мог Гунтер ни с того ни с сего свалиться с лошади.
Он осторожно довел короля до общего стола, дождался, пока тот усядется, и опустился на лавку рядом с ним. После шестидесяти дней, проведенных в седле, ночевок на голой земле или на мешке соломы сиденье казалось донельзя жестким и неудобным.
- Ну, - начал Гунтер, - рассказывай, друг мой, как обстоят дела на границах империи.
Хаген продумал ответ заранее; он чувствовал, что сейчас не к месту говорить о грозящих разыграться невзгодах и горестях, но в то же время не собирался давать королю ожидаемый ответ, скрашивать его несчастье улыбкой или шуткой: Хаген славился остроумными рассказами о своих приключениях. Ведь потом, когда он останется с Гунтером наедине, поведать правду будет куда тяжелее.
- Я многое повидал, - уклончиво отвечал он, - Но все это не так уж важно и может потерпеть. Сперва я хотел бы услышать о том, что творится в Вормсе. Кроме того факта, что король Бургундии упал с лошади.
Все резко замолчали, и Хаген почувствовал - несмотря на то что не отрываясь глядел на Гунтера, - как на лицах Эккеварта, Гизелера и Фолькера отразился ужас. Хаген был, скорее всего, единственным в Вормсе, кто мог позволить себе подобное замечание. Но на этот раз он явно перегнул палку. Однако Гунтер улыбнулся, обстановка разрядилась, и все громко расхохотались.
- Хорошо сказано, Хаген из Тронье, - молвил Гунтер, отдышавшись, - Видимо, и в самом деле пострадавшему лучше воздержаться от острот. Это, - он бросил пристальный взгляд на остальных, - сделают за него окружающие.
Все опять рассмеялись, но Гунтер властным жестом оборвал их:
- На самом деле, Хаген, что ты скажешь о результатах похода?
Хаген отвел взгляд. Король расспрашивал его не просто из любопытства, но услышать он хотел сказку, а не правду. А Хаген не был сейчас настроен рассказывать сказки.
- Ничего особенного, - Он опять попытался уклониться от ответа, - Все идет своим чередом. Времена наступили трудные, но спокойные.
Гунтер нахмурился, и Хаген заметил, как его пальцы изо всех сил сжали серебряный кубок. На изящной руке короля красовались два новых массивных богатых перстня. Хаген неодобрительно покосился на них - он терпеть не мог, когда мужчина нацеплял на себя побрякушки. Гунтеру же это было и вовсе не к лицу: его черты, манеры, осанка и так казались женственными.
- И все-таки, - настаивал Гунтер, - рассказывай, Хаген. Мы сгораем от нетерпения услышать о твоих подвигах. Иногда и старая история звучит по-новому для того, кто сидит дома, - Он улыбнулся: - Так ты убил дракона, дружище? Твой отряд представляет собой жалкое зрелище, и нашему лекарю придется повозиться не меньше недели, чтобы привести людей в чувство. Не дай Бог, им придется пропустить Пасху.
Хаген вспомнил о праздничных хлопотах при дворе и о словах Гизелера. Но колкость Гунтера пропустил мимо ушей, хотя понимал, что тот хотел его подначить. Пасха была одним из новых для него христианских обычаев, которых он не понимал, да и не хотел понимать.
- Нет, это был не дракон, - Тронье улыбнулся, - Всего лишь медведь. Маленький медведь. Он испугался нас больше, чем мы его.
- И еще дюжина разбойников, - вставил Гунтер.
Хаген кивнул. Людская молва, оказывается, его опередила.
- Точно. Но с ними вышло так же, как и с медведем, - стоило им увидеть, что они имеют дело не с безобидными купцами, а с воинами, разбойники обратились в бегство.
- Но никому не удалось уйти живым!
Хаген повернулся к Гизелеру. Глаза юноши горели любопытством, лицо покраснело от волнения. Хаген понимал, какого ответа он ждет.
- Быть может. А если кто-то и улизнул, то в ближайшие десять лет ему и в голову не придет заниматься этим ремеслом.
На лице Гизелера отразилось откровенное разочарование. На самом деле Хаген позволил скрыться почти всем разбойникам. Разве он должен был убивать людей лишь из-за того, что они смертельно голодны?
Он снова обратился к Гунтеру:
- Ты спросил, что я видел на пути, мой король. Не стану утаивать ответ: близятся горести. Беда только и ждет момента обрушиться на Бургундию.
Хаген сам удивился, что эти слова сорвались с его уст. Где-то в глубине души он жалел о сказанном, но теперь словно освободился от тяжкого бремени.
- Суровые слова из уст сурового воина, - промолвил Гунтер. - Все мои советники в один голос утверждают обратное, дружище Хаген. А когда я путешествую по стране, то вижу вокруг лишь счастливые лица и слышу детский смех. Конечно, короля всегда принимают с улыбкой, даже если терпят нужду. Но ведь последние зимы не были суровыми, урожай уродился богатый. Не случалось ни непогоды, ни эпидемий. Бог благосклонен к нам, Хаген, ведь он оберегает всех, кто почитает его. Почему же ты склонен видеть будущее в столь мрачном свете, мой друг?
"Возможно, потому, что это мое будущее, - подумал Хаген, - И наши судьбы неразрывно связаны, хотим мы этого или нет".
- Полный желудок и единственный год без войны - это еще не все, Гунтер. Поверь, не все люди в этой стране сыты. На севере бесчинствуют датчане, на востоке саксы разоряют города и деревни, а на юге Рим никак не может решить, утихомириться ему или все же добиваться всемирного господства.
- Что все равно приведет к одному результату, - вздохнул Гунтер, но тут же встрепенулся: - Что касается наших воинственных соседей, то они всегда были и никуда не денутся. Об опасности нужно беспокоиться, когда она возникает. И к тому же мы в мирных отношениях с королем гуннов, а никакая иная империя не решится объявить войну Бургундии.
- Саксы…
- Они далеко, и на востоке есть куда более соблазнительная добыча. И более легкая, - перебил Гунтер, - Нет, Хаген, ты сгущаешь краски. Дружба с правителем гуннов обеспечивает нам мир с ним и одновременно с Римом. Гизелер тебе говорил, что мы заключили пакт?
- Да, - кивнул Хаген, - Только я не понял, что он подразумевает.
- То, чего мы все так долго ждали. Рим отзывает назад значительную часть легионов. К концу года на берегах Рейна ты не увидишь больше ни единого римского флага. Войска им нужны, чтобы самим защищаться от нападающих. По этому поводу здесь и появлялись их послы. Здесь и в других рейнских городах.
Сообщение Гунтера не особенно удивило Хагена: он давно предвидел такой итог событий. Рим умирал медленной, мучительной смертью, и спасти его уже никто не мог. Хагена обескуражил преувеличенный восторг Гунтера по поводу мирного соглашения. Римские легионы, расположившиеся в двух днях пути от Вормса вверх по течению Рейна, уже целый год не отваживались покинуть пределы своего лагеря, и теперь их уход имел всего лишь символическое значение. Они называли себя оккупантами, но на самом деле в последние годы их присутствие просто терпели. Бургундии не составило бы труда, объединившись с какой-нибудь дружественной империей, прогнать их из страны. Послы же, прибывшие к Гунтеру в отсутствие Хагена, на самом деле были просителями. Король должен был это понимать.
Гунтер верно расценил молчание Хагена.
- Ты старый брюзга, Хаген. Отчего ты не радуешься вместе с нами? Скоро ведь праздник.
- Праздновать будем этот "договор"?
Судя по вспыхнувшим яростью глазам Гунтера, эта фраза задела его до глубины души. Однако придираться он не стал:
- И Пасху, как я уже говорил. Да и твое возвращение - тоже. - Он улыбнулся: - Сам выбирай повод, который тебе по душе, но сегодня я желаю видеть вокруг себя радостные лица.
Что-то в голосе короля насторожило Хагена. Его тон и слова не соответствовали той манере разговора, которая была присуща Гунтеру. Что-то было здесь не так, и не травма была тому причиной.