Погожин взялся за меч двумя руками, вскинул его над головой, готовясь обрушить его на воина и… Ощутил легкое покалывание у себя на шее. "Барин" укоризненно поцокал языком, отвел кончик сабли от его горла и отступил на пару шагов. Приглашающе кивнул.
На этот раз Станислав предпочел держать клинок перед собой, постепенно подступая к противнику, сделал стремительный выпад, собираясь уколоть его в грудь – но красиво, как это делали в кино мушкетеры, не получилось: слишком тяжелый меч едва не вывихнул кисть, а воин, легко, едва ли не нежно, отведя его оружие в сторону, быстрым движением опустил клинок сабли ему на лоб.
– Нет, – покачал головой Зализа. – Тебя убьют в первой сшибке. Лучше учись пахать.
– Увечный он, барин, – вступилась на Нислава Матрена. – Тать его кистенем зашиб.
– Тать! – вспомнил опричник. – Где он?
– В подполе, Семен Прокофьевич.
– Василий, Феня, – оглянулся воин на всадников. – Извлеките-ка его на свет Божий.
Тем временем Станислав лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Пахать деревянной сохой, жало которой обито железом, он не сможет, даже если захочет – этому не один год учиться нужно. Фехтовать на мечах с опытным воином, каковым явно является "барин" бесполезно. Если он хочет оказаться зачисленным в отряд, показывать нужно не то, что он сам только по телевизору видел, а то что он действительно умеет. А чему его учили? Стрелять, вязать шпану и работать с дубинкой. Стрелять в этом мире, похоже, не из чего, а вот дубинка…
Станислав взглянул на меч: нет, его правильным хватом не взять, об клинок порежешься. Погожин кинул оружие на траву, отскочил к груде заготовленной дранки, разломал одну дощечку пополам, примерил получившуюся палку по рукам – нормально.
– Ей, барин, – окликнул он воина. – Давай еще одну попытку?
– Давай, – согласился опричник, заинтересовавшись его манипуляциями.
Погожин, взяв палку двумя руками, немедленно пошел в наступление. Воин, не очень понимая, как вести себя в подобной ситуации, помедлил, потом попытался нанести рубящий удар в голову. Милиционер принял его на палку, приподнял ее вверх, подскальзывая под руку, захватил кисть и, проворачиваясь всем телом с одновременным наклоном, уложил противника на землю, четко зафиксировав внизу болевым зажимом.
– Отпусти, – зашипел "барин". Воин, потирая руку, поднялся на ноги. – А ну, еще раз.
Теперь он попытался Погожина уколоть, но милиционер по всем правилам пропустил его перед собой, захватил вооруженную руку, прижав ее к груди, опять провернулся всем телом, выкручивая конечность воину за спину и уложил того мордой в траву.
– Еще! – потребовал ратник, поднявшись на ноги.
– Давай, – Станислав почувствовал воодушевление. – Вот он я, бери меня.
Однако фокус больше не прошел: воин не позволял сблизиться с собой на близкую дистанцию, моментально отступая и уворачиваясь. Кольчужная сетка и стальные пластины сверкали на солнце, словно змеиная кожа, обтекая гибкое тело подобно драконьей чешуе. Пару минут Погожину удавалось парировать деревянной палкой удары клинка и даже пытаться проводить атаки, но в конце концов "барин" не только ушел от захвата, но и ощутимо приложил его клинком в бок, после чего окончательно успокоился.
– Согласен, – кивнул он, вкладывая саблю в ножны. – Сразу не убьют, выживешь. Но есть еще одно.
Зализа кивнул в сторону связанного татя, которого засечники выволокли на улицу и поставили в жнивье на колени.
– На разбое попался? – спросил опричник.
– На разбое, – с готовностью подтвердила Матрена.
– Ну, а раз так, – подобрал Зализа меч и протянул его Погожину. – Зарежь его.
– А почему я? – не понял милиционер.
– Ты хочешь стать воином, – развел руками опричник. – А воин обязан преступать заветы Божии и убивать врагов земли нашей. Покажи, что ты способен ради долга воинского преступить запрет Господа на пролитие крови.
– Но ведь он всего лишь вор, – попытался объяснить Погожин. – Вор должен сидеть в тюрьме. Ну, там, три года, четыре. Сколько суд решит.
– Четыре года? – поразился опричник. – Целых четыре года? А кто его все это время кормить станет? Ты? Или Матрена? А потом что? На свободу станишника отпускать? Пусть опять грабит? Не-ет, такое только в престольной придумать могут. Живут они там богато, государь милостив. Это они могут за кражу руку или ногу отрубить, а потом отпустить. А у нас разговор простой: сук и пеньковая веревка.
– Я согласен стать воином, а не палачом. Одно дело в бою врага убивать, и другое – безоружного зарезать.
– На болоте твоим врагом был дед Агарий, – холодно напомнил Зализа. – И ты его даже не поранил, хотя чрез это погибнуть мог. Если ты всегда милуешь татей и ворогов, то мне такие ратники не нужны!
Ответ прозвучат твердо и недвусмысленно. Станислав взял меч, шагнул к молча ожидающему смерти бандиту. Матрена осенила себя крестом и отвернулась. Милиционер прижал клинок к горлу преступника, и… И… И… Не мог он просто взять, и резануть по горлу живого человека, как какой-нибудь чеченец! Просто не мог, и все!
– Матрена, веревку принеси, – прозвучал за спиной спокойный голос, подводящий итог экзамену.
Погожин вздрогнул, снова прижал клинок к горлу смертника… Одно усилие, одно движение, один рывок… Неожиданно Станислав уронил меч, быстрым движением расстегнул кобуру, вынул пистолет, передернул затвор, вскинул оружие и просто и без прикрас нажал на спусковой крючок.
Бездушный механизм смерти сработал без осечек: хлопнул выстрел – тать резко дернулся и повалился на бок, а милиционер небрежно отбросил в сторону ставший совершенно бесполезным "Макаров".
Однако засечники тут же кинулись в жнивье и отыскали странную металлическую игрушку.
– Что это, Нислав? Пищаль?
– Пистолет, – Погожин устало опустился на землю.
– Такой маленький?
– К нему специальные патроны нужны, а их больше нет, – тихо сообщил милиционер. – Можно выбрасывать…
– Зачем? – Зализа подошел ближе и постучал пистолетом ему по плечу. – Отдай кузнецу, он тебе из него хороший топор выкует. Или нож. Странный ты воин, но я, кажется, знаю, что за оружие тебе нужно. Посмотрим, каков ты в деле. Матрена! – поворотился он к женщине. – Прокормишь мужика?
– Да как же одна, барин?! – взмолилась баба.
– Не хнычь, – повысил голос опричник. – Два года одна тянешь, и ничего. А тут я тебе недоимки прощу, мужику твоему двух коней дам, чтобы на смотры выезжал. И помогать он тебе станет, когда не при службе… Или вовсе забрать?
Матрена набычилась, и ничего не ответила.
– Ладно, – рассмеялся Зализа, – поможем тебе хозяйство поднять. Мужик твой пусть поправляется, раз увечный, но послезавтра к полудню собирай, с собой в Копорье заберу. Нужен.
Опричник посмотрел на потерянно сидящего рядом с расстрелянным татем Нислава, но его состояние, похоже, вполне удовлетворило опричника. Он легко поднялся в седло, поймал за повод заводного коня и помчался по пыльной тропе. Спустя несколько мгновений двое других засечников последовали за ним.
Усадьба выглядела в точности так, как ее оставили уходящие в крепость стрельцы: пролом в стене, закрытые ворота, выломанные двери дома. Пара подворников бесцельно слонялись от забора к забору, не зная, к чему приложить руки, из сарайчика обиженно хрюками свиньи, доносилось голодное мычание коров.
– Ярыга! – громко позвал Зализа единственного человека, который точно никуда не мог деться. – Куда пропал?
Харитоновский человек высунулся из опустевшей конюшни, увидел опричника и торопливо потрусил навстречу:
– С чем приехали Семен Прокофьевич? – подобострастно поинтересовался он.
– А ты думал, усадьбу крамольную без присмотра оставим? – спрыгнул на землю Зализа. – Чтобы тут новое гнездо колдовское завелось? А пошто тын никто не поправил? Али людишек не стало?
– Так, – понизил голос ярыга, – бают, сожгут усадьбу со всеми вместе. Как опричники с Москвы прискачут, так и сожгут. Девки, почитай, все по деревням разбежались, подворники тоже. Остались только Аким с Тимуром, они из Замежья, им тикать ближе.
– Почему коровы не на пастбище? А свиньи почему орут голодные? – продолжал отчитывать ярыгу опричник. – Ты хоть знаешь, что поместья изменников государю под руку отходят? И убыток вы творите самому царю Ивану Васильевичу.
– Так, я… – развел руками ярыга.
– Грамоте обучен?
– Да, барин.
– Беглых подворников перепиши и всем начет поставь за нерадение, – четко распорядился опричник. – Скотину немедля накормить, на свежую траву выпустить. Тын чтобы к завтрашнему вечеру выправили… А пошто ты на левый бок кривишься?
– Ранили меня, Семен Прокофьевич, когда вы усадьбу воевать изволили, – признался смерд.
"Вот и бунтовщик выявился, – недовольно подумал Зализа. – Хотя этого карать не за что: барина защищал".
– Как тебя зовут?
– Твердиславом кличут, барин.
– Раз ты честность свою показал, – кинул опричник ярыге повод коня, – и от долга своего не убег, ставлю тебя в усадьбе приказчиком. Завтра всем убыткам перепись соверши, начет на беглых смердов наложи, порушенное исправь, за порядком следи. Теперь с тебя весь спрос. А сегодня я смотр поместному ополчению желаю произвести. Посылай вестников, дабы немедля сюда оружные и о двуконь явились. А пока угощение нам устроить распорядись.