В Круглом Доме случился переполох. За одним из обвиняемых, которого уже долго "допрашивали" в "зале Мужества", прислали внушительный конвой из полуаймы воинов Белой либеры. Требование сопровождалось свитками с печатями самого Инфекта. Пока беднягу приводили в чувство, останавливали кровь, сочившуюся из многих ран, одевали, воспользовавшись тем, что попалось под руку, во дворе Круглого Дома появился новый, еще более грозный отряд. Дело затевалось нешуточное. Никто не мог сказать ничего вразумительного. Несмотря на близившуюся ночь, появились перепуганные военачальники Вишневой армии. Выяснилось, что беднягу, о котором шла речь, изуверски пытали, использовав при этом самое грозное оружие Круглого Дома – "колесо правды".
Все тряслись от страха. Сюркуф горячо оправдывался, обвиняя схваченного им сегодня сотника ДозирЭ в самых страшных преступлениях, и советовал ни в коем случае не выпускать опасного разбойника из Круглого Дома, но его никто не хотел слушать.
Наконец обвиняемого с облегчением передали посланцам Дворцового Комплекса. Только тогда все вздохнули. Вскоре после этого Сюркуфа схватили и бросили под замок. На всякий случай. Несколько позже к нему добавили писаря Белмодоса и всех служителей "залы Мужества", которые участвовали в сегодняшнем допросе.
ДозирЭ не совсем понимал, что с ним происходит. После "колеса правды" и циничных откровений Сюркуфа он находился словно в забытьи, а время от времени вообще терял сознание. Глаза застилала пурпурная пелена. Он ни о чем не думал и ничего, кроме боли, не чувствовал.
Вскоре, однако, он различил вокруг себя странную суету – взволнованные лица, приглушенные голоса. То и дело подходили какие-то весьма высокие военачальники, которые с неподдельным интересом справлялись о его самочувствии. Лекари, которых набежало без счета, долго колдовали над его ранами, а потом заставили испить какое-то снадобье, и вдруг перед глазами всё прояснилось. Боль прошла, и к сердцу прихлынула неизъяснимая радость, так что теперь угрозы взбешенного Сюркуфа казались безобидным пустословием и воспринимались с блаженной улыбкой на устах.
Не успел ДозирЭ опомниться, как оказался в Дворцовом Комплексе – месте, с которым только сегодня днем попрощался раз и навсегда. Вскоре он увидел перед собой Инфекта Авидронии и сперва принял его за видение, но тотчас услышал:
– Почему ты меня не приветствуешь?
Тут-то молодой человек и заметил, что находится в зале Голубых Вод, где уже однажды был, и разглядел на заднем плане нескольких телохранителей в белых плащах, среди которых узнал старого приятеля Семерика.
ДозирЭ машинально приложил пальцы ко лбу.
– Может быть, ты мне расскажешь, что с тобой приключилось? – строго спросил Божественный. – Почему ты в таком виде, что это за история с бегством?
– Какая история? – удивился ДозирЭ.
Кажется, что-то такое было недавно, но сейчас он не имел понятия, о чем идет речь. Это сказывалось побочное действие чудесных лекарств, которыми его напичкали.
– Если ты собрался меня морочить, то мне только и остается, что отправить тебя обратно в Круглый Дом, из которого ты вряд ли уже когда-нибудь выйдешь, – нетерпеливо предупредил Алеклия. – Пойми, я даю тебе шанс. Ты – один из лучших воинов Белой либеры, и я не могу позволить Вишневым плащам вот так вот запросто обвинить тебя в чем-то несусветном и сгноить заживо в глухих подземельях. Объяснись!
Алеклия сделал несколько шагов вперед, приблизившись к молодому человеку на расстояние вытянутой руки. По безмолвной команде цинитая Семерика белоплащные воины образовали круг, взяв ДозирЭ и Инфекта в плотное кольцо.
– К чему такие предосторожности, Семерик? – недовольно оглянулся Божественный. – ДозирЭ и сам пока еще мой телохранитель.
Семерик, стройный крепкий воин с красивым мужественным лицом, лишь повел плечами.
– Позволю себе заметить, мой Бог, – бесстрастно отвечал он, пропустив мимо ушей последнюю фразу Божественного, – ДозирЭ крайне опасен: я видел его в схватке. Думаю, что он опасен и безоружный. Лучше всего было бы связать ему руки. Только тогда можно не беспокоиться.
"Семерик всё знает, – догадался Инфект, показывая жестом телохранителю, что принял его опасения к сведению. – Скорее всего, об этом знают и в Белой либере. Знают, хитрецы, может быть, даже больше, чем знаю я". Он вспомнил, что несколько раз получал сведения о неприятных слухах, которые бродили по Грономфе. В народе говорили, что Божественный воспылал страстью к люцее Андэль, возлюбленной одного из лучших своих воинов, и что он только и ждет случая, чтобы расправиться с беднягой. А еще что несчастная Глум, давняя и бесспорная фаворитка правителя, к которой тот вдруг охладел, так много пролила слез на алтарь безутешного горя, что даже ослепла.
– Говори же, ДозирЭ! – гневно потребовал Божественный. – Если ты виноват – умрешь, но если это гадкий навет, умрут другие – те, кто затеял всю эту мерзкую возню.
Тут мысли молодого человека стали проясняться. Сначала в черной бездне беспамятства начали появляться, словно всполохи, какие-то отрывки, будто почти утерянные картинки из сновидений, а потом он вспомнил имя "Андэль". И тогда его память как прорвало – всё происшедшее за последний день вдруг предстало перед его внутренним взором длинной цепью стремительно развивающихся роковых событий.
– Мне не о чем рассказывать, мой Бог, – устало сказал ДозирЭ. – Все, что тебе сообщили, – правда.
– Но ведь если всё это так, тебя будут жестоко пытать, а потом казнят! – изумился Алеклия. С некоторой долей сочувствия и внезапным ощущением собственной вины он разглядывал жалкое избитое существо в чужих безобразных обносках, которое всего лишь несколько дней назад было блистательным воином. – Неужели ты не хочешь покаяться в надежде облегчить свою участь? Или представить мне какие-нибудь новые факты, которые хотя бы косвенно оправдают тебя в моих глазах? Может быть, что-нибудь важное все-таки ускользнуло от моего внимания?
Подсказки Инфекта не возымели должного действия. Пленник по-прежнему проявлял удивительное равнодушие к собственной судьбе и оставался совершенно безучастным.
– Вряд ли, Великий и Всемогущий, я что-то смогу дополнить. Вели меня отправить обратно. Меня с нетерпением ожидают мои палачи, чтобы продолжить свои упражнения на "колесе правды".
– "Колесо правды"? То самое? Тебя пытали? – спросил Алеклия.
– Еще как! – отвечал ДозирЭ. – Насколько мне известно, я выдержал двадцать пять кругов, а значит, по словам знатоков, оказался лучшим среди всех тех счастливчиков, которые до сего момента успели познать удивительные возможности этого механизма.
Телохранители невольно переглянулись, а Божественный недоверчиво покачал головой:
– Двадцать пять кругов? Не может быть!
Вместо ответа ДозирЭ разорвал на своей груди одежды и сдернул ткань с плеч, обнажившись по пояс. Семерик было схватился за меч, но Алеклия его остановил. Пленник повернулся к правителю спиной, и тот, хоть и много повидал за свою жизнь, не сумел сдержать возгласа изумления. Вся кожа на спине молодого человека была изорвана в клочья и висела лохмотьями; даже толстый слой "грономфской грязи", которой лекари Круглого Дома щедро смазали всю поверхность спины, не скрывал обнаженного мяса, черных подпалин, вздувшихся безобразных пузырей, всех колотых и режущих ран.
Алеклия с трудом подавил отвращение и приказал бедняге прикрыться.
– Тебя пытал Сюркуф?
– Точно так. И надо сказать, делал это с огромным удовольствием.
– Может быть, ты хочешь присесть?
– Боюсь, мой Бог, что я просто не смогу этого сделать.
Алеклия задумчиво почесал подбородок. С одной стороны, служители Круглого Дома явно переусердствовали, хотя и понятно, что им не терпелось расправиться с этим ДозирЭ, за которым они безуспешно гоняются вот уже несколько лет. Да и кто не знает о "горячей любви" между Вишневыми плащами и моими бесшабашными телохранителями. Но с другой стороны, совершенное преступление того стоит, и если б этот незадачливый искатель приключений был бы уже мертв, никто б не посмел винить ревностных защитников моей чести. Напротив, по совести, они заслужили награду.
– Неужели твоим действиям нет никаких оправданий? – вновь спросил правитель.
– Никаких.
– Ну, может быть, по крайней мере, ты хочешь вымолить у меня прощение в надежде хотя бы сохранить свою жизнь?
– Если б я о чем-то и попросил бы, мой Бог, то только о милости по отношению к несчастной Андэль, которая ни в чем не виновата, потому что я ее вынудил пойти со мной. Также ни в чем не виноваты мои помощники. Помогая мне, они вряд ли догадывались, для чего всё это делают. И я просил бы о снисхождении по отношению к ним…
Алеклия, несколько озадаченный, развернул свиток, который держал в руке, и пробежал по нему глазами сверху вниз.
– Ты бессовестно лжешь, ДозирЭ, – сказал он не без обиды в голосе. – Доказательства вины Андэль неопровержимы. Судя по ее письмам, которые тебе передавала маленькая блудница Зирона, Андэль не только пошла на этот шаг добровольно, но и первая подала идею побега. Странно, чего ей не хватало? Или мало я ее любил и радовал?.. Что же касается твоих друзей, – Божественный вновь заглянул в свиток, – то роль каждого из них в этом деле нам доподлинно известна…
Тут только Алеклия вспомнил, как встретил днем на улице Ювелиров странный отряд, состоящий из смазливых юношей в одеяниях воинов. "Это были, несомненно, они! – мелькнула мысль. – Одним из этих юношей была переодетая Андэль. О, если б я только знал!"
– Впрочем, твое желание спасти близких тебе людей, обрекая себя на страшные муки, достойно похвалы, – продолжал правитель. – Однако я должен наказать всех, ибо не в моих правилах прощать грязных заговорщиков…