По позе Гвениля было хорошо видно, как относится прямолинейный эспадон к такому, мягко говоря, странному заявлению. А вот Махайра внезапно оживился и с интересом ожидал продолжения.
А я понимал, что не зря Шешез вчера приходил ко мне в гости, и не зря сейчас он перестал ломать комедию и заговорил всерьез.
Поросший лесом Лоулез - родина Гвениля и его братьев - где на редких холмах возвышаются сумрачные замки с пятью сторожевыми башнями, или масличные рощи Кимены, где жили родичи Махайры - в Мэйлане уже успели забыть, забыть и снова вспомнить то, о чем Лоулез и Кимена только сейчас начинали узнавать. Да и сам Кабир был все-таки поближе к Мэйланю - я имел в виду близость скорее духовную, чем простое количество верблюжьих перегонов - и поэтому Шешез сумел решиться, а я сумел задуматься над его словами…
- Что ты знаешь о Тусклых, Высший Мэйланя Дан Гьен? - тут же спросил Шешез, подметивший мое состояние.
И уже другим звоном:
- Расскажи, Единорог… пожалуйста.
И я заговорил.
- Никто достоверно не знает, как рождается Тусклый клинок, или как родившийся Блистающим становится Тусклым. Иные говорят, что когда ломается и погибает Блистающий, то перековывают его в тайных кузницах и закаливают в крови зверя дикого, зверя домашнего и в крови Придатка, не достигшего совершеннолетия. И тогда возрождается Блистающий, но дик нрав его, а клинок тускл и горяч. А еще говорят, что Блистающий, вкусивший плоти Придатка по третьему разу - будь то умысел или недомыслие - тускнеет в течение полугода, но если примет он участие в пяти честных Беседах и двух турнирах с сильнейшими себя, то вновь заблестит он и отвыкнет от вкуса запретного. Разное говорят и о разном молчат… Слышал я, что даже новорожденный Блистающий прямо при закалке потускнеть может, если в смесь глины, речного песка и угольной пыли подмешать пепел от сожженного Придатка, умершего до того не своей смертью…
Я остановился и некоторое время молчал, глядя в огонь очага. Редкие язычки пламени выстреливали вверх горячими жадными клинками…
- Ничего я не знаю о Тусклых, - глухо прозвенел я. - Ничего. Я ведь из Мэйланя совсем молодым уехал… а молодые - они глупых стариков слушать не любят. Вот и я - слушался, а не слушал.
- Как это ничего?! - возмутился Махайра. - А это?..
От волнения он стал несколько косноязычным.
- Единорог прав, - отозвался со стены Шешез. - Это не знание. В это можно лишь верить. Или не верить.
Гвениль слегка шелохнулся, срезав клок шерсти с барсовой шкуры, на которой лежал, и вновь замер.
- Я не верю, - холодно заявил он. - Глупости все это! Тусклые, теплые… Ни один Блистающий не станет умышленно портить Придатков! Ни разу не слышал о таком и сейчас тоже не намерен!..
- Стали, - коротко лязгнул Шешез Абу-Салим. - В Хаффе стали, и в Дурбане стали… И в Кабире. Так что я - верю.
- А я не знаю, - честно сказал Махайра. - Не знаю, и все тут. А ты, Единорог?
- Я не верю, - ответил я и, после долгой паузы, закончил. - Я уверен.
3
- …Шешез Абу-Салим фарр-ла-Кабир… - Махайра словно пробовал на изгиб прочность этого имени. - А почему ваше величество пришли за советом именно к нам троим? Или все-таки только…
По-моему, Кресс и меня хотел сперва назвать полным именем. Но нет, напускная церемонность слетела с него, и Жнец просто закончил:
- Или все-таки только к Единорогу?
Шешез ответил не сразу. А когда ответил…
- Махайра Кресс Паллантид из Высших левой ветви Омелы Кименской, по прозвищу Бронзовый Жнец - я пришел за советом к вам троим. К тебе, к Высшему эспадону Гвенилю Лоулезскому, известному в Кабире как Рушащаяся Скала, и к Высшему Мэйланя прямому Дан Гьену, более прославившемуся под прозвищем Мэйланьский Единорог. В Кабире погиб Блистающий. Вы хорошо расслышали то, что я сказал?
Ятаган умолк, давая нам осознать всю никчемность наших титулов перед случившимся, и спокойно продолжил:
- У остальных Высших, с которыми я разговаривал сегодня до вас, мнения разделились поровну. Тридцать шесть за то, чтобы проводить турнир согласно традиции и не обращать внимания на досадные случайности; тридцать шесть - против. И без вашего совета нам не выйти с дороги раздумий на обочину решения. Вы - не самые мудрые, не самые старшие, но вы - последние.
Я стоял вроде бы и не особенно близко к очагу, но мне остро захотелось вызвать Придатка Чэна, чтобы тот вынес меня за пределы алоу-хона или переставил как можно дальше от тепла, такого неприятного в этот миг…
- Отказаться от турнира из-за мэйланьских сказок? Чушь! - отрезал Гвениль. - Мы за традиции! Правда, Жнец?
- Неправда, - неожиданно для меня возразил Махайра. - Никогда еще Блистающие не убивали друг друга и не шли на умышленную порчу Придатков. Пока не выяснится, случайно происходящее или нет, турнир проводить нельзя. Я считаю так.
Шешез задумчиво покачался на крючьях.
- Никогда, - пробормотал он, - это сказано слишком неумолимо. Честнее будет сказать, что на нашей памяти Блистающие не убивали друг друга и не портили Придатков. На нашей, пусть долгой, но все же ограниченной памяти… Тем не менее, голоса вновь разделились. Тебе решать, Единорог.
Я вспомнил прошлый турнир. Зелень поля, на котором велось одновременно до двух дюжин Бесед, упоение праздником и разрезаемый пополам ветер, подбадривающие возгласы с трибун и солнечные зайчики, уворачивающиеся от Блистающих… и потом, долго - память о турнире, споры о турнире, нетерпеливое ожидание следующего турнира…
И сломанный труп Шамшера Бурхан ан-Имра из сабель квартала Патайя, что в десяти минутах езды от моего дома… совсем рядом. Одинокий шарик с треснувшей гарды у глинобитного дувала; и бурая запекшаяся пыль, в которую ложились суровые копья Чиань…
Я взвешивал звенящую радость и гулкий страх. Пустоту смерти и вспышку жизни. Моя гарда похожа на чашу, донышком к рукояти; на одинокую чашу весов…
Я взвешивал.
- Если из страха перед незнакомой смертью мы откажемся от привычной жизни, - наконец произнес я, и огонь в очаге притих, словно вслушиваясь, - мы, возможно, избегнем многих неприятностей. Но тогда тень разумной осторожности ляжет на всех Блистающих, и мы начнем понемногу тускнеть. Мы станем коситься друг на друга, в наши Беседы вползет недоверие, и наступит день, когда мой выпад перестанет восхищать Гвениля, а Махайра позавидует Шешезу. Я - Высший Мэйланя прямой Дан Гьен - выйду на турнирное поле в положенный срок, даже если окажусь на поле один. Или если буду знать, что могу не вернуться. Я сказал.
- Ты не будешь на поле один, - тихо отозвался Гвениль. - Ты не будешь один, Единорог. Это я тебе обещаю.
Махайра весело заблестел, подмигивая непривычно серьезному и немногословному эспадону.
- Герои, - сообщил он. - Глупые герои. Или героические глупцы. Придется мне, бедному умнику, тоже явиться на турнир. В случае чего я всегда смогу заявить, что предупреждал вас. Слабое утешение, но другого вы мне не оставили.
- Вот и они так сказали… - прошептал Шешез. - Странно…
- Кто? - спросил я. - Что сказали-то?
- Детский Учитель нашей семьи… он сказал, что если решать придется Единорогу, то турнир состоится. Словно предвидел…
- Ты произнес "они"… Кто еще говорил обо мне?
Я ждал. И дождался.
- Дзюттэ, - нехотя прошуршал ятаган. - Дзюттэ Обломок.
- Шут? - удивился Гвениль.
На этот раз Шешез промолчал.
Глава 3
1
…И трибуны разразились приветственным звоном, когда вокруг злого тонконогого жеребца и маленького Придатка, вставшего на стременах, закружился сошедший с ума смерч семи локтей в поперечнике - и в свистящей воронке мелькали то сталь громадного лезвия с шипом на тупом обухе, то заостренный наконечник обратной стороны древка, то желто-багряные кисти из конского волоса…
- Давай, Кван! - не выдержал я. - Давай!..
И Лунный Кван дал. Храпящий жеребец боком понесся по полю, чудом лавируя между вкопанными деревянными столбами - и рушились мертвые деревья без веток и листьев, белея косыми срезами, щетинясь остриями изломов, взвизгивая, всхлипывая, треща… Смерч замедлился, став трепещущими крыльями невиданной бабочки, еще раз пронеслись по воздуху осенние кисти - и вот уже спокойный и неторопливый Кван-до, Лунный Вихрь, упирается в землю рядом со взмыленным конем, косящим кровяным глазом.
Не стоило мне, конечно, заводиться, да еще и подбадривать Квана прямо отсюда с поля… Не к клинку. Мне сейчас на другое настраиваться надо. Вон, поле большое, на семи площадках Беседуют, на пяти предметы рубят, дальше Катакама-Яри и Фрамея копейные танцы танцуют - а на каких трибунах больше всего Блистающих собралось?
На западных.
А почему?
А потому, что на третьей западной площадке победитель в последней рубке после всего встретится с Мэйланьским Единорогом - со мной, значит…
Вот и нечего мне на все поле лязгать, позориться!
А рубка знатная была!.. Трое сошлись - Гвениль, эспадон мой неуступчивый, их величество Шешез Абу-Салим и так далее (следит он за мной, что ли? И рубит оттого, как никогда…) и гость один заезжий, тоже двуручник, как и Гвен, а имя я в суматохе спросить забыл.
Видел я похожих, еще в Вэе видел - там их "Но-дачи" звали, "Длинный меч для поля" на старом наречии. Ну и ладно, пусть пока Но-дачи побудет - мне его не титуловать, а так ведь и меч он, и длинный, и для турнирного поля в самый раз… не обидится.