А вслед, расправляя крылья, взлетает ястреб из Амазара!..
…Я сделал свою работу. Дальше он справится без меня.
А припев теперь пели вообще все.
- Я верю: ищущий обрящет!
Не просто верю - я знаю наверняка…
Возьми мой адрес, пиши мне чаще,
Смешная девочка с маяка…
Возьми мой адрес, пиши мне чаще,
Смешная девочка с маяка…
"Я верю: ищущий обрящет!", - повторила я и перекрестилась. Конечно, это не молитва. Но кто сказал, что молитвы - это то, чем учат в церкви? Я вспомнила крестик Кольки - каменный, неровный, который он нашёл на взлётке. Что же, он был не настоящий, потому что его не освятили в церкви? Чушь…
Я хотела ещё подумать о Кольке. Но не успела.
- Ребята! - крикнул, появляясь на пороге, Колькин брат Сашка - ну, Кольки Радько, нашего командира - как всегда, резкий и непредсказуемый. - Ребята, пленные!
На него посмотрели, как на сумасшедшего. Ну пленные, чего орать, да ещё с таким чокнутым лицом? Но Сашка и правда заорал - ещё громче:
- Да ребята же! Американцы пленные!..
…Их было много. Наверное, не меньше сотни, и они шли во всю дорогу, без строя, под охраной верховых терцев. Мы, как высыпали из кунга, так и замерли толпой, дыша друг другу в затылки и недоумённо глядя на происходящее.
И не мы одни. Наши повыскакивали кто откуда - и замирали у дороги, натыкаясь на невидимую стеночку.
Я смотрела жадно, так жадно, как пьют в жару холодную воду. Смотрела и не могла "напиться".
Они были рослые, могучие, намного здоровей большинства наших казаков. Даже молодые совсем - накачанные. Но форма без ремней, снаряжения и оружия казалась какой-то мешковатой. Да и сами они шли тяжело, загребая здоровенными ботинками пыльную дорогу, не поднимая глаз - редко-редко кто осмеливался вскинуть голову, да и у тех я видела на лицах только отчётливый, неприкрытый страх. И мне не верилось… не верилось, что вот именно эти люди, именно они бомбили, убивали, жгли нас походя, как мы морим тараканов или мух - чтобы не мешали под руками… Скольких наших они убили? Я различила несколько оливковых комбинезонов лётчиков. Сколько домов они сожгли? Может быть, тут, в этой молчаливой, устало шаркающей ногами колонне, были те, из-за кого в нашу станицу пришли почти сто похоронок? Я металась взглядом, словно можно было прочесть на их опущенных лицах какие-то следы, знаки, указатели злодейства. Но видела только страх и усталость.
И пожилой терский урядник, приостановив рядом с нами белого коня, усмехнулся и бросил, кивнув в сторону пленных и закуривая трофейную сигарету:
- Не всё волку брать - берут и волка. Так-то, летунки вы наши родные… - и тронул круп коня нагайкой, унёсся в голову колонны.
А колонна шаркала, шаркала… И я вдруг ощутила странное желание - чтобы они ушли. Нет, не чтобы их отдали мне и я их убила (как я мечтала много раз, когда уже не оставалось сил плакать в подушку). Нет, понимаете, нет.
Чтобы они поскорее ушли. И чтобы я про них забыла.
Чтобы все про них забыли. Как забывают дурной сон, которому никогда не сбыться.
Не было ненависти. Были гадливость и презрение.
По-моему, то же самое ощущали все, кто стоял вдоль той дороги. Пленные шли сквозь молчание, как сквозь строй.
Колонна уже почти прошла, когда вдруг заплакал Димка.
Мы все сразу повернулись к нему - почти с испугом, что это он?! А он плакал и смеялся, это было странно и даже страшновато. Слёзы текли у него по щекам, в улыбающийся рот, и он смазывал их кубанкой.
- Карта… помните… карта… - бормотал он, всхлипывая и глядя на нас мокрыми счастливыми глазами. - Ну… карта же!!!
И тут я вспомнила. Как ещё в начале лета к нам в станицу опустились листовки - то ли с самолёта, то ли занесло ветром от разорвавшегося агитснаряда… Там была карта Кубани. Аккуратная, с названиями на английском и ярко расчерченными цветными "зонами ответственности". Что туркам, что американцам, что грузинам, что румынам… Тщательная цветная нарезка, на которой нам, русским, не оставалось места. Мы не столько ужаснулись, сколько возмутились: да как же так?! Вот же наша станица! Вот Ставрополь! Взяли они их?! Не взяли! Так по какому праву они раскрашивают нашу землю в свои цвета, пишут свои названия - вон, вместо Ставрополя - какая-то Аллахкала! Как они посмели?!
И вот они шли мимо нас - пленные мимо наступающих. И я подумала, что мы не будем раскрашивать их карты и отбирать их землю. Никогда Вашингтон не будет каким-нибудь Новым Ивановском. Зачем? Нам не нужна их земля. Я не хочу сжечь их семьи в отместку за наших детей и женщин. Даже сейчас - я не хочу.
Пусть их не будет на нашей земле. И всё.
А Димка плакал и твердил:
- Карта… взяли, да, взяли?!. Вот вам… карта… взяли!..
Колонна прошла. И я вздохнула с облегчением. Как будто очистился воздух.
Честное слово. И мне кажется, Коля меня бы понял.
* * *
Я наклонилась. Прямо под крыльями - рукой подать, рядом! - шли, переваливаясь в поднятых ими же волнах, ракетные катера нового Черноморского Флота. Много, не меньше дюжины. Было так близко, что я различала стежки на синих Андреевских крестах, которые бились на ветру так яростно, что казались неподвижными. Мне вспомнилось слышанное недавно на флотской радиоволне, когда объявили, что катерники потопили турецкую эскадру - семь вымпелов - на траверзе Севастополя.
- Если в трюмах вода,
И по правому траверзу скалится враг,
Если рвётся душа
Из пробитой груди, словно пар из котлов -
Всё равно никогда
Белым флагом не станет Андреевский флаг!
Мы под волны уйдём,
Не сдаваясь, под гром орудийных стволов!
Я неистово замахала рукой. Хотя, конечно, меня там никто видеть не мог - никого на палубах при такой скорости нет и быть не может. Где-то там, наверное, шли "Терец", "Кубанец", "Пластун", "Казак"… Катера, построенные на собранные у нас деньги.
"Гони мразь с земли, воздуха и воды!" - вспомнила я лозунг плаката, который недавно Илюшка Лобов прикрепил над своим спальным местом. Боженька, боженька, неужели у нас получается?!
- Дашутка, не спи! - проскрипел в звукопроводе голос Светки. - Ущелье!
Все три планера скользнули в ущелье - один за другим, синхронно падая на крыло. Мы забрасывали сухие пайки горным стрелкам, наступавшим на Поти и Кобулети - в такие места, где не могли летать вертушки, а сброс с самолётов грозил тем, что груз останется лежать где-нибудь в ущелье или вообще попадёт в руки врагу.
- Проснулась! - собралась я. Пошевелила стыковочный узел - дёрнешь, и тюки пойдут вниз. Тут же отдёрнула руку - ещё сбросишь нечаянно.
Ущелье было завалено тут и там снаряжением, тяжёлым оружием, неубранными трупами… Смердело снизу ужасно; оставалось надеяться только на то, что будущей весной всё это потоки с гор снесут в море. Чёрное и так отравлено сероводородом, так что несколько тысяч турок и грузин особо вони не добавят, а рыбки так даже обрадуются. Мы пролетели над одним из ориентиров - гигантским "лэнсером", американским В-1, сбитым неделю назад. Серо-чёрная бескрылая туша лежала через ущелье, как дикий мост - мы перескочили верхом и опять ушли вниз, почти задевая кончиками крыльев зелень на склонах (осень у нас только по календарю…)
Осталось посвистыванье ветра - Светка вырубила двигатель. В ущельях всегда лучше летать именно так - поймаешь поток и паришь десятки километров, если умеючи. А сейчас по ущелью доносило частую стрельбу, уханье взрывов…
"Аэроказак" летел впереди нас, "Вихрь" - позади. Я на всякий случай развернула РПК - единственное наше оружие в этом вылете - направо. Конечно, услышать нас нельзя, а если и увидишь - то вряд ли успеешь сориентироваться и выстрелить… но точно так же думали очень многие люди поопытней нас. Сейчас они "чешут потыльци", как бабуля скажет, на том свете.
Дальше всё было просто, как на скотном дворе. Даже как-то мило и по-домашнему. На краю скальной площадки слева прыгал и что-то нехорошо орал, размахивая "сферой", бородатый мужик, выше растопырила ручки команда поддержки (как будто тюки прямо сейчас начнут им в эти ручки падать - посмотрела бы я на такое…) Триста метров вперёд и правее змейками - как ручейки муравьёв - спешно спускались в ущелье люди в серой форме - турецкие горные стрелки. Двести метров вперёд и левее - люди в ковыльном - наши горные стрелки - сидя и лёжа среди камней и зелени, вели огонь из всего, что было, включая два снятых с вьюков КПВТ и два миномёта. Над ними билось чёрно-жёлто-белое знамя. На дне ущелья, венчая военное безумие происходящего, торчал невесть как туда попавший лёгкий танк ПТ-76, истекая вязким чёрным дымом, который и вверх-то подниматься не хотел - стелился по земле. Возле пушки задумчиво сидел танкист - в расслабленной позе философа. Он был, конечно, убит.
Вот такая зарисовка… Я крутнула стволом и начала сосредоточенно выкашивать турок - там, где сверху мне их было видно, а нашим снизу - нет. Илюшка Лобов с Сашкой Тасоевым поддержали меня из РПК и ПКМ. Наши машинки ушли вверх, потом - на "горку". Я рванула стыковку, отправляя два узла и правда почти в руки молодого парня, который смотрел на меня из-под выбившейся на прикрытый "сферой" лоб светлой чёлки с восторженным обожанием, широко раскрыв глаза. Потом парень плюнул кровью и упал на тюк, обнимая его.
Это было последнее, что я видела - мы уже неслись прочь над самой землёй…
…Ночью был большой воздушный бой. Я не спала - сидела и читала под ручным фонариком книжку про Джен Эйр, невесть как попавшую к нам. Потом вышла по делу и увидела, что на юго-западе всё небо в огненных точках. Больше, меньше, мерцающие, вспыхивающие… Их были сотни. Некоторые разрывались в воздухе и гасли градом мелких искр, другие неслись к земле…