* * *
Далеко вверху сияло пятнышко света. Я смотрел на это пятнышко, подняв голову вверх, полуослепший от пота, а может быть, и слёз. Смотрел сквозь мутные стёкла противогаза.
Руки были вытянуты по швам, и я уже не мог их освободить. Под ногами было что-то податливое, мягкое, мокрое…
Потом я понял, что надо шевелиться. Только так и можно освободиться и попытаться подняться наверх. Я стал двигать плечами, локтями, ногами - всеми частями тела, и казалось, что я постепенно превращаюсь в куклу со множеством шарниров. Ну, если помните, ту самую, из студенческой песенки: куклу с локтями вперёд и с коленками назад.
И, наконец, мне удалось сдвинуться с места. Сначала я пополз вниз, а потом, задержавшись локтями и коленями, потихоньку начал подниматься. Сантиметр за сантиметром - и на каждый уходила бездна времени, или мне это только казалось. Я уже мечтал содрать с головы противогаз, эту липкую резиновую шкуру, которая облепила голову и лицо, как желудок осьминога, обволакивающий жертву. Противогаз становился частью головы. Вместо лица - резиновая морда; был человек - и не стало. Безымянное нечто, вроде Неизвестного солдата Первой мировой войны, героя рисунков Кэте Кольвиц.
Одно плечо поднималось - другое опускалось. Что-то похожее на коленвал. Вверх. В туфлях что-то хлюпает. Жижа. Может быть, это кровь, которая течёт из моей разодранной руки.
Прошла тысяча лет, пока пятнышко вверху не приблизилось, не приобрело контуры. Теперь я даже мог разглядеть пятно света, падавшее на кирпичи. Мне уже хватало места двигать руками и ногами, и я высвободил одну руку, уронив что-то вниз - может быть, это вывалился аккумулятор, или разводной ключ, который был у меня за поясом - не знаю. Тогда, поняв, что путешествие закончилось, я с наслаждением отодрал от лица противогаз и швырнул его вниз. И вдохнул полной грудью свежего, чистого воздуха. Хотя, очень может быть, что воздух этот был всё тем же смрадом - но мне он показался благоухающим дуновением земляничной поляны. Да. С привкусом палой хвои и разогретой на солнце смолы…
Я мечтал об одном - добраться до выхода, выползти на свет, родиться заново.
Только зря я об этом мечтал. Потому что, едва я приблизился к отверстию настолько, что мог достать его рукой, - свет заслонил силуэт кошки.
Я подтянулся обеими руками и оказался лицом к лицу… нет, лицом к морде, - хищной, щекастой, клыкастой морде здоровенной, неправдоподобно огромной кошки.
Из её глаз лился зелёный яростный свет. Она зашипела.
А потом протянула лапу, и как бы играя, запустила острый, как бритва, коготь прямо мне в глаз.
* * *
Я завопил. Я вопил, корчился, и пытался закрыть глаза руками.
А потом сорвался вниз.
Летел, и продолжал вопить, понимая, что сейчас меня вобьет в эту бесконечную кирпичную трубу, и я останусь там навеки. Сгниёт одежда, обнажатся кости. И никто не найдет скелета в этой каменной ловушке.
Но мне удалось замедлить падение, правда, ценой разбитых коленей и локтей. Раскорячившись, я завис в зловонной тьме, боясь открыть глаза и ощущая на щеках потоки горячей крови.
Кровь была солёная. И подозрительно похожая на… На слезы.
И тогда я открыл глаза. Хоть вокруг и было темно, но я понял, что никто не лишил меня глаз, что это был кошмар, видение, призрак кошки. Призрак, вот именно. И когти у неё тоже были призрачными… И плачу я - от облегчения.
* * *
Я вылез. Не помню, как - но вылез. Живой, более-менее здоровый, и даже зрячий.
Я вывалился на балкон и упал, раскинув руки. Моросил дождь, было сумрачно и серо, но это был дневной свет. И это был живой настоящий дождь - он добирался до моего лица и смывал, смывал всё, начиная с крови.
Зверски хотелось курить.
Я разделся догола, оставив всю одежду здесь же, на балконе, - как будто освободился от скверны. И пошёл в ванную.
Улёгся в пену и закрыл глаза. Я знал, что сейчас, в этот самый момент, кошки бродят по балкону, и, может быть, по квартире. Поворачивают морды на плеск воды. Натыкаются друг на друга…
Да, надо было позвать священника и освятить квартиру - так делали некоторые соседи, вселяясь в этот дом.
И одному здесь ничего не сделать. Требовался помощник. И, пораскинув мозгами, я понял: помощником сможет быть только тот, кому не потребуется много объяснять, кто и сам понимает, что к чему.
Валера.
10
Прошла жутковатая бессонная ночь.
Я стоял одетый у зеркала и натягивал на ногу туфель, который никак не налезал. И в этот момент зазвонил телефон. Я, конечно, обрадовался. Подумал, что это жена: беспокоится, наверно. В кои-то веки… Выронив туфель, прижал к уху трубку.
Это действительно была жена.
- Ты где был? - спросила она бесцветным голосом. Вопрос был настолько сакраментальным, что я поначалу растерялся.
- Когда?
- Вчера. Вечером, - в голосе добавлялось металла.
- Ну, где… Выходил куда-то… В мага…
- Не ври! - спокойным - и от этого куда более жутковатым - голосом сказала она. - Мы вчера под дверью с дочкой часа два простояли!
- А чего стояли? Зашли бы… - я всё ещё ничего не понимал.
- Зашли?? - взвилась она так, что я чуть не выронил трубку. - Дверь была изнутри закрыта! На засов! Мы чуть звонок не оборвали, дочка кулачки отбила!.. А плакала как! Даже соседка выглянула!..
Я молчал, мыслям стало тесно в голове, и голова, кажется, стала распухать.
- Ну… Может, я на балконе был, курил, может быть…
- Не ври! Не ври!..
- Ну, ладно. А как, по-твоему, где я был?
- Ах, где ты был?? Где был? Тебе лучше знать!..
Отбой.
Я чертыхнулся, поднял туфель и стал снова натягивать его. И снова выронил: новый звонок.
Схватил трубку:
- Люда, я…
- С бабой ты был! - взвизгнуло в трубке. - Сволочь!
Я выронил трубку, она ударилась о стену и стала покачиваться. Я тупо смотрел под ноги: под ногами шлялось существо призрачной кошачьей породы. Оно пыталось ласкаться, жмуря бельма, а хвост у нее противно дёргался.
- Брысь! - я машинально хотел отодвинуть кошку, но нога прошла сквозь неё.
Взял трубку. Вопреки ожиданию, жена еще была на связи, и что-то орала; сквозь её вопли доносилось дочкино: "Мама! Не надо! Ну, перестань". А потом - тещино: "Говорила я тебе - не связывайся ты с ним, говорила же!..".
- Стервы, - вдруг отчётливо выговорил я и повесил трубку.
Глянул в окно: что же это сейчас? Утро или вечер?
И увидел лишь вереницу бесплотных тварей, шествовавших из ниоткуда в никуда.
Пора бежать отсюда. Пока не случилось что-нибудь ещё хуже…
* * *
Я не успел, конечно. Они сидели у порога плотно, спина к спине, обратив ко мне свои слепые ненавидящие глаза.
- Брысь, - прошипел я, и замахнулся туфлей.
Разумеется, ни одна кошка из тех, что сидели на площадке, не пошевелилась. Зато сзади остро пахнуло кошатиной: из открытой двери балкона в кухню лезло нечто чудовищное. Комок кошек, нет, шевелящаяся гора кошек, заполнявшая едва ли не весь проём.
Я быстро захлопнул дверь на кухню - благо, она была притерта и хорошо держалась. К тому же, чтобы открыть её из кухни, нужно было дёргать на себя. А у кошек, как известно, лапы коротки. Даже у призрачных…
Из-за двери раздался надрывный душераздирающий многоголосый вой. Кошки пошли на штурм.
Я рванул на себя входную дверь - те, что сидели у порога, зашипели и раскатились в стороны. Торопливо оттянул железную дверь и хотел отодвинуть железный засов. Не тут-то было. То ли он заржавел, то ли эти твари, вышедшие из ада, что-то сделали с ним.
Я пожалел, что я не собака, не змея, не крокодил. Кого еще они боятся?..
Огня!
Я только в голливудских фильмах видел, как поджигают струю из распылителя и действуют им, как огнемётом. Поэтому пошел по дедовскому пути: свернул газету, вставил в раструб кусок ваты и смочил его растворителем - благо, он был тут же, под рукой, в коридоре.
Кошки настороженно прислушивались ко мне, но сидели смирно, кружком.
Я щёлкнул зажигалкой, подставил огонёк к раструбу. Газета затлела, потом появился синеватый огонёк. Я помахал газетой - пламя затрещало и рванулось вверх, обдавая меня копотью и распространяя зловоние.
Кошки исчезли.
Я распахнул дверь на кухню, готовясь к сражению - но и здесь было пусто.
По-видимому, я сошел с ума.
Вышел на балкон. Было темно, как ночью: свинцовые брюхатые тучи нависли над городом; дома казались неестественно белыми на фоне сгустившейся синей тьмы.
Телефон.
Я бросил факел на бетонный пол, затоптал. Добежал до коридора, взял трубку.
- Папа! - это была дочка. Голос у нее был серьёзный. Видимо, беспрерывные разговоры мамы с тёщей на тему, какая папа сволочь, подвигли её на собственные действия. Против меня, естественно.
- Папа. Я нарисовала бульбозавра, - сказала она, и ядовито рассмеялась. - Сейчас этот бульбозавр к тебе придет.
Она снова хихикнула и, кажется, высунула язык. И повесила трубку.