- Но там вы имели наслаждение любоваться своей собственной работой и на чужой земле, - заметил Скорцени. - А здесь все наоборот. Поэтому советую навсегда забыть и то, что вам пришлось видеть в Сталинграде, и то, что вам еще только предстоит увидеть здесь.
- Не спорю, поучительное замечание, - не очень-то стушевался отставной ас.
И какое-то время все трое молча наблюдали, как около полка солдат, среди которых было много санитаров с носилками, обходили завалы, выискивая убитых и раненых. Их поспешно сносили к крытым машинам и увозили в сторону поселков Карлсхаген и Трассенхейде, которые, как Скорцени уже было известно из официального сообщения штаба Геринга, пострадали значительно меньше, нежели сам ракетный центр.
Военного руководителя Пенемюнде генерал-майора Вальтера Дорнбергера и технического директора - штурмбаннфюрера СС Вернера фон Брауна высокие гости из РСХА встретили у чудом уцелевшей измерительной лаборатории. В испачканных мундирах, небритые, с посеревшими, то ли от внезапной седины, то ли от цементной пыли, головами они выглядели растерянными и удрученными. Но если фон Браун еще старался как-то крепиться, то Дорнбергер пребывал в состоянии полнейшей прострации.
- Это невозможно! - бормотал он. - Такое не должно было произойти. Авиация подоспела слишком поздно. Не могу понять, как англичане сумели догадаться, что здесь расположено.
Двое рослых плечистых громил молча смотрели на него и какое-то время молчали, словно давали ему выговориться. Но именно это их угрожающее молчание приводило доктора Дорнбергера в тихий ужас: он был почти уверен, что его или прямо здесь, у этого уцелевшего лабораторного корпуса со слегка развороченной крышей, расстреляют, или, в лучшем случае, отправят в концлагерь. И у Скорцени создавалось впечатление, что Кальтенбруннер настроен именно на такое решение: арестовать и отправить.
- Во все это трудно поверить, - бормотал между тем военный начальник Центра. - Сам рейхсфюрер СС Гиммлер заверял, что берется защитить нас от предательства и диверсий.
- Что за псалмопения вы лопочете, Дорнбергер?! - умышленно избежал упоминания его генеральского чина Скорцени. - Вы в состоянии доложить обергруппенфюреру Кальтенбруннеру о потерях и вообще обо всем, что здесь произошло?
- Да, в состоянии, - дрожащим голосом заверил военный руководитель Центра. - То есть нет, пока еще не готов.
- В таком случае, - проскрежетал своими массивными челюстями-жерновами Кальтенбруннер, - благодарите господа, что вы не профессиональный военный, а инженер-машиностроитель, выпускник Шарлоттенбургской высшей технической школы, а значит, пока что все еще нужный нам доктор каких-то там наук. Хотя во всем, что здесь сейчас происходит, за километр просматривается разгильдяйство и предательство.
- Простите, господин обергруппенфюрер, но меня никто не смеет обвинять…
- Смеет, - прервал его начальник Главного управления имперской безопасности. - Вашему коллеге Рудольфу Небелю тоже казалось, что не смеет. Но я почему-то уверен, что его судьба, как и судьба его возлюбленной, вам известна. И мы еще хорошенько подумаем, что именно следует предпринять против всего того сброда, который накопился в Пенемюнде под вашим покровительством.
- Я уже обладаю кое-какими сведениями, - наконец пришел на помощь своему коллеге барон фон Браун. - В частности, что касается потерь среди научно-инженерного персонала.
- Инженерами займетесь вы, Скорцени, - молвил Кальтенбруннер, - а я пока займусь самим этим господином, охраной Центра, лагерем заключенных, а также службой безопасности и всем прочим.
- Яволь. Машина у вас, барон, надеюсь, имеется?
- "Мерседес". Вон там, у остатков дерева. За рулем я сам. Водитель погиб, как и многие в эту ночь.
- Не вышибайте из меня слезу, фон Браун. На то, как и почему люди гибнут, я насмотрелся на всем пространстве - от границ рейха до Парижа и декабрьской Москвы. И вы прекрасно знаете, что интересовать меня сейчас будет судьба другого человека - доктора Германа Шернера.
Браун устало взглянул на Скорцени и сокрушенно покачал головой.
- Мы его называли Пенемюнденским Умником.
- Мы всех вас называем умниками. Конкретнее.
- Скорее всего, он погиб.
- Что значит "скорее всего"?! - буквально прорычал обер-диверсант рейха. - Это не тот специалист, в отношении которого можно позволять себе гадать: погиб он или не погиб?!
- Садитесь в машину, сейчас мы увидим то, что осталось от его коттеджа. И никаких псалмопений, барон, никаких псалмопений!
- От коттеджа или от самого Шернера?
Вернеру фон Брауну едва перевалило за тридцать. Выше среднего роста, овальное, слегка удлиненное лицо с полублагородными чертами; широкий разлет густых, наискосок прилепленных, а потому кажущихся почти бутафорскими, бровей; медлительная, с нотками вальяжного превосходства, речь, в которой все еще четко улавливается восточно-прусский акцент.
С тех пор как Скорцени пришлось заняться подготовкой команды пилотов-смертников для пилотируемых ракет, создаваемых в Пенемюнде, он уже не раз обращался к досье барона, и прекрасно помнил, что аристократический рыцарский род его прослеживается до середины XVI века, а где-то там, в конце XVII века, его предок получил наследственный титул барона Богемии.
Что же касается родового гнезда баронов Браунов, то в течение нескольких веков им служил старинный замок Нойкен в Восточной Пруссии, недалеко от тех мест, где сейчас находится ставка фюрера "Вольфшанце". Кроме того, незадолго до войны его отец, капитан в отставке и член правления Рейхсбанка Магнус фон Браун, приобрел прекрасное имение Обер-Визенталь в Силезии, которое сразу же превратилось в своеобразный аристократический клуб силезско-германской знати.
- Вот то, что еще вчера было персональным коттеджем Пенемюнденского Умника, - ожил Вернер Браун, сумев проглотить нанесенную ему обиду.
Скорцени вышел из машины и осмотрелся. Перед ним высилась куча бревен, пригодных разве что для ритуального похоронного костра. Однако следов прямого попадания не было: мощная бомба взорвалась рядом с коттеджем, обрушив его, но не предав пожару.
- Обер-лейтенант! - подозвал Скорцени офицера, который вел для спасательных работ на площадках Центра только что прибывшее пополнение. - Всех своих героев, всю роту - немедленно, быстро. Разметать эту свалку, и каждую бумажку, которая будет обнаружена под завалами, вы слышите меня - каждую бумажку, вплоть до туалетной, каждый клочок, вы обязаны вручить лично мне. Как и все то, что осталось от погибшего здесь человека. И никого, кроме своих солдат, к завалам не подпускать. Невзирая на чины. На все возражения ваш ответ должен быть один: "Таков приказ Отто Скорцени, личного агента фюрера по особым поручениям!"
- О, так вы и есть тот самый Скорцени?! - попытался было завязать знакомство обер-лейтенант, однако первый диверсант рейха жестко охладил его:
- …Причем вы даже не догадываетесь, какой именно. - И тотчас же обратился к Брауну: - Чего мы ждем, барон? Где этот наш таинственный дисколет Шернера?
- Я догадывался, что вас заинтересует именно эта машина.
- Так какого дьявола возите меня по каким-то руинам, вместо того чтобы показать то, ради чего я примчался сюда из Берлина?
- Удивительное дело, - проговорил Браун, садясь за руль, - дисколет интересует сейчас буквально всех. Все видят в нем спасение. Но я уверен, что нам действительно удастся создать до конца войны хотя бы одну полноценную боевую машину этого типа. А ракеты уже существуют. Они становятся все эффективнее. Если мы хотим победить в этой войне, то все средства и силы следует концентрировать сейчас на ракетах дальнего радиуса действия. Кстати, замечу, что такого названия - дисколет Шернера этому аппарату никто не давал.
- Я знаю, как вы умеете убирать со своего пути конкурентов, барон, - не собирался щадить его самолюбие личный агент фюрера. - И я имею в виду не только Небеля, у которого вы, будучи студентом Берлинской высшей технической школы, подвизались в подмастерьях. И который, будучи германским офицером, еще в 1918 году обстрелял из самолета войска противника двумя ракетами собственного производства.
- А затем еврей Небель примкнул к пацифистам из международного общества "Пантера", - огрызнулся барон.