Отдав распоряжения, опричник поднялся на крыльцо. Он не сказал ярыге самого главного – о чем и сам вспомнил всего несколько минут назад. Имущество изменника отходит в казну не полностью – половину его получает тот, кто крамолу распознал и изменника пред очи государевы выдал. Это означает, что хозяином усадьбы родовитого боярина Волошина может оказаться он, сын кожевенника Прокофия из угличской ремесленной слободы.
Теперь, идя по дому и глядя по сторонам хозяйским взглядом, он начал понимать, что разгром стрельцы учинили-таки немалый: все сундуки разломаны, часть рухляди раскидано по полям, из шкафов заморских дверцы содраны, посуда растащена, почитай, вся. В хитром темно-красном французском бюро, для написания грамот предназначенном, ящички все повыбиты, и следы кистеня остались. Его, зализовского кистеня.
Засечники, просидевшие арест Волошина в наряде, тоже живо заинтересовались содержимом сундуков. Опричник препятствовать не стал – когда еще от их службы прибыток случится? Ярыга опись проведет, потом ничего ужо не возьмешь. А пока – пускай.
Боярские покои по-прежнему, словно сеном, белым пухом усыпаны, обломки стула повсюду раскиданы, икона с лампадой из угла выворочены и внизу валяются – слава Богу, хоть пожар от огня не занялся.
В соседней комнате на коленях перед красным углом стояла на коленях Алевтина и тихо вымаливала что-то у Господа. Откровенно говоря, как раз ее Зализа встретить в дом не ожидал. В ее нынешнем положении у нее оставалось только два пути: в монастырь, али к дальним родичам в приживалки. Хотя некоторые, бывает, и грех смертный на душу берут, руки на себя накладывают. Однако все это следовало делать как можно быстрее, не дожидаясь, пока на усадьбу не обрушилась новая беда: а ну, прикажет во гневе государь сослать семью бунтовщика в дальние земли? Или опустошенные мором волости отправит заселять…
Девка оглянулась, испуганно вскрикнула, попятилась к кровати:
– Не надо! Не трогай меня.
Пожалуй, желания баловаться с ней у Семена и не имелось, но этот беззащитный вид некогда гордой боярской дочки, ее жалобный голос после давешних угроз, молящий взгляд побудили в нем исконное мужское желание подмять, овладеть, сделать своей. Он прикрыл дверь, снял с себя пояс.
– Нет, – уже намного тише попросила Алевтина, сознавая полную бесполезность своих молений.
Зализа подступил ближе и опрокинул ее на постель.
Еды в разоренном доме толком не оказалось: ярыга смог выставить на стол только холодную буженину, трех суховатых копченых лососей из ледника, да корчагу соленых грибов.
– Вы тут что, не ели эти дни, что ли? – удивился опричник.
– Стряпуха сбежала, – зачесал ухо ярыга.
– Так, а эти… – кивнул Зализа в сторону внутренних комнат. – Жена боярская, дочь?
– Боярыня все время в церкви, в Замежье, у иконы сергиевской стоит, а дочка его не спрашивала ничего…
– Ну, так покорми! – повысил голос опричник. – Еще помрут с голодухи. А спрос опять с меня будет.
"Если сразу на себя руки не наложила, то теперь и подавно не наложит – подумал Зализа. – Главное, чтобы по глупости не преставилась".
Поместное ополчение начало подтягиваться часа через три. Одетые в броню конники въезжали во двор, привычно отворачивали влево, на ничем не занятую утоптанную плешь. Спешивались, подходили к иссеченному жребием, проломленному тыну, осматривали, негромко переговаривались. Выждав еще час, Зализа вышел из дома в сопровождении настороженных черносотенцев.
– Становись для смотра, ополчение! – приказал он, разворачивая волошинские сотные грамоты.
Боярские дети, недовольно ворча, начали выстраиваться вдоль тына, разбиваясь на небольшие группы. Зализа невозмутимо ждал, а вот Василий и Феофан заметно волновались: они хорошо понимали, что оказались втроем против двух десятков хорошо вооруженных и обученных воинов. Опричника же занимал другой вопрос – кто из пришедших на смотр воинов являет собой детей боярских, а кто – просто назначенный волей боярина вооруженный смерд. Впрочем, скоро стало видно, что оружных смердов в усадьбу не явилось вообще: на земляной плеши выстроилось пять отрядов разного числа во главе с выступившем вперед боярином. Семен кивнул, и начал осмотр с левого отряда:
– Кто таков? – остановился он перед боярином.
– Борис Пушкин, сын Василия Мыткиновича, – представился воин в новом куяке, одетом поверх старой кольчуги.
– Боярский сын Борис Пушкин, – нашел его в выписке из новгородской книги Зализа. – Пятьдесят три двора, шестьсот семьдесят семь чатей пашни.
Боярский сын Пушкин, даром что волошинский волостник, имел под рукой больше чем втрое больше земли и чуть не в пять раз больше дворов чем государев человек, воевода Семен Зализа. На смотр он честно привел шестерых всадников с собой седьмым, все на крепких, откормленных жеребцах. Судя по грамоте, двое из воинов были его сыновьями, еще четверо – из дворовой челяди. Именно так отряд и выглядел: боярин и сыновья в сверкающих начищенными пластинами куяках поверх кольчуг, все остальные – в пожилых, носящих следы былых схваток колонтарях.
Следом стоял боярский сын Рапейкин, лет пятидесяти на вид вместе с не менее пожилым ратником. Оба – в тегиляях поверх кольчужки. Рапейкин имел три деревеньки общим числом в семь дворов и на своих двухстах десяти чатях явно не жировал. Зализа поморщился: он чувствовал что его самого и его поместье, раскиданное среди болот Северной пустоши ждет точно такое же будущее.
Боярский сын Ероша привел трех всадников вместе со своим пятнадцатилетним сыном – только-только попавшим в реестр новиком, Боярский сын Николаев – двух оружных смердов. Боярский сын Хавьюг – одного.
– Восемнадцать, – подвел итог смотру Зализа. – По сотным грамотам должно быть двадцать два ополченца. Кто уклонился?
– Никто не уклонился, – гордо вскинул подбородок Ероша. – Боярина Аманова намедни вместе с сыновьями на этой само дороге стрельцы насмерть убили.
– На этой дороге застрелили татей, желавших бунт противу государя учинить, – повысил голос Зализа. – И оправданием неявке это служить не может!
– Они боярина ехали защищать! – поддержал Ерошу один из пушкинских детей. – Они ему клятву верности давали!
– Им их деревеньки еще дед волошинский пожаловал! – добавил боярин Николаев. – Верой и правдой всегда служили, как отцы и прадеды завещали.
– Вот как? – скрипнул зубами опричник. – Значит, раз прадед землями одарил, значит и измену покрывать можно? На нашей земле один государь: Иван Васильевич! И против него никому ни за какие волости выступать непотребно! Крамолой это называется, изменой, а не преданностью!
– Мы боярину Харитону Волошину клятву приносили, – тихо сообщил Николаев. – Куда прикажет, туда и пойдем.
– Что?! – схватился за саблю Зализа. – За боярином-изменником? Шляхту тут решили учудить? Государя не слушать?
Боярин Николаев тут же с готовностью обнажил свой клинок, а оба его смерда вытащили на свет Божий прямые дедовские мечи. Василий и Феофан выступили вперед, готовые прикрыть своего друга и воеводу.
– Вот значит как, бояре?! Один государь за Русь отвечать должен? А вы его предавать будете, да землю нашу свенам да литовцам продавать? Кровь за Третий Рим государь проливать станет, а вы гвозди римлянам подносить? – продолжал поносить предателей опричник. – Каким идолам молитесь, нехристи? Пошто от веры нашей так легко отступаетесь?
– Ты, человек государев, вместе все не мешай, – неожиданно выступил Борис Пушкин. – Мы от государя и веры нашей не отступаем, и живот за землю русскую уже клали. А клятву верности боярину Волошину приносили все, и отрекаться от нее не намерены.
– Не отступаете? – повернулся к нему Зализа, сдвинув в сторону своих засечников. – А то, что боярин Харитон свитки священные, в самом Иерусалиме со святых книг списанные себе под седалище клал, это вы знаете? Где ваша вера, боярин Борис? Что, и в чародействе, как в измене, Волошина покрывать станете?
– Лжешь, боярин!
– Пред Господом клянусь, – отпустив рукоять сабли, осенил себя крестом Зализа. – Самолично нашел!
На этот раз бояр проняло. Измену Харитоном Волошиным царю они еще могли понять и даже, верные клятве, поддержать, но посрамление святых грамот и веры православной – никогда.
– Сюда меня государь самолично порубежником поставил, – напомнил боярам опричник. – Северную пустошь от ворога оберегать, смуты и лихоимства не допускать. И его именем я вам приказываю дома бока отлеживать прекратить и выходить отныне в засечные наряды согласно сотной грамоте в полном оружии и одвуконь.
– Не было такого никогда, чтобы боярские дети порубежниками ходили! – выкрикнул Николаев.
– Я, государев человек Семен Зализа, – подошел к нему опричник и встал в двух шагах перед лицом. – Тебе, боярскому сыну Николаеву, обязанному за земельный надел свой наследственный, что тебя и детей твоих кормит, ратную службу нести, приказываю именем единственного властителя земли русской царя Ивана Васильевича через четыре дня явиться сюда оружным и с двумя бронными ратниками на двух конях каждый и вместе со служилым человеком Василием Дворкиным выехать в засечный наряд губу Невскую от свена или иного ворога стеречь, и пребывать там до того часа, пока новый наряд вам на смену не придет. Готов ли ты выполнить волю государеву, что я его именем произнес, боярский сын Николаев, али вместе с Харитоном Волошиным собираешься крамолу чинить?
Боярский сын оглянулся за поддержкой на других ополченцев, но те сами ждали – чем закончится прямое противостояние опричника и волостника.
– Ну, боярин, – потребовал Зализа четкого ответа. – Ты выйдешь земли русские защищать?