Бернегард рассказывал терпеливо, как будто сам для себя. Уж он-то получал удовольствие от своей повести, а остальным все равно нечем было заняться.
– Существа эти походили скорее на львов, чем на тягловых животных. В пустыне им пришлось несладко. Они еле тащились, увязая в песке, а крылья их волочились, оставляя борозды. Когда Уграл приблизился к повозке на своем верблюде, существа зарычали, и даже попытались напасть на него. Но они были истощены, измучены жаждой, и к тому же – впряжены в повозку, что не позволило им растерзать царя и его верблюда. Крылатые львы рычали в отчаянии, и в глазах их светилась скорбь. Из последних сил они пытались выполнить свой долг пред тем, кто находился внутри повозки, кого им следовало защищать и оберегать.
Уграл проникся жалостью к этим существам. Он приказал воде пробиться из глубин земли, и у ног крылатых львов забил источник. Львы припали к живительной влаге. Их худые бока вздымались и опадали, как кузнечные меха…
– Откуда ты знаешь, как ведут себя кузнечные меха? – не удержался Сигур. – Ты отроду не был в кузне!
– Я верю на слово торговцу, – не моргнув глазом ответил Бернегард. – Итак, львы напились. Вода подействовала на них волшебным образом: они буквально воскресли на глазах у Уграла. Силой и мощью налились их тела, крылья расправились, а отчаяние в глазах сменилось покоем. Львы легли на песок и замерли. Уграл подъехал ближе. Они не шелохнулись.
Тогда Уграл спешился и подошел к самой повозке. Она была крытой. Из-за полога, пропитанного пылью, но богато расшитого, слышался чей-то стон.
Убрав полог, царь увидел в повозке женщину удивительной красоты. Она лежала на подушках без сознания и чуть заметно шевелила запекшимися губами.
Уграл снял с пояса серебряный ковш, зачерпнул им из источника и поднес ко рту обессиленной путницы. Она напилась, постепенно приходя в сознание.
В пустыне произрастают во множестве странные цветы. Если увидишь их среди засухи, то поневоле ужаснешься: столь уродливыми они покажутся тебе. Из коричневого песка торчат перекрученные стебли, покрытые острыми, как кинжалы, колючками. Листья сморщенные, в волдырях, словно солнце покрыло их ожогами. А лепестки напоминают черные крылья летучих мышей, разодранные в клочья.
Но если твои запасы воды позволят тебе такую расточительность, и ты прольешь несколько капель в раскаленный песок, то через миг цветок преобразится. Лопнет бурая короста, покрывавшая стебель, листья нальются изумрудной зеленью, а лепестки станут розовыми, нежными, как щека красавицы. Цветок испустит сказочный аромат, и ты никогда не забудешь его, даже если попадешь в королевскую цветочную оранжерею.
Похожим образом преобразилась и женщина, лежавшая в повозке.
Глаза ее раскрылись, и Уграл едва не утонул в этих изумрудных озерах.
Он хотел назваться, как подобает учтивому воину, но женщина опередила его.
– Я знаю тебя, ты – великий царь Уграл, – сказала она. – Твой народ богат, твои жены всегда в тягости, твой скот тучен и обилен приплодом. Но главное сокровище твое еще не найдено тобой.
– Кто ты? – вопросил Уграл, потрясенный чарующими звуками ее голоса.
– Я – дочь Песочного Короля. Не в обиду будь тебе сказано, он могущественнее тебя. Земные богатства проскальзывают у него меж пальцев вместе с песком времени…
– Воистину, он – могущественнее меня, – признал Уграл. – Его дочь прекраснее всего на земле. Мои дети тоже красивы, но ни одна из дочерей Уграла не может сравниться с тобой. Что ты делаешь тут, среди пустыни?
– Ищу тебя, – сказала дочь Песочного Короля, и протянула к Угралу зовущие руки.
Уграл возлег с ней, и пока они лежали, львы сторожили их покой.
В объятиях прекрасной женщины Уграл заснул. А когда проснулся, обнаружил, что нет ни ее, ни повозки, ни крылатых львов. Он лежал на песке в одиночестве, и только его верблюд бродил рядом, жуя колючку.
– Странные сны снятся человеку в пустыне – сказал Уграл и поднялся. А поднявшись, увидел, что перед ним, прямо из песка, вырос дворец. Он сиял белоснежными стенами в лучах солнца, и от этого сияния исходила прохлада.
Думая, что пустыня дразнит его миражами, Уграл дотронулся до стены. Но она была настоящей. Пальцами Уграл ощутил шероховатость алебастра, покрытого искусной резьбой.
Во дворце играла музыка. Царь ступил за ворота, и два гиганта, стоящих на страже, пали пред ним ниц.
Навстречу царю вышел павлин, чьи перья увешаны драгоценными каменьями. Птица качнула хвостом, как бы приглашая следовать за ней. Уграл рассмеялся – павлин позабавил его.
Во дворце нашлось много чудесного.
Во внутренних двориках били фонтаны, в водоемах играли рыбки с расписной чешуей. Угралу никогда прежде не доводилось видеть рыбу, и он подумал, что это – дети дракона.
На галереях, в особых кадках, росли деревья с золотистыми плодами. Разноцветные птицы порхали по ветвям и пели.
Повсюду были комнаты, наполненные сокровищами. В одной грудами лежало золото, в другой – сапфиры, в третьей – яхонты и лалы. Стены украшались драгоценностями на любой вкус. А в особых комнатах хранились пряности и благовония.
Перед дверями каждой из комнат стояли гиганты, по двадцать локтей ростом. Они оказывали Угралу почести, будто знали, что должны служить ему, и именно ему.
А в верхних покоях царя ожидало самое удивительное – прекрасная статуя, вырезанная из белого камня. В ней Уграл узнал дочь Песочного Короля.
Как потом выяснилось, статуя было волшебной. Раз в год она оживала, и царь проводил с ней ночь, как с настоящей женщиной.
Теперь он жил в этом дворце, забыв про кочевой шатер. Его народ сделался еще богаче, но Уграл больше не интересовался его делами. Он забыл своих жен и наложниц, забыл ратные подвиги и охоту. Бледный и печальный, бродил он по своему дворцу, ожидая того дня, когда статуя вновь оживет.
В конце концов его народ ушел. "Царю нет до нас дела, – сказали люди, – а нам нет дела до его каменной любовницы. Пусть остается с ней, если ему так хочется!"
Они выбрали себе другого царя и отправились кочевать. Царь наблюдал их исход из окна дворца. Слезы катились по его лицу, по он не остановил своих людей.
Больше они никогда туда не вернулись. О дальнейшей судьбе Уграла никто не знает…
– По-видимому, он помер, – высказался Закир. Все думали, что он давно уснул, лежа щекой на столе, но гирканец сопротивлялся опьянению с мужеством истинного сына степей.
– Так или иначе, но его дворец по прежнему стоит где-то посреди пустыни, – закончил Бернегард. – Торговец, с которым я беседовал, утверждает, что с ним ничего не произошло. Сокровищ, конечно, уже нет. Их расхитили за много веков, случайные охотники за богатством. Погибли деревья в кадках, погибли птицы, пересохли фонтаны… Однако, статуя из белого камня до сих пор там.
– Она все еще превращается в женщину? – поинтересовался Аддо. Бернегард только пожал плечами в ответ.
– Я не понимаю, что в этой истории так тебя заняло, что ты утомлял нас ее пересказом? – Сигур произнес эти слова насмешливо и ядовито. – Если обшарить пустыню, в ней наверняка сыщется не один заброшенный дворец. В старину все эти царьки только и занимались тем, что строили дворцы, а потом бросали их. Можно добраться туда, отколупать кусок от алебастровой резьбы, и продать ее на ярмарке в Хоршемише. Если удастся найти лопуха-покупателя. Только прилично ли нам заниматься этим?
Барнегард выложил на стол купленную им карту. В неверком свете масляных ламп она казалась еще более старинной и таинственной.
– Я предлагаю следующее, – сказал он. – Мы срисуем эту карту, чтобы у каждого была своя копия. А потом заключим пари. Кто первый доберется до дворца, тот и победил. Нам все равно нечем заняться. Ярмарку мы осмотрели, город обошли вдоль и поперек. Свободного времени у нас предостаточно. Конечно, можно продолжать торчать тут, в тщетной попытке развеять скуку, но подумайте, сколько удовольствия может доставить настоящее приключение!
Его приятели некоторое время осмысляли услышанное.
– А что будет призом? – наконец спросил Закир, оживляясь.
Он воображал себя большим знатоком широких пространств. Ему, привычному к степи, и впрямь проще будет ориентироваться в пустыне, чем остальным, природным жителям лесных областей и зеленых долин.
– Я готов поставить тысячу золотых, – сказал Аддо. Он грезил о прекрасной статус.
– А я – не готов, – усмехнулся Сигур. – У меня отродясь не было таких денег.
– Я поставлю за тебя, – пожал плечами Бернегард. – Мы ведь родственники. Если тебе повезет, выигрыш твой.
– О, великодушный! Пусть бог щедрости позолотит твой бритый подбородок! – Сигур кривлялся так, что Бернегарду стало неловко.
– В этом нет никакого особенного великодушия, – сказал он. – Поиск волшебного дворца – настолько нелепое предприятие, что участие в нем – уже само по себе – достойно только благородного человека.
– Да, в этом безумии много поэзии, – согласился Аддо.
Закир, которому отец никогда бы не доверил тысячу золотых, сверкнул глазами и произнес:
– Я согласен с вашими условиями, господа. Когда мы начинаем путь?
– Послезавтра, на рассвете, – ответил Бернегард. – А завтра каждый займется приготовлениями. Поскольку пустыня – место опасное, каждый из нас может нанять себе телохранителя, который будет выполнять так же роль носильщика и, по возможности, проводника. Средство передвижения каждый выберет себе сам. Любое верховое животное, включая крылатых львов, если их можно купить на ярмарке.
– Я возьму своего слугу, – сказал Аддо. – Он – мой испытанный товарищ. Местность ему неизвестна, но зато он хорошо знает меня. Это важнее.