ГЛАВА 28
НИЧТОЖНА СМЕРТНЫХ ЖИЗНЬ
В Хонсе-Бир пришла весна. Природа оживала. Люди продолжали умирать.
Фрэнсис прислонился к каменной монастырской стене. Ему было тяжело. Сквозь узкий прямоугольник оконца, там, на поле, под самыми стенами Санта-Мир-Абель, Фрэнсис видел людей - таких же, как он сам.
Их были десятки, может сотни. Но, в отличие от Фрэнсиса, люди эти были живыми призраками, медленно бредущими в утреннем тумане, который висел над полем у западной стены монастыря. Многие кутались в одеяла, стремясь хоть как-то уберечься от холода и сырости. Изможденные и истерзанные чумой, они скорее походили на живые скелеты, на странное скопище движущихся покойников. Такой виделась из монастырского окна эта тягостная картина.
Монахи Санта-Мир-Абель были бессильны им помочь. Братья бросали со стены монеты, одежду, одеяла и провизию, но преимущественно в плату за труд этих несчастных. По предложению магистра Бурэя магистр Мачузо нанял чумных больных для устройства цветочного кордона. Покуда жертвы чумы могли копать землю, протяженность этого охранительного цветника увеличивалась. Он растянулся на целую милю, окаймляя западную стену.
Фрэнсис смотрел, как те из больных, у кого еще оставались силы, голыми руками рыли землю. Ему хотелось биться головой о стену. Фрэнсис действительно несколько раз ударился лбом о ее шершавый камень, словно хотел убить охватившее его отчаяние и сознание собственного бессилия.
- Ничтожна смертных жизнь, - мрачно произнес он.
Это была строчка из стихотворения поэта, жившего в пятом веке и объявленного еретиком.
- Кальвин из Брионнэра, - раздался у него за спиной голос Фио Бурэя.
Фрэнсис вздрогнул и обернулся.
- Дерзкие слова, брат, - добавил Бурэй.
Рядом с одноруким магистром стоял отец-настоятель Агронгерр.
- Слова под стать нынешнему времени, - ответил Фрэнсис. - Кто сейчас не задумывается о смерти?
- Успокойся, брат, - сказал ему Агронгерр.
- Тот, кто верит в Бога, не боится смерти, - резким голосом отчеканил Бурэй, - Слова Кальвина из Брионнэра были написаны под диктовку страха. Кальвин знал, кто он. Грешник, которому грозило отлучение от церкви. Отсюда его страх перед смертью и сарказм по отношению ко всему, что имеет отношение к церкви Абеля. Все это подтверждено письменными свидетельствами.
Магистр Фрэнсис, усмехнувшись, покачал головой. Потом он закрыл глаза и печальным, взволнованным голосом стал декламировать стихотворение Кальвина "Юдоль смертных", за которое поэта сожгли у позорного столба.
Ничтожна смертных жизнь.
Что может быть глупей
Жилищ уютных наших средь полей,
Надежд, где все известно наперед,
И грез о том, что нас за гробом ждет?Ничтожны души смертных; каждая несет
В себе фальшивых озарений взлет
И ложный свет, смущающий умы,
Сулящий уберечь их от кромешной тьмы.
Мы отрицаем правды беспощадный глас,
Что черви ночи вечной разъедают нас
И что вольготно жить личинкам их
Под кожею у нас - безгрешных и святых.Светлы надежды смертных, словно детский вздор:
Воздушных замков шпили, призрачный простор,
И песни ангелов, и тысячи чудес
Нас ждут на вечном празднике небес!Нас сумрак ночи вечной лишь смешит -
Что тьма? Ее молитва наша сокрушит.
И раем сделает она тотчас
Реальный, страшный мир, что окружает нас.Довольно сказок! Я не так уж глуп,
Чтоб верить, будто, мой покинув труп,
Душа уйдет навеки в мир иной…
Нет, сгинет все, что прежде было мной.
- Я знаю об этих письменных свидетельствах, брат, - тихо сказал Фрэнсис, закончив чтение и открыв глаза. - Я знаю, что, когда во время чумы Кальвин прочитал "Юдоль смертных" братьям Сент-Хонса, его стихи восприняли как редкостное по своей глубине самонаблюдение.
- Как пища для размышлений, - поправил Фрэнсиса Бурэй.
- И только потом, когда Кальвин начал читать свои мрачные стихи на улицах, церковь забеспокоилась, - заметил Фрэнсис.
- Потому что о некоторых вещах нельзя говорить открыто, - сказал Бурэй.
Фрэнсис горько усмехнулся.
- Брат, ты должен признать, что мы являемся хранителями душ тех, кто населяет берега залива Короны, - вмешался настоятель Агронгерр.
- Пока тела гниют и умирают люди, - язвительно бросил Фрэнсис.
Магистр Бурэй вздрогнул, явно готовый разразиться какой-нибудь гневной тирадой, но отец-настоятель поднял руку, удерживая его.
- Мы делаем то, что в наших силах, - произнес Агронгерр.
По лицу старика было видно, как его мучает и терзает мысль о том, что тьма снова сгустилась над миром.
- Кальвина из Брионнэра осудили за подстрекательство народа против церкви, за то, что он играл на чувствах простых людей, боящихся смерти. Ведь даже в эти тяжкие дни мы должны сохранять в народе веру.
Слушая его слова, Фрэнсис не мог удержаться от улыбки. Агронгерру и невдомек, подумал он, сколько в них иронии.
- В чумном лагере есть женщина, - сказал Фрэнсис. - Одноглазая, с искалеченным лицом и отметинами чумы на руках и шее. Говорят, она без устали ухаживает за больными. Я слышал, что, умирая, многие просили причислить ее к лику святых.
- Я тоже слышал об этой женщине, - ответил Агронгерр. - Мы обязательно подробно разузнаем о ней, когда придет черед заниматься подобными делами.
- Даже канонизация брата Эвелина приостановлена, - поспешил добавить Бурэй.
Фрэнсис не посчитал нужным напомнить однорукому магистру, что тот вряд ли может причислить себя к сторонникам Эвелина Десбриса!
- Но это еще не все, - продолжал Фрэнсис. - Ходят слухи, что эта женщина враждебно настроена по отношению к церкви Абеля. Она утверждает, что мы бросили жертв розовой чумы на произвол судьбы. А покалечил эту женщину у стен Сент-Гвендолин монах, рука которого странным образом напоминала тигриную лапу. Догадываетесь, кто это был?
Язвительность Фрэнсиса на этот раз пришлась к месту, ибо Маркало Де’Уннеро не вызывал восхищения ни у Бурэя, ни у Агронгерра. По доходившим до монастыря сведениям, Де’Уннеро и его братья Покаяния бесчинствовали на юге Хонсе-Бира, затевая стычки и даже убивая своих противников. Но самое печальное было другое. Отец-настоятель Агронгерр отправил своего посланника в Энтел, чтобы предупредить настоятеля Олина о братьях Покаяния и предложить ему полную поддержку церкви, если он открыто выступит против них. Олин ответил как-то странно; получалось, настоятель скорее сочувствовал Брату Истины, чем осуждал его. Второй монастырь, также расположенный в Энтеле - сравнительно небольшой Сент-Ротельмор, - полностью внял предостережению Агронгерра, тогда как позицию Олина можно было в лучшем случае назвать двойственной.
- Мы не можем избавить их от страданий, - суровым тоном произнес Бурэй, вставая напротив Фрэнсиса. - А если попытаемся, то лишь разрушим последние крепости, способные выстоять в разгар эпидемии розовой чумы. Сейчас один Бог решает, кому жить, а кому умирать. Наш долг, брат, - позаботиться, чтобы в умирающих не погасла надежда. Мы должны сделать так, чтобы эти несчастные верили в истинность жизни иной, которая ждет их, когда умрет разъеденное чумой тело. Только веря и надеясь, они смогут примириться со своей участью.
- Я не так уж глуп, чтобы верить, будто, мой покинув труп, душа уйдет навеки в мир иной, - ответил Фрэнсис строчкой из стихотворения Кальвина.
- Магистр Фрэнсис, - возвысил голос Агронгерр, уставший от споров.
Он тоже подошел почти вплотную к Фрэнсису, оттеснив Бурэя.
- При всем моем искреннем и великодушном отношении к тебе, я требую: поставь стража возле уст своих. Магистр Бурэй видит реальное положение вещей. Он правильно сказал о том, как и чем мы можем бороться против розовой чумы. Мы в большей степени охранители душ, нежели тел.
- И охранители надежд, так? - спросил Фрэнсис.
- Да.
- А когда мы перестанем задаваться вопросами о том, во что верит народ, и спросим себя, во что же верим мы сами?
Агронгерр и Бурэй с недовольством посмотрели на него.
- Я знаю когда, и вы тоже знаете, - продолжал Фрэнсис. - Возможно, такой момент настанет, когда каждый из нас заболеет чумой и мы почувствуем, что наш конец близок. Только тогда каждый из нас действительно окажется лицом к лицу с величайшей из тайн. И только тогда мы поймем слова Кальвина из Брионнэра.
- Ты, похоже, уже вплотную столкнулся с "величайшей из тайн", - заметил Бурэй.
- Да, потому что я все время смотрю на них, - ответил Фрэнсис, вновь поворачиваясь к окошку. - И думаю о том, каково мое место во всем, что происходит. Насколько нравственно мы поступаем, прячась за стенами и отгораживаясь цветочным кордоном? Мы, обладающие священными самоцветами и в первую очередь гематитом, способным исцелять? Здесь, брат, кроется какое-то несоответствие, и мне его никак не уразуметь.
Настоятель Агронгерр ободряюще потрепал Фрэнсиса по плечу, но Фио Бурэй недовольно поморщился и, презрительно хмыкнув, поспешно ушел.
Пони, Роджер и Дейнси приехали в Кертинеллу поздней весной, когда все уже было в цвету, а в воздухе стоял терпкий аромат горного лавра, перемешанный с ароматом других растений. Как странно, - подумала Пони. В Палмарисе и во всех местах южнее его чума с каждым днем завоевывала новые позиции. Там буйство весенних красок меркло под черной поступью смерти, а смрад гниения подавлял все остальные запахи.