Признание
– Здрав будь, воевода Павел Тимофеевич, – прижал руку к груди Зализа и вежливо поклонился хозяину дома.
– И ты здравствуй, Семен Прокофьевич, – тем же ответил боярин Кошкин. – С чем пожаловал?
– Вот, Павел Тимофеевич, – протянул опричник собственноручно написанные грамоты. – Потребно изменения в писцовые и в реестровые книги внести.
– Вот, значит, как, – принял крепостной воевода листы, пробежал глазами. – А ну, как иначе подумает государь?
– Словом государевым поставлен я на Северные пустоши и его голосом здесь сказываю! – гордо вскинул подбородок Зализа. – Поежели сделал что не так, перед Иваном Васильевичем за промах отвечу, но от слова своего, мною даденного, государь не отступится никогда!
– Быть посему, – кивнул боярин Кошкин. Хотя, конечно, изменить он ничего не мог. Поставленный на порубежье у Невской губы, Зализа оставался точно таким же воеводой, как и он сам. Просто силы в Копорье стояло больше, да подьячий приказной здесь сидел. Зато земли, под присмотр опричника отданные, в сотни раз наделы стрелецкие при крепости превышали. – Стало быть, один ты теперь по Ижорскому погосту разъезжаешь?
– Не один, – покачал головой Зализа. – Еще одного смерда с земли своей на службу воинскую я поднял.
Опричник отошел к двери, толкнул толстую дубовую створку:
– Нислав! Зайди в светелку.
– Крепок твой ратник, – моментально оценил рост и ширину плеч зализовского человека Кошкин. Странным только показалось платье темно-серое с пришитыми тут и там тряпочными прямоугольниками, да матерчатая на вид кираса, висящая от шеи и ниже пояса. – А это что?
– Тегиляй он себе такой сделал, – пожал плечами опричник. – Размера малого, но крепости изрядной. За живот боится, а руки-ноги не жалеет.
Разумеется, доспех был личным делом каждого воина. Ему в сечу идти, ему живот свой класть. Правда, стрельцам государь наказал кафтаны единообразные носить, но и им кольчужку али зерцало поддеть никто не запрещает.
– Делу-то ратному ты его научил?
Вопрос воевода задал отнюдь не праздный. За исполченого сверх реестра со своего поместья воина Семену Зализе из казны полагалась доплата. Он, Павел Кошкин, этого ратника видел и при надобности подтвердить его существование может. Но если уж слово свое давать – потребно убедиться, что это и вправду воин, а не обычный смерд с мечом на боку.
– Про дело ратное и сказ веду, – кивнул опричник. – Стрелецкий приказ тебе снаряжение на крепость выдает. Продай мне для воина пищаль с бердышом.
Воевода Кошкин весело расхохотался:
– Шутить изволишь, Семен Прокофьевич? Куда смерду в руки пищаль давать? Тебя по недоумию зашибет, сам покалечится. Коли хочешь от сохи к службе пристроить – топор ему дай. Топорами наши мужики любые чудеса вытворять способны, куда там свенам с ливонцами!
– А давай поспорим, Павел Тимофеевич, – хитро прищурился Зализа. – Коли освоится мой ратник с пищалью и бердышом немедля, то ты мне их бесплатно отдашь, а коли нет – заплачу, а брать не стану.
– Ты хоть раз пищаль видел? – повернул голову к смерду воевода.
– На картинке, – честно ответил Нислав. В данный момент мысли его крутились не об оружии, и даже не о том, что он воочию видит самую настоящую русскую пограничную крепость с дежурным стрелецким дозором и родовитым воеводой, а о том, что с непривычки седло до такой степени набило задницу, что он неделю никуда присесть не сможет. Ноги же после двухдневного пути обрели овально-раздвинутую форму по габаритам лошадиных боков и никак не желали сдвигаться.
– Ладно, – хмыкнул на такой ответ Павел Тимофеевич. – Кошель-то у тебя с собой, Семен Прокофьевич? Тогда пойдем.
Разумеется, получение оружия не обошлось без участия уже знакомого опричнику приказного подьячего, который, высунув от усердия язык, старательно вывел в толстой книге с тяжелым кожаным переплетом:
– Выдана пищаль одна, бердыш один, берендейка одна с восемью зарядцами государеву человеку Семену Зализе ради оснащения оной пищалью порубежника Нислава. Получено с государева человека за снаряжение три алтына золотом и две деньги новгородской.
Платить пришлось опричнику, поскольку воевода свой кошель за пояс сунуть забыл. Впрочем, Зализа не беспокоился: спор есть спор, проиграет воевода – отдаст.
Пищали хранилась в хорошо продуваемой через окна верхней комнате левой Воротной башни. Густо замазанные салом, они стояли у стены рядом с уложенными ровными стопками берендейками. В проеме между бойницами тускло отливали сталью и новенькие бердыши.
– Выбирай, – опричник пропустил Нислава внутрь.
Тот вышел на середину комнаты, с усмешкой оглянулся:
– Оружейная комната, блин. Точно как у нас в роте была. Чего выбирать-то, барин? Все одинаковое, – он прихватил первый попавшийся бердыш, повесил на плечо верхнюю сумку, не без усилия оторвал от пола крайний "ствол". – Чем дольше вещь выбираешь, тем хуже попадается.
Воевода Кошкин вывел их из крепости и указал утоптанное место у подошвы холма. Там лежали деревянные мостки, а шагах в ста перед ними, под самым склоном, стояли глубоко врытые, толстые столбы, покрытые множеством белых сколов.
– Ну, Семен Прокофьевич, – предложил он, – пусть теперь твой смерд умение свое нам покажет.
– Угу, – кивнул Погожин, морщась и нервно поводя натертой задницей. – Сейчас, поиграем в мушкетеров.
Перво-наперво он хорошенько воткнул в землю бердыш, чтобы в руках не мешался, затем отошел в сторону, сорвал пук травы и стал тщательно оттирать ствол от сала. Открыл берендейку, осмотрел содержимое, нашел чистую льняную тряпицу, удовлетворенно кивнул:
– Как положено…
Отвязав от пищали шомпол, бывший милиционер обмотал его конец тряпочкой и принялся старательно начищать ствол изнутри.
– Откуда у тебя такие смерды появляются, Семен Прокофьевич? – наблюдая за уверенными действиями Нислава, поинтересовался воевода.
– Да так, – пожал плечами Зализа, – повадился тут к одной бабе в Еглизи бегать. Вот я его в службу и пристроил. А бабе за радение о деле хозяйском недоимки списал…
Вычистив ствол, Погожин соломинкой старательно прочистил запальное отверстие, неудовлетворенно вздохнул:
– Осечка, наверное, в первый раз получится, барин. Сала много на заводе вбухали. Раз пять пальнуть понадобится, пока выгорит.
– Ты, смерд, поди обманываешь, что пищаль никогда не видел? – не удержался Павел Тимофеевич. – А ну, перекрестись!
– Нет, не видел, – повторил бывший патрульный. – Да только кто из нас в детстве самопалами не баловался? А здесь тоже самое, только размером побольше.
Он достал из берендейки деревянный цилиндрик, встряхнул около уха, потом откупорил деревянную же пробку:
– Кажись, порох…
Прижав отверстие цилиндра большим пальцем, он отсыпал чуток пороха в запальный канал, остальное опрокинул в ствол. Нашарил в сумке пыж, старательно вколотил его шомполом, потом из другого цилиндра высыпал полтора десятка круглых крупных дробин, прижал их сверху еще одним пыжом.
– Пожалуй, все… – Станислав отвернулся от бояр, щелкнул зажигалкой, запаливая фитиль: – Куда стрелять будем?
Воевода Кошкин пальцем указал на врытый у склона столб. Зализовский смерд вскинул было пищаль в руках, но пудовый ствол сразу клюнул вниз. Тогда Нислав подступил к бердышу, уложил пищаль в выемку между лезвием и стволом, прижался щекой – и неожиданно выругался:
– От, блин, мушки нет!
– Чего? – не понял воевода.
– Ну, прицел не поставили.
– Так ты… На столб целься, – опять не понял Павел Тимофеевич.
Смерд вздохнул, покачал головой, опять склонил голову, сделал какое-то странное движение пальцем, опять выругался, прицелился в третий раз и ткнул фитилем в запальный канал. Оглушительно грохнул выстрел – из травы, растущей на склоне за столбом, взметнулись земляные фонтанчики.
– Примерно так, – выпрямился стрелок, и опустил пищаль прикладом на землю.
– Откуда только, Семен Прокофьевич, – вытягивая саблю, покачал головой воевода, – на твоей земле такие мужики растут. Может, он еще и бердышом работать сподручнен?
– Бердыш возьми, Нислав, – скомандовал опричник.
Погожин послушно выдернул огромный топор из земли, ухватился за древко, поражаясь тяжести и неуклюжести оружия.
– Ну-ка, постой! – неожиданно напрягся опричник. – Дай сюда.
Зализа подошел ближе, забрал бердыш, перехватил его за древко, что-то осматривая и одновременно шепотом прошептал:
– Ты как его держишь, дурень? Вот как нужно! – и уже во весь голос добавил, возвращая топор: – Нет, все в порядке. Показалось.