Элеонора с явственным нетерпением косилась на сундуки, предвкушая счастливый миг знакомства с их содержимым. Королеву-мать справедливо именовали сердцеедкой и интриганкой, однако неблагодарной ее не называл никто и никогда. Человек, преодолевший столько передряг и испытаний, сумевший доставить ей истинное сокровище, заслуживал щедрого вознаграждения. Как и того, чтобы мадам Пуату обратила на него самое пристальное внимание, похлопотав о его будущем. Толковые молодые люди весьма и весьма пригодятся королевству Английскому - когда в недалеком будущем трон займет младший Плантагенет, Джон...
Распрощавшись с госпожой Элеонорой и шагая в порт, Гай с возрастающим недоумением размышлял о своем вознаграждении, ожидавшем его возвращения из Святой Земли. Припомнив, что Гисборны владеют небольшим манором в Ноттингамшире, госпожа королева удовлетворенно хлопнула в ладоши, заявив: Лондон уже давно засыпан жалобами на тамошнего шерифа, сэра Ральфа де Монсара. Мол, летами дряхл, с обязанностями не справляется, мздоимствует без меры и карает без причины. Сэр Гай как раз родом из тамошних краев и наверняка отлично знает состояние дел в графстве. Освободите Иерусалим - и сразу домой, в Англию, принимать край во владение!
"Неплохое начало карьеры, - поддразнивал себя Гай, - шериф ноттингамского захолустья! Помнится, еще в самом начале нашего знакомства Гунтер очень интересовался - не служил ли я помощником шерифа нашего края? Теперь я ему честно скажу: помощником не был, а вот шерифом наверняка стану. Ежели уцелею. Пусть завидует".
В столь жизнерадостном настроении сэр Гисборн поднялся на борт корабля "Гордость Генуи", направлявшегося прямиком на другой край мира, в далекую и казавшуюся почти что сказочной Византийскую империю.
Вот тут-то и начался сущий кошмар, словно бы преисподняя до срока явилась на землю.
Подле греческих берегов "Генуя" угодила в объятия свирепого шторма, протащившего ее по всем отмелям и рифам, в изобилии усеивавшим архипелаг Кикладов. Неф полз через неприветливое осеннее море от островка к островку, черпая воду, теряя паруса и мачты, и завершив свой скорбный путь в гавани острова Лемнос.
Отправляться на этом корабле далее означало, что в скором времени вам придется плыть на рассыпающейся куче бревен, подгребая уцелевшим черпаком. Пассажиры "Гордости Генуи", хоть и пребывали в недовольстве, признавали, что им здорово повезло. Они живы и добрались до берега - не до какого-нибудь захудалого островка с парой деревень, а до оживленной торговой гавани у самых врат Мраморного моря.
Изнывавший от неопределенности Гай проторчал на Лемносе почти седмицу, когда в порту появились "Три апостола". Шедшие - слава тебе, Господи, во веки веков - в Константинополь. За время вынужденного ожидания сэр Гисборн узнал от попутчиков и местных жителей уйму многоразличных сведений об окрестных морях и уверился, что впереди его ожидает седмица преспокойного плавания. Сперва по длиннющему проливу Дарданеллы, затем по собственно Мраморному морю, не раз упомянутому в Библии, и вот он уже в столице базилевсов.
Как же.
В сумерках, при входе в узкое горло пролива на венецианский неф налетели два узких, вертких суденышка под непривычными косыми парусами. По счастью, на корабле оказалось достаточное количество людей, способных держать в руках оружие и оказать сопротивление. Грабителей, взобравшихся на борт "Трех апостолов", частью перебили, частью взяли в плен. Один из корабликов не успел вовремя сманеврировать, убравшись с пути тяжеловесного нефа. Раздавленный, он отправился на дно вкупе с теми, кто не успел спрыгнуть за борт. На втором судне поразмыслили и, предоставив былых товарищей их собственной судьбе, ринулись наутек, к близкому азиатскому берегу.
Пассажиры и экипаж "Трех апостолов" ликовали, но длилась их радость недолго. Мраморное море встретило неф противным ветром и пришедшей с Черного моря длинной, мертвенной зыбью. От непрерывной, размеренной качки в скором времени всех поголовно скрутила морская болезнь. Появившийся-таки на горизонте Константинополь был воспринят не как долгожданная цель долгого пути, а как место избавления от мук. Пассажиры мечтали выбраться на берег и благополучно испустить дух.
Однако по прошествии двух дней тяготы морского странствия забылись, уступив место новым впечатлениям. Следовало задаться более насущным вопросом: вот ты добрался туда, куда стремился. Что теперь?
Отставив в сторону опустевшие тарелку и кружку, Гай решил: для начала он пойдет и разыщет кого-нибудь, ведающего странноприимным домом. Если давешний уговор все еще в силе, те, кто добрались сюда первыми, должны были оставить весточки о себе.
* * *
Мессир Мишель де Фармер из Нормандии, провинции королевства Английского, и Гунтер фон Райхерт, уроженец Великой Римской империи, не появлялись в пределах иоаннитской прецептории города Константинополя. Как следствие, благородные господа не вписывали своих имен в толстенную книгу постояльцев.
Движимый непонятным искушением, Гай спросил у хлопотливого попечителя, не останавливался ли тут наемник из Шотландии, именем Дугал Мак-Лауд. Подобная выходка была вполне в духе несносного кельта. Разругаться вдрызг, удалиться, хлопнув дверью, а затем объявиться как ни в чем не бывало, призывая забыть прошлое и жить настоящим.
Но и Мак-Лауд здесь тоже не показывался.
Одолжившись небольшим обрезком потертого пергамента, ноттингамец составил краткую записку, извещавшую его друзей о том, что с 18 дня месяца ноября он, Гай Гисборн, проживает в здешнем странноприимном доме. Сложенный и запечатанный конверт перешел на хранение к брату попечителю, уверявшему постояльца, что так поступает не он один. Приезжающие в Империю европейцы частенько сговариваются о встречах через прецепторию - благо ее нетрудно сыскать.
Утверждение вызвало у Гая сдавленный невеселый смешок.
Что ж, раз он оказался в Константинополе первым, нужно придумать, чем занять ожидание. Причем занять с пользой. Приснопамятное столкновение в порту неприятно доказывало: здесь даже нищие умеют болтать на четырех-пяти языках, тогда как мнящий себя неплохо образованным франкский рыцарь еле-еле изъясняется на одном-двух. Да и город необходимо посмотреть - чтобы было о чем поведать восхищенным друзьям и родственникам, вернувшись домой.
Отважно предпринятые в одиночку прогулки в окрестностях прецептории окончательно лишили Гая душевного равновесия. Можно пережить, что в глазах здешних обитателей он выглядит варваром и чужаком - причем чужаком неприятным и нежелательным. Настоящим же потрясением стало внезапное осознание истинного положения вещей.
Лондон и иные европейские поселения, до того казавшиеся Гаю большими и процветающими городами, теперь предстали в свое истинном облике - грязными варварскими деревеньками, выросшими, как плесень, на руинах покинутых римских крепостей. Подлинное средоточие обитаемого людьми Универсума находилось здесь, в огромном, древнем и запутанном граде, выплеснувшемся за пределы могучих крепостных стен.
Медленное, стареющее сердце некогда великой Римской Империи билось в городе, соединяющем Европу и Азию. Городе на берегах двух морей, переполненном роскошными дворцами - новехонькими и ветшающими, старинными, времен язычества, памятниками и голосистыми торжищами, в городе, не засыпающем ни днем, ни ночью. Гай потерялся в Константинополе, среди извилистых горбатых улочек, прячущихся за высокими заборами усадеб родовитых семейств, среди говорящих на незнакомом языке людей.
Потерялся, не в силах вновь отыскать себя.
Он больше не мог заставить себя покинуть прецепторию, смертно завидуя соседям по странноприимному дому. Те преспокойно уходили и приходили, заключая сделки и ведя переговоры, обустраивая свои дела, покупая и продавая. Никогда ранее мессир Гай не испытывал подобного гнетущего ощущения - что, вновь ступив на улицы многолюдного Константинополя, он не сможет отыскать дороги обратно. Это было глупое, унизительное и недостойное английского рыцаря чувство, но мессир Гисборн не знал, как с ним справиться.
Он бродил по владению иоаннитов, похожему на перенесенную сюда прямиком из какого-нибудь итальянского города маленькую крепость. Спиной ощущал - или так ему казалось - преследующие его недоуменные и вопросительные взгляды. На самом деле хозяева и временные гости прецептории даже не подозревали о душевном смятении молодого человека. Им не было до этого никакого дела. Франк оплатил проживание на месяц вперед и теперь был волен вести себя, как вздумается - при условии соблюдения законов вежества и гостеприимства.
Спасение нагрянуло с совершенно неожиданной стороны.
В который раз меряя шагами прецепторию, Гай обнаружил в дальнем уголке маленький облетевший сад и крытый павильон. Калитка в невысокой стене соединяла садик с той частью обширного хозяйства иоаннитов, которая некогда положила начало Ордену - с местным госпиталем, лечебницей. Врачеватели ордена Святого Иоанна справедливо почитались лучшими после арабов, то есть непревзойденными в европейском мире. Услугами константинопольского госпиталя пользовались в основном франкские торговцы и путешественники, но братья Ордена не отказывали в помощи и горожанам греческого или любого иного происхождения. Про себя мессир Гисборн решил, что, когда будет съезжать, непременно сделает щедрое пожертвование в пользу столь богоугодного заведения.
Гай несколько раз приходил в обветшавшую беседку. Сидел, бездумно смотря на черные ветви раскачивающихся под ветром деревьев. Размышлял о прихотливых путях судьбы. О том, где сейчас находятся и чем заняты его знакомцы и случайные попутчики. Доберется ли сюда Мишель? А если нормандец так и не появится к условленному сроку, что делать ему, Гаю? Плюнуть на все, отправиться к Иерусалиму? Барбаросса и его армия, говорят, уже неподалеку...