Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один - наиграются или нет? Но - приятно, что случайная пустяковая вещь - прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача не удивительно. Сиду в гости не ждали - а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
- Цикориевый только у нас, - похвасталась Альма. - Но ячменный тоже ничего. Особенно когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
- Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
- Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
- Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например, про колодец и маятник. История ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица - уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит… В Камбрии предпочитают печальные концовки.
Рассказчица сида хорошая - вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
- А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
- Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, всамделишная история на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, сида не пожалела. Завывала, что та баньши.
- Майни, - голос Альмы чуть дрожит, - ну скажи, что это неправда! Сочинять и врать - это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать - так пожалуйста. А как истории детям рассказывать - так я не вру!
- Правда, я многое придумала.
- Я так и знала! - Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой - спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
- Она многое придумала, - заявил он, - вот только не так, как тебе кажется.
- То есть?
- А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история - правда.
- Выдуманная правда.
- Выдуманная правда - это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
- Так, - девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
- А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены - кто их вообще мог придумать?
- Ты плохой, - сказала Альма брату, - Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
- Будет, - отрезал Тристан, - только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
* * *
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери - не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке - любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне - лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из "Нормы"! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
- Ну, я пришла, - громко сообщила Немайн, - дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
- А ничего, - сурово пожевал тот губами, - петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом - и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто - поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.
Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья…
- процитировала Немайн. - Прошу прощения, что не в рифму - я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет…
- Русский поэт? Не знаком.
- Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати - только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, - пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
- Как это - вылупилась? - заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак. - Вы же не птица…
- Это целая история. Если коротко - был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание - а вместо него появилась я. С его памятью - но другая.
- А-а. Ну, это нормально, - успокоился призрак. - В сущности…
Немайн дёрнула ухом.
- …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
- Это не то.
- Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите "он"?
- А это был мужчина, - а про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-то, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!
- Даже и так? В таком случае, должен вас порадовать - если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остаётся всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть - так вам будет попроще.
Немайн хмыкнула.
- Ну вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…
- Она же не смогла убить!
- А я не могу даже подумать!
Церемония закончилась.
Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам чёрное золото прямых волос. Просияла. Какие у неё глазищи!
- Я - это ты!
- Нион? Луковка? Ты куда исчезла?
- Ты знаешь! Ты всё знаешь. Но тут всё сложнее, чем я думала. Я трусиха, моя богиня.
- Я не богиня.
- Я знаю, но я привыкла. А что обещала - сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи - того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но я всё сделаю!
- Возвращайся, Луковка, - предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинёшенька. Да с её характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы. - Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.
- Никого мне не надо, кроме тебя, - не согласилась Нион, - а ты со мной всегда. Я всё сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мёртвая… Ведь я - это ты!
Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная - а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя - маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь всё выглядит таким, каким и должно быть…
Нион стоило как следует отругать - за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но - роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик-композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:
- Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую, шестьдесят две сотых доли процента от необходимого для обратного переноса.
И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:
- Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!