К тому же - тут и к гадалке не ходи, - узнав, что да как, и все прочие бояре поднимутся на дыбки. И не потому, что дружны с Житобудом - навряд ли хоть кто-то, включая даже его домашних, питал к нему добрые чувства, - а исходя из собственных интересов.
Оно ведь как? Ныне князь обобрал одного из них - а завтра? Приохотится, так и всех прочих обчистит.
И то, что Константин проделал всю операцию на добровольной основе, с помощью хитрости, а не силы, все равно бы никого не остановило. Да, поначалу добровольно, а потом, когда войдет во вкус?
Словом, как ни крути, но выгоднее было отдать, что Константин и рассчитывал сделать, для приличия немного поупрямившись, не далее как на следующем пиру. Не за просто так, конечно, а за изрядную компенсацию, предложить которую Житобуд должен был снова по доброй воле и опять же в присутствии прочих бояр.
Но кто ж мог подумать, что его, едва только он увидит и поймет, что на что сменял, тут же хватит кондрашка. С виду-то вон какой необъятный бугай, ну прямо как в детской сказке - упитанный и невоспитанный.
Теперь же выходило, что обмен и впрямь состоялся.
А здоровенный ларец с расписками?..
Да пускай и он тоже остается.
Зато теперь благодаря ему и исходя из экономии денежных средств Костя выдумал следующий трюк.
Его предшественник ведь задолжал не только одному Мудриле. Кузнец-то со своими гривнами - пустяк, да и только, если глянуть на другие долговые обязательства, которые недавний владелец его тела, разгульный и бесшабашный пьяница, щедро и в превеликом множестве нараздавал купцам, совершенно не задумываясь о последствиях.
Костя даже немного ему позавидовал. Умеют же люди красиво жить - одним только сегодняшним днем, и плевать им, что там сулит завтрашний. Вот он сам так поступать никогда не мог. Если уж занимал в своей прошлой жизни, то вначале всегда трезво прикидывал, из чего и в какие сроки сможет отдать, а уж потом протягивал руку за деньгами.
Хотя вообще-то брать эти самые кредиты - последнее дело. Берешь-то чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Звучит смешно, а задуматься - ох как верно.
К тому же и про проценты, или если по-нынешнему, то резу, тоже забывать нельзя. С нею, чего доброго, и вовсе без последних штанов остаться можно. И как он тогда будет выглядеть без своих красных революционных шаровар?
Так что, получив возможность рассчитаться со всеми долгами, он воспользовался ею сполна, причем и тут стараясь выложить как можно меньше своих, а точнее - житобудовских кун.
Для этого он приглашал к себе купца, которому был должен, и долго-долго плакался ему в кафтан, печально рассказывая о том, что калита его совершенно пуста и в ближайшие пару-тройку лет навряд ли наполнится.
После того как окончательно расстроенный купец почти смирялся с мыслью о том, что плакали его гривенки и куны, а также давал в душе страшные клятвы, что теперь он этому князю никогда, ни за что, нисколько и ни на какой срок, Константин предлагал вариант.
- Я тебе сколько должен? - осведомлялся князь ради приличия.
- Ежели с резой брать, то без малого полсотни новгородских гривен, - уныло отвечал тот, не забыв, однако, указать не только сумму, но и процент, который на нее положен.
- Изрядно, - вздыхал Константин. - А давай-ка мы с тобой так поступим. Я слыхал, что ты с Житобудом не до конца за меха рассчитался. Должок у тебя перед ним имеется.
- Это так, - солидно склонял свою голову недоумевающий купец.
- И должок тот вместе с резой почти на шесть десятков киевок вытягивает, верно? Али новгородок?
- Не-эт! - возмущенно вопил купец. - Я хорошо помню - киевок.
Причем возмущение его было столь глубоким, что он даже забывал спросить у князя, откуда тому известны их с Житобудом дела.
- Ну да, ну да, - охотно соглашался князь. - Действительно, киевок. Выходит, у нас с тобой долги почти одинаковы - ты ему столько же обязан отдать, сколько и я тебе?
Купец давать ответ не спешил.
Он тут же погружался в сложные мысленные подсчеты, закатив глаза куда-то вверх, к красному углу княжеской светлицы, и, вперив очи в икону Николая-угодника, долго шлепал губами.
Произведя подсчет, он неохотно сознавался:
- Да я ему, пожалуй, что и поболе малость должен.
- Стало быть, если ты мне долг вовсе простишь, с тем чтобы и Житобуд тебя своим не донимал, то ты еще и с прибытком будешь?
- Так он вроде как при смерти? - уточнял купец.
- Ну ты же сам ведаешь - наследники взыщут. Какая разница? К тому же это он ныне на тот свет собрался, а завтра как будет - одному только богу ведомо.
- Это так, - снова вздыхал торговец. - Только я-то тебя простить могу, а боярин меня… Не родился еще тот человек, коему Житобуд хоть куну дал, а потом про нее забыл напрочь. И что у нас выйдет?
- Хорошо у нас выйдет, - улыбался Константин. - Особенно после того, как мы грамотками об этих с тобой наших долгах обменяемся, чтоб все честь по чести было, без обмана.
- А ты как же с ним-то? - недоумевал купчина.
- А это уж моя печаль, - более сухо и резко отвечал князь, давая понять, что сюда лезть его собеседнику не стоит и допытываться о том, как именно он рассчитается со своим боярином, ему ни к чему.
Торговый гость вновь задумывался.
Что-то было не так в этой темной и непонятной истории. Что-то его смущало в предлагаемом обмене.
Но затем он вспоминал, что гривны, которые ему был должен за товары князь, он мысленно уже давно списал в убыток, а тут вдруг появлялась возможность получить их, и не просто сполна, да еще и с прибытком…
- Согласный я, - отчаянно махал рукой он. - Но чтоб из рук в руки грамотки друг дружке отдать, а не так, что я тебе ныне, а ты мне опосля, - предупреждал на всякий случай князя, по-прежнему опасаясь какого-то таинственного и пока невидимого подвоха.
- А то как же, - не возражал князь, и уже спустя несколько часов они выкладывали на стол уговорные грамотки.
Без обмана.
А еще через полчаса купец, донельзя довольный таким выгодным обменом, Константином и вообще жизнью, весело улыбаясь и прихлебывая хмельной медок из кубка, заливался соловьем, рассказывая внимательно слушавшему его князю о различных тонкостях торговли.
Константин старательно запоминал, попутно задавая уйму вопросов.
Они были разнообразными - о покупательных возможностях населения, и не только в различных русских княжествах, но и в иных странах, о том, какие расходы в пути и сколько приходится выкладывать на многочисленных "таможенных постах" налогов.
Обо всем этом купец говорил не таясь. Даже о том, какой прибыток может получить купец от своих товаров, и то рассказывал, но тут, правда, с одной оговоркой - про собственный он молчал.
Да это и понятно. Оттого, что ты выдашь чужие тайны, тебе не будет ни холодно ни горячо, зато раскроешь свои - князь и припомнить может.
Вот почему торговец оружием про цены на брони да мечи все больше помалкивал. Зато охотно отвечал, сколько получится прибытка у торгового гостя, если он, к примеру, купит зерно у булгар в сентябре, а продаст его в Новгороде ближе к весне.
Хотя и тут доход разный. Смотря какой год, или, скажем, ежели князь не убоится и сам пошлет своих людишек торговать мехами в заморские страны, но опять же смотря в какие - вниз по Днепру, в жарких государствах им одна цена, а в немецких городах - совсем иная.
Спохватывался он лишь на выходе из княжеского терема, уже поздним вечером, озадаченно почесывая затылок и размышляя, чего это он так разболтался.
Однако тут же придя к выводу, что никаких собственных секретов он все равно не выдал, успокаивался, щупал лежащую за пазухой собственную долговую грамотку, полученную от князя, и, довольный, шел спать.
Константин же не скупился.
Своим, русским, а особенно рязанским, не говоря уж про местных ожских, он мог за собственный долг из четырех десятков гривен уплатить пятидесятигривенной житобудовской распиской.
И не потому он так легко относился к подобному неравноценному обмену, будто считал, что авось не свое - чужое отдает. Не-ет. Тут иное было.
За своими - уверен был - не заржавеет. Если когда-нибудь нужда приключится, то они, ту расписку вспомнив, очень даже помогут, с лихвой вернут то, что он им сейчас, по сути дела, дарил.
К тому же чем больше оставался доволен удачной сделкой купец, тем больше он расслаблялся, а значит, становился словоохотлив и открыт. Что хочешь спрашивай - на все ответ даст… кроме своего кровного.
И князь спрашивал, исписывая лист за листом и помечая все, что могло бы ему пригодиться.
Сведения же эти…
Их ведь только на первый взгляд не оценить, не измерить. А возьми на перспективу, когда ими удастся воспользоваться? То-то и оно. Тут сразу даже не десятками - сотнями гривен пахнет.
Не то чтобы Константин питал пристрастие к торговому делу…
Отнюдь нет.
Скорее даже напротив. Не его это, ох не его.
Но он был реалистом. Сколько гривен на хорошую дружину да на все Минькины задумки надо - уму непостижимо. А где их взять?
Вариантов напрашивается всего три.