Рамус старался не обращать внимания на южную войну. Посетители лавки говорили о ней беспрестанно, Рамус делал вид, что внимательно слушает, но пропускал все мимо ушей и переносил свое внимание на приготовление лекарств, смешивание трав, на солнечные лучи, играющие на холмах, и на состояние здоровья пациентов. Последние несколько дней он неустанно любовался новорожденными ягнятами, только привыкавшими к ветру, солнцу, прыгавшими по полю на своих тоненьких ножках. Это зрелище вселяло в него чувство умиротворения.
Он остановился у дома кожевника Томаса Кантинаса и постучал. Дверь открыла его младшая дочь Келла и крикнула матери, что за дверью стоит мужчина.
- Как тебя зовут? - спросила девочка.
- Рамус.
- Он сказал, что он Рамус, - крикнула девочка в дом. Из кухни вышла Лайда, жена кожевника.
- Как он сегодня? - спросил Рамус, поклонившись.
- Спит чуть получше, но продолжает худеть, аптекарь.
"И ты тоже", - подумал Рамус, глядя на ее впалые щеки и покрасневшие глаза.
- Я принес еще трав, которые заглушат боль и помогут ему уснуть.
- Но вылечить-то они не вылечат?
- Нет. Его уже ничто не вылечит. Вот, я написал, как принимать травы.
- Мне нечем заплатить, аптекарь, - покраснела Лайда.
- Расплатитесь, когда сможете, - ответил он. - Вы хорошо высыпаетесь?
- Не совсем, - ответила она. - Ночью ему хуже всего, он начинает кричать.
- Завтра я принесу болеутоляющую микстуру. Доброй ночи. За Рамусом закрылась дверь, и он вздохнул. Жизнь в горах нелегка, но смерть еще тяжелее. У Томаса Кантинаса было шестеро детей, мало денег и рак кишечника. Старший сын, которому только исполнилось четырнадцать, еще слишком мал, чтобы стать главой семьи. Рамус решил завтра же зайти к мяснику и убедить его помочь несчастной семье с едой.
Он пошел домой. Окошки первого этажа светились, из каминной трубы курился дымок. Он открыл дверь. Шула Ахбайн, его экономка, вышла навстречу и помогла снять тяжелое зимнее пальто.
- Садитесь у огня, - сказала она. - Я сварила глинтвейн - принесу стаканчик.
Маленький аптекарь пробормотал "спасибо" и уселся в любимое кресло. Шула раньше собирала для Рамуса травы, потом работала на Мэв Ринг и стала хорошей экономкой. Жизнь не баловала ее. Еще в те времена, когда такие союзы не одобрялись, Шула влюбилась в паннона. Не одобрялись? Рамус грустно улыбнулся. Шула стала изгоем для собственного народа. Когда она осталась без мужа, то едва не погибла от голода вместе с сыном, Банни.
Шула вернулась и протянула ему стакан глинтвейна.
- Прекрасно, - сказал он, пригубив напиток. - Есть новости от Банни?
- Он мало пишет. Сейчас перемирие, и их разместили в Шелдинге. Значит, все в порядке.
- Может, война наконец подходит к концу.
- Да, я тоже надеюсь на это. Мне очень не хватает его. Шула подошла к вешалке и закуталась в свою шаль.
- На кухне горячее рагу, и еще я испекла хлеб, он в кладовой.
- Спасибо вам, Шула. Доброй ночи.
Оставшись один, Рамус устроился поудобнее и задремал. Очнувшись, он понял, что думает о Мойдарте. Ему будет не хватать разговоров о живописи. Аптекарь и сам начал рисовать, не горные пейзажи, конечно, а простенькие букеты из трав и цветов. Получалось плохо, но в последний год стало немного получше. Мойдарту он их не показывал.
Вскоре он проголодался и уже собрался разогреть рагу, когда снаружи раздался грохот копыт, а потом кто-то заколотился в дверь.
Рамус открыл. За порогом столпилось несколько солдат.
- Аптекарь Рамус?
- Да, это я. Кто-то болен?
- Вы пойдете с нами.
- Я закончил свои посещения на сегодня, господа. Солдат ударил его по лицу, и Рамус, отшатнувшись, уронил вешалку.
- Делай, как говорят, - сказал солдат, переступив порог и подняв аптекаря на ноги. - У тебя и так неприятности. Будешь меня доводить - лучше не станет.
Ошеломленного Рамуса выволокли из дома и усадили на высокую лошадь. Он уцепился за луку седла, один из солдат ухватил лошадь за повод, и они поскакали прочь от Старых Холмов.
Он ехал, потрясенно пытаясь осознать, что происходит.
У тебя и так неприятности.
Какие неприятности? Откуда? Никогда в жизни он никого не обидел, даже не думал об этом. Наверняка произошла какая-то ошибка.
Кони повернули к Эльдакру и въехали в замок. Там Рамуса сняли с седла, поволокли внутрь, там вверх по лестнице и дальше по коридору. Идущий впереди солдат остановился и постучал в дверь.
- Да? - раздался голос Пинанса, как показалось Рамусу, сердитый.
Солдат открыл дверь и втолкнул туда Рамуса.
- Как приказывали, милорд, это аптекарь.
- Я знаю, кто он. Мы уже встречались. Ну и что вы скажете в свое оправдание, аптекарь?
- Боюсь, я вас не понимаю, милорд.
В руках у Пинанса был хлыст. Он сделал шаг вперед и полоснул Рамуса по лицу. Боль была невыносимой.
- Я уже достаточно зол. Не стоит приводить меня в ярость.
- Простите, милорд. Я не знаю, что вы хотите услышать.
- Вы что, недоумок? Посмотрите вокруг. Осматриваться не было необходимости. В центре комнаты стоял мольберт с незаконченным горным пейзажем.
- Да, милорд? Это студия. Здесь Мойдарт пишет свои картины.
- Вы и в самом деле недоумок. Обманули, насмеялись надо мной, а теперь не знаете, почему вы здесь?
- Я обманул вас? - озадаченно переспросил Рамус. - Но в чем?
Пинанс снова занес хлыст, и Рамус отшатнулся, машинально заслонив лицо рукой.
- В чем? - воскликнул Пинанс, ударив Рамуса хлыстом по руке. Тот вскрикнул. - В чем?! Вы не знали, что мы заклятые враги?
- Знал, милорд.
- И все-таки заставили меня купить его пачкотню?
- Нет, милорд. Вы сами приказали поговорить с художником. Помните? Вы пришли на прием и увидели картину на стене. Я предупредил, что художник не желает раскрывать своего имени. А когда вы захотели заказать картину, я пошел и рассказал об этом Мойдарту. Он написал вам истинный шедевр, а не пачкотню.
- Полагаю, он немало позабавился этим.
- Думаю, что да, хотя позже у него нашлись причины для сожаления.
- И какие же?
- Вы заплатили ему семьдесят пять фунтов. Через год стоимость его пейзажей возросла вдвое, а в этом году - вчетверо. Без сомнения, его не радовала мысль о том, что купленная вами картина стоит в четыре раза больше, чем вы за нее заплатили.
- Меня не волнует ее цена. Первое, что я сделаю, вернувшись домой, - изрежу ее на куски собственными руками.
- Но почему?
В ответ раздались два щелчка хлыстом. Закрыв голову, Рамус упал на колени и закричал. Из красных полос на руках сочилась кровь.
- Не смейте задавать мне вопросов! Ваша жизнь висит на волоске. Отвечайте, каковы ваши отношения с Мойдартом?
- Он мой друг. Внезапно Пинанс рассмеялся.
- Друг? У Мойдарта нет друзей. Он бессердечный и бессовестный убийца. Встаньте.
Рамус заставил себя подняться. Его лицо и руки были в крови.
- Как можно говорить, о дружбе с чудовищем? Вы не знали, что он убил собственную жену? У него нет души.
- Я не могу с вами согласиться, милорд.
- Что за наглость! Или вам мало моего кнута?
- Нет, милорд. Я боюсь его. И вас тоже.
- Почему тогда вы продолжаете раздражать меня?
- Я думал, вы хотите услышать правду.
- Значит, у вас есть доказательство того, что у Мойдарта есть душа?
- Нет, милорд.
- О какой же правде вы говорите?
- О его ранах. Много лет назад он получил рану в живот, она так и не закрылась. Он сильно обгорел, вытаскивая сына из огня, и ожоги тоже не зажили. У этого нет никакой причины, я лечил его всеми лекарствами, от которых любой другой давно бы поправился. Его раны не заживают, потому что он сам этого не хочет. Мойдарт наказывает сам себя. Человек без души не стал бы себя так мучить.
- Вы не думали, что это наказание послал ему Исток за грехи?
- Нет, милорд. Мне кажется, если бы Исток наказывал так каждого преступника, я бы научился узнавать симптомы. В мире достаточно злодеев, но большинство из них процветает.
- Вы, случайно, не намекаете, что я - один из них?
- Нет, милорд, я никогда не слышал, чтобы вас называли злодеем. Вы просто могущественны.
- А Мойдарта называют злодеем?
- Да, милорд.
- И вы упорствуете в том, что он ваш друг. Друзей нужно выбирать с осторожностью. Вам, очевидно, ее не хватило. Полагаю, Мойдарт тоже испытывает к вам какое-то расположение. Поэтому завтра вас повесят. - Пинанс обернулся к солдату, привезшему Рамуса в замок. - Отыщите для него камеру помрачнее. Там, - он снова обратился к аптекарю, - никто не помешает вам думать о дружбе и злодеях.
Пинансу не удавалось уснуть. Такое с ним случалось нечасто. Обычно он клал голову на подушку, мгновенно забывался и просыпался в бодром расположении духа. Однако этой ночью его стали преследовать кошмары. Сначала какое-то чудовище тянуло его за пятку в озеро. Пинанс проснулся в холодном поту и с судорогой в левой ноге. Потом он бежал по лесу, и за ним гналось что-то, на что он даже боялся обернуться. И снова проснулся.
Возможно, решил он, наливая себе вина, Искупитель был прав, и не стоило оставаться в замке. Видимо, враждебные заклинания как-то повлияли на сон.
Третий кошмар превзошел предыдущие. Кто-то легонько постучал по лбу, и, когда Пинанс открыл глаза, рядом сидел Мойдарт.
Перед глазами что-то мелькнуло, и он понял, что это лезвие кинжала. Пинанс закрыл глаза в поисках спасительного сна. Острие кинжала коснулось щеки.
- Уходи, - сонно пробормотал Пинанс.