Ещё потом первый солдат - тот, который убил Инну Павловну - стал снимать винтовку с плеча и зацепился за снаряжение ремнём. Лицо у него было недоверчивое. А ещё потом Тёмыч подошёл (медленно-медленно) к борющимся, расстегнул ремень М16 подмятого Санькой солдата и застрелил первого колумбийца. Тот полетел к стене, ударился в неё и стал плеваться кровью, но быстро затих. Тёмыч приставил ствол к голове подмятого Санькой, но было уже ничего не нужно. Тот посинел и вывесил язык. Санька встал, еле расцепив пальцы, хрипя и пуская слюну. Потом подошёл к Светику, поднял её и стал целовать ей руки - жадно, как будто пил. А та ревела и гладила его по волосам…
…Последнего из троих Санька и Тёмыч застрелили на лестнице. Я взял его винтовку, никто не стал возражать. Мы вообще ничего не говорили друг другу и действовали очень слаженно, как будто какая-то программа включилась. Инну Павловну отнесли во двор и похоронили за складом. Потом собрали еду, какая была, какие-то лекарства, взяли одеяла, обобрали убитых. Как раз совсем стемнело. И мы, перебравшись через улицу, ушли в лес вдоль Цны…
…Конечно, никто из нас леса не знал. Нам всем он нравился, но представления о нём были самыми смутными, просто он теперь казался самым безопасным местом на белом свете. Мы шли до утра, без остановок, а потом забились в какой-то овраг и уснули кучей. И так делали ещё два дня подряд. Младшие ни на что не жаловались ни единым словом и только цеплялись за нас, как за спасательные круги при первой возможности. Зато то и дело хныкал Дрын. Просто так хныкал, нипочему.
Потом мы нашли Илью. Он шёл нам навстречу по лесу - мальчишка лет 7–8, в когда-то хорошей, но разодранной в клочья одежде, с обгорелой спиной. Шёл и стонал, мы даже сперва испугались все. Он и тогда ничего почти не рассказал, и потом мы смогли добиться только, что "все убегали на машинах, и мы с папой и мамой, а потом всё загорелось". Дрын вдруг начал визжать, что и самим жрать нечего, а тут ещё разные на дороге… Тогда Генок подошёл к нему и молча ударил ногой в яйца. И мы пошли дальше. Девчонки несли Илью (к вечеру он пошёл сам). А Дрын - зарёванный - нагнал нас через пару минут.
На следующий день мы нашли деревню. Просто в лесу, заброшенную сто лет назад, к ней даже дороги никакие не вели. И остались там жить.
Наверное, именно тогда мы стали приходить в себя. О себе скажу только, что на вторую ночь в этой деревне я вдруг проснулся и начал выть. Именно выть, громко и неудержимо. А потом кататься по полу. Я выл и катался… выл и катался… Потом кто-то взял меня за голову и я уснул.
И почти у всех было что-то похожее. А потом человек как бы оживал…
…Жить в деревне оказалось трудно. Мы не знали, как топить печку, да и дров не было, поэтому просто сделали из кирпичей большой очаг в одном доме, целее других, даже с дверями и кроватью, из которой мы кое-как сделали шконки в пол-комнаты. Охотиться не получалось, хотя у нас были винтовки - в лесу, казалось, ничего и живого-то нет, кроме мелких птичек. Мы как могли растягивали консервы и сухари, ели щавель и варили крапиву. Хорошо, что рядом оказалась рыбная речка, и рыба хорошо шла и на самодельные удочки. Ещё на огородах оказалось много самосейки - картошки, свёклы, лука - и девчонки наперебой говорили, что к зиме мы соберём то, чего не сеяли и с голоду не умрём. Мы как-то привыкли к мысли, что и правда будем тут зимовать. И часто думали про другое - у многих разваливалась обувка, почти у всех сильно истрепалась одежда.
А вот про то, что творится вокруг, мы не знали и не хотели знать. Даже не разговаривали про это. В конце концов, тот мир, что бы с ним и в нём не случилось, никогда не был нашим. Правда часто над лесом пролетали самолёты… Но их гул был единственным напоминанием о мире взрослых с его непонятным ужасом…
…И вот Генок принёс из того мира оружие.
* * *
- Не знаю, - угрюмо сказал Генок. - Не знаю я, что там… - он погладил ствол своего автомата. Помолчал и добавил: - По-моему это это. Оккупация типа.
Он уже рассказал, что и как. Ушёл? Да, хотел уйти совсем. Затосковал, не мог больше нас видеть. Шёл наугад, вышел к дороге, заставленной сгоревшими машинами. И люди там тоже были. Да. Он уже тогда хотел повернуть, но всё-таки пошёл дальше. Дошёл вечером до большого посёлка. Огней почти нет, людей тоже. В крайнем доме был свет, он заглянул. Двое негров трахали бабу, ещё один - мальчишку лет 10–12, по всей комнате лежали оружие, снаряжение, жратва… Он дождался, пока там набалуются, уснут. И унёс, что попалось под руку.
- Чего вернулся? - спросил я. Генок хмуро ответил:
- Там некуда идти… - посмотрел на нас, огонь очага раскрашивал его лицо. - Понимаете? Там уже не просто не наш мир. Там всё не наше, мы там не нужны совсем.
- Что же делать? - тихо спросил Тёмыч. Генок пожал плечами:
- Каб знал… Потому и вернулся, что не знаю. Вместе как-то…
- А наши где? - спросил Санька. Мы все посмотрели на него удивлённо. Он произнёс это слово "наши"… и я подумал - странно. О ком он? Но Генок, кажется, понял:
- Не знаю я… - тоскливо ответил он. - Я же не говорил ни с кем. Но эти ездят и ходят без опаски совсем. Разные. Американцы есть, я видел. А больше всяки сбродень.
- Ясен перец, - Дрын встал. - Всё. Хорэ. Вы как хотите, а я ухожу.
- Куда? - уточнил Санька. Дрын окрысился:
- На муда! Правда что ли тут зимовать?! Раз там, - он ткнул куда-то в направлении Москвы, - живут и не стреляют, значит, хватит х…й страдать, пора о себе подумать!
- Тебе рассказали, как там живут, - заметил Тёмыч.
- Много он видел! - Дрын попятился к дверям. - И не держите меня! Я тут не хочу гнить!
- Иди и догнивай там, - буркнул Санька. - Никто тебя не держит.
Дрын выбежал.
- Сдаст, - сказал Генок, вставая. - Сразу сдаст, как выйдет. Где тут… - он повозился с автоматом. - А, вот…
И тоже вышел. Его никто не удержал.
Мы трое остались сидеть у огня, держа в руках винтовки.
- Спать пора, - нехотя сказал Санька. Потом добавил: - Я утром пойду… ну, гляну, что там. Вообще. Со мной пойдёте?
Тёмыч кивнул. Я сказал:
- Угу. С мелкими кто останется?
- Генок, он уже ходил… Знаете, пацаны, - он вздохнул. - Я вот думаю, думаю… Инна Пална… Она же нас правда любила. А мы её не защитили. Не попробовали даже. Я вот думаю. Думаю… - он скривился и толкнул себя в висок кулаком.
Вошёл Генок. Он был бледный и часто облизывался, потом сплюнул, садясь. Свесил голову между колен.
- Проводил? - спросил Санька. Генок кивнул, не поднимая головы. - А что тихо так?
Генок показал из рукава длинный нож с рифлёной рукоятью. Сказал тихо, глядя в пол:
- Я его в колодец кинул, в заброшенный… - потом встал и равнодушно сказал: - Пойду поблюю, не могу больше. Он такой… мягкий оказался…
Генок вышел. Мы остались сидеть. Кто-то из младших захныкал, Светка привстала, не глядя на нас, начала его успокаивать, перелегла поближе.
- Куда пойдём-то? - спросил Тёмыч. Санька пожал плечами:
- Я не знаю. Пойдём. И всё. Серёня, - повернулся он ко мне. Меня зовут Сергей. Ну или Серёня… - ты точно с нами?
- Угу, - буркнул я опять и кивнул. Провёл рукой по ручке на М16. - Давайте спать, а? Поздно уже.
* * *
Мы не договаривались - во сколько встать, всё такое прочее. И меня, например, никто не будил. Просто я проснулся и увидел, что Санька и Светик не спят. Он сидел и проверял магазины к винтовке, а она кипятила чайник. Пахло земляничным листом.
Я что-то буркнул в ознаменование утреннего приветствия, вышел наружу. Было ещё почти совсем темно, туманище, прохладно. Где-то снова грохотал пролетающий самолёт. Я отлил за углом полуразвалившегося сарая, умылся из канавы с неожиданно тёплой водой, посидел немного, думая о том о сём. А когда вернулся, то и Ленок не спала, и Тёмыч с Генком поднялись. Смешно и дико, но о Дрыне никто не говорил и, по-моему, даже не вспоминал.
Девчонки разлили нам чай в консервные банки. Мы съели по две галеты - из тех, что принёс Генок. Он сам сидел хмурый - кажется, пока меня не было, просился с Санькой и тот, похоже, ему отказал.
Пока мы с Тёмычем обувались, Санька со Светиком вышли наружу. Потом, когда на выход двинулся и я, то увидел их. И остановился в дверях.
Они стояли в тумане недалеко от крыльца. По пояс. Неподвижно стояли, молча, ничего не делали, хотя мне сперва показалось, что они целуются. На самом деле Санька, чуть нагнув голову, просто смотрел в лицо Светки. А она своё лицо подняла и тоже… тоже просто смотрела. И ещё Санька держал её руки - обе сразу, спрятав в своих - у себя на груди.
Они были… не знаю. Не умею сказать. И не хочу говорить. Я только попятился назад, впихнул обратно зашипевшего что-то матерное Тёмыча и громко сказа, рискуя разбудит ьмелких:
- Ленок, дай там это…
- Что? - удивлённо спросила она (у неё были красные глаза).
- Это! - повторил я. - Тьфу, блин, забыл из-за вас. Чего стоишь, Тём, пошли!
- Совсем съехал, - тоже не очень тихо сказал Тёмыч.
В общем, когда мы вышли, Светки уже шла обратно к крыльцу. А Санька ждал нас около той канавы.
* * *
Мы опять почти не говорили, как три недели назад, когда шли по лесу все вместе, не зная, куда. Но сейчас были другие причины.