В очередное посещение павильона мессира Гисборна поджидала неожиданность - место оказалось занятым. На рассохшейся скамье восседал некий почтенный муж средних лет, явственный местный уроженец - некогда черноволосый, а ныне обильно поседевший, грузный, с задумчиво-усталым выражением благообразного и густобородого лика. Левая его рука безжизненно висела на перевязи, из чего Гай сделал верный вывод: незнакомец пребывает на излечении в госпитале. Здоровой правой рукой грек вел сам с собой ожесточенное сражение на черно-белых клетках маленькой шахматной доски, пристроенной на колченогом столике.
Охватив мирное зрелище быстрым взглядом, Гай повернулся уйти. Но не успел, остановленный басовитым голосом и безукоризненной латынью:
- Вообще-то я не кусаюсь. Если вы умеете играть, то сделаете мне большое одолжение, составив компанию. Святые братья упоминали, якобы вы прибыли едва ли не с другого края земли. Утолите мое суетное любопытство, ответьте - это правда?
- Святые братья преувеличивают, - невольно улыбнулся Гай. Незнакомец отчего-то сразу внушал доверие. - Но прибыл я издалека, это верно.
- Что ж... Так много людей в наши дни вдруг испытали тягу к дальним странствиям... Мое имя Лев. Лев из рода Треда. Не имея чести быть высокорожденным патрикием, я просто мирный и бездельный обыватель славного Константинополя. Заходите и садитесь, поболтаем. Ибо чем еще развлечься двум малознакомым людям в огромном городе, как не болтать о пустяках и сплетничать?
- Слишком уж он огромный, ваш город, - признался Гай, перешагивая низкий порог. - Я Гай. Гай Гисборн. Я из Англии. Здесь, наверное, никогда не слышали о такой стране. Но играть в шахматы я умею.
- А, остров Альбион, - согласно кивнул полысевшей макушкой почтеннейший Лев из рода Треда. Он смешал фигуры на доске и сноровисто расставил их заново. - Большинство горожан и в самом деле никогда не слышали такого названия. Но лично я его знаю. Э-э, как оно правильно произносится... Английское королевство. В Палатийской гвардии служат несколько десятков человек родом оттуда. Мне доводилось их видеть. Они куда больше похожи на страшных варваров и дикарей, нежели вы, кирие Гай. Должен заметить, для франка у вас редкое имя.
- Это все дед и наш приходской священник, - уныло пояснил мессир Гисборн. - Один шепелявил, а другой был тугоух по ветхости лет и, к стыду его, не слишком учен. Вместо "Ги", как собирались назвать новорожденного, нацарапал в своей книге "Гай". Потом я узнал, что так звали римского короля... нет, кесаря. Он жил давно. Еще когда Италией правили язычники.
...Жизнь чужака в земле чужой расцветилась новыми красками, став если не веселее, то куда познавательнее. Лев Треда, упорно именовавший себя "ленивым и незначащим обывателем", мог поддержать разговор на любую тему - от различий в традициях Западной и Восточной Церкви до последних новостей из Иерусалима и Дамаска. Как он умудрялся быть настолько осведомленным, не покидая стен прецептории, Гай не знал. Зато с удивлением обнаружил, что его исподволь натаскивают в знании греческого наречия. Оно было весьма схоже с латынью, только звучало более архаично.
Что порой повергало англичанина в глубочайшую задумчивость, так это своеобразное чувство юмора господина Треды. Требовалось очень внимательно прислушиваться к словам ромея, чтобы уловить миг, когда невинная с виду фраза оборачивалась замаскированной насмешкой, грустной и желчной одновременно. Его краткие комментарии к восторженным рассказам гостя столицы всегда были окрашены эдакой печальной иронией, едкой, как щелочь.
- Большой храм желтого кирпича, с полосой разноцветных изразцов между первым и вторым ярусом? - задумчиво уточнял он, передвигая фигурку коня по доске. - Через две улицы отсюда, рядом с зеленным рынком? Церковь святого Мокия. Сто пятьдесят восемь лет тому на праздник Пятидесятницы базилевс Лев Мудрый высочайше почтил этот храм своим присутствием. И что бы вы думали, дорогой Гай? Какие-то простолюдины закидали его камнями. Да так метко, что почтенный базилевс скончался прямо на паперти. Какие были времена - императоры не гнушались запросто пообщаться со своими подданными...
- А белое здание под зеленой крышей, со множеством колонн, заканчивающихся эдакими завитками в виде бараньих рогов? - спрашивал Гисборн, делая, в свою очередь, ход.
- Дворец Юстиции. Только между нами, заглазно его частенько именуют Дворцом Кровопийц. Ох уж эти наши судейские. Им бы только содрать со обоих сторон побольше золота. Бывало, выигравший процесс истец и проигравший ответчик выходили оттуда, рыдая и обнимаясь, как братья, встретившиеся после долгой разлуки - ибо все свое состояние они оставили за порогом Дворца. Иные, случалось, даже травились с горя.
- Чиновники везде одинаковы, досточтимый Лев... а вот та маленькая церковь по соседству с прецепторией? Такая беленькая, под голубым куполом? Знаменита ли она чем-нибудь?
- А, эта. Часовня пресвятой великомученицы Агаты Сирийской. Прославлена тем, что в ней патриарх Евфимий, оживленно споря с полководцем Кекавменом о том, стоит ли присоединяться к очередному мятежу, использовал свой пастырский посох в качестве веского решающего аргумента. Слава Богу, Кекавмен оказался при мече и, в отличие от иных вояк, знал, для чего предназначена эта тяжелая железная штуковина. К счастью, никто не пострадал - кроме разрубленного посоха, конечно. И какого-то мелкого служки, сунувшегося под руку спорщикам. Его потом канонизировали, этого служку.
- Вы настоящий кладезь познания, кирие Лев! Ну а огромный медный бык на рыночной площади, вроде бы он полый внутри...
- Собственно, площадь так и называется - площадь Тавра. А бык, что ж бык... Ну да, полый. По праздникам мы в нем жарим преступников. Римская традиция. Наши предки-язычники заталкивали туда христиан-мучеников, мы же насыщаем чрево Быка врагами Империи. Ничего особенного, мой уважаемый друг, всего лишь памятник палаческой изобретательности.
Не выдержав, Гай расхохотался.
- Мессир Лев, - сквозь смех выдавил он, - ну признайтесь, вы просто морочите голову доверчивому иноземцу! Такого не может быть! Неужто в вашем прекрасном городе не сыщется места, не отмеченного убийством какой-нибудь важной персоны?
- Отчего же, сыщется, - меланхолично ответствовал Треда. - Будучи в городе, посетите храм Софии Премудрости. Кстати, среди прочих святых реликвий там хранится Покров Богоматери...
- ...Неужто подлинный?!
- Разумеется, совершенно подлинный, привезен лично великой базилиссой Еленой из Иерусалима. Вообще-то их, Покровов, я имею в виду, у нас три. Одна риза хранится в храме Софии, другая в Никее, а третья до недавних пор числилась по описи палатийского имущества, да затерялась где-то в кладовых... Так вот, совсем рядом с собором притулилась крохотная часовня во имя святого Николая. Ее еще называют Убежищем. В ней предоставляется укрытие любому страждущему, бегущему от тяжелой руки закона или базилевса - что, в сущности, одно и то же. Со времени постройки часовни миновало не меньше четырехсот лет, и покамест ее не обагрила невинно пролитая кровь. Но мы не теряем надежды, что однажды и там случится какое-нибудь знаменательное смертоубийство, которое можно будет внести в хронографы.
Смех мессира Гисборна перешел в неприличное хрюканье.
- Здоровый смех, как уверяли древние врачеватели, продлевает жизнь, - одобрительно кивая, произнес господин Лев. - Таков Константинополь - роскошный позолоченный идол, внутри которого пыль, паутина и пауки. Но мы здесь рождаемся, живем и умираем. Столетие за столетием. Мы даже пытаемся любить этот город. Смейтесь, смейтесь - мы заслуживаем, чтобы приезжие варвары начали смеяться над нами. Знаете, Гай, за тысячелетие существования Империи на троне сменилось больше девяноста базилевсов. То есть каждый из них правил чуть более десяти лет. Я скверно знаю вашу историю, но полагаю, что даже во франкских землях никогда не творилось такого безобразия. Теперь же, покорнейше прошу меня простить, но вам шах, а через два хода - мат.
Общение с циничным и острым на язык Львом Тредой позволило ноттингамцу взглянуть на великий город без предвзятости. Кроме того, к сэру Гисборну начали возвращаться угасшие было здравомыслие, любопытство и жизнерадостность. Да, Константинополь подавлял величием имперской столицы, да, от здешнего многолюдья и многоголосия рябило в глазах, а церкви византийцев, куда рискнул заглянуть приезжий франк, повергали в трепет своим великолепием и выставленным напоказ богатством. Да, по сравнению со здешними приходскими храмами собор в Туре представал убогой сельской часовенкой. Однако и в блистательном Константинополе хватало грязных закоулков, нищих, клянчивших милостыню на перекрестках, уличных воришек и жуликоватых торговцев. Город старательно скрывал от чужаков свои язвы и пороки, и требовалось прожить здесь какое-то время, чтобы научиться заглядывать под раззолоченную маску.
А под ней скрывалась другая, и еще одна, и еще...