4.
...В одном девчонка не соврала - тропинка "прямо на солнце" была очень плохая. Бурьян со всех сторон цеплялся за одежду и сумку, плотная трава, сплётшаяся стеблями в сеть, путалась в ногах. Другое дело - какой-то ещё тропинки там вообще не наблюдалось.
В бурьяне гнездились слепни, надоедливо слетавшиеся на мой запах. Я триста раз успел проклясть своё любопытство и сто раз успел поинтересоваться - интересно, по какой же тропинке всё-таки прошустрили тут те два старика? В то, что они шли этим путём, мне просто не верилось.
Я устал, как собака - и тут выяснилось, что и в другом девчонка не обманывала. Заросли расступились. Я вывалился на пустошь. У дальнего края виднелись утонувшие всё в том же бурьяне развалины двухэтажного здания.
На полпути к нему, точно в середине этой поляны, высилась ржавая, но неожиданно прямая мачта. Я с удивлением и интересом понял, что это не просто мачта, а причальная мачта для дирижаблей - высокая решётчатая конструкция. Такие я видел на картинках.
Но ещё интересней было, как это я ухитрился не увидеть это десятиметровое сооружение раньше. По идее, её должно было быть видно даже от станции, не говорю уж - с любого конца этого заброшенного аэродрома (а в том, что это именно аэродром, я уже не сомневался и без слов той девчонки... кстати, симпатичной, это я правильно заметил).
От мачты падала на низенькую сухую траву чёткая ажурная тень. А слева от развалин я увидел ясно тропинку - даже целую дорогу, с наезженными колеями. Она вела вправо и немного вверх, конечно к городу.
Я взглянул на часы. Было без двадцати одиннадцать. Ждать двадцать минут только потому, что скучающим местным жителям захотелось приколоться над чужаком, было смешно и глупо.
Я подкинул на плече сумку. Ещё раз взглянул на причальную мачту и зашагал с новыми силами к соблазнительной тропинке...
...Через шесть часов я понял окончательно и обречённо, что заблудился самым невероятным и позорным образом.
Это было смешно и... и страшно. Я петлял по каким-то тропкам - то узким и еле заметным, то настоящим дорогам с отчётливыми колеями, то среди бурьянных зарослей, то на широких пустошах.
Объединяло эти тропки одно: они все неизменно терялись то в том же бурьяне, то на болотистом берегу какого-то пруда с чёрной водой, к которому я выходил с разных сторон... Раз пять или шесть я натыкался на здания в различной степени разгромленности.
Три или четыре раза в полном отчаянье я начинал ломиться прямиком сквозь бурьян, ориентируясь по солнцу в надежде просто по прямой выйти хоть на какой-нибудь край аэродрома, но ветви этого чёртового кустарника были похожи по твёрдости и переплетённости на натуральную колючую проволоку, и я с трудом выбирался обратно на тропы, по которым продолжал бесцельно кружить.
Несколько раз я начинал свистеть и орать - не "спасите" пока, но громко. Ответом мне была всё та же звонкая сонная тишина.
Нет, вру. Полной тишины не было. Раза три я отчётливо слышал звук мотора - какие-то машины ездили. Однажды донёсся до меня человеческий голос, что-то доказывавший кому-то.
А ещё раз - хоть убейте! - я услышал, как работает двигатель садящегося лёгкого винтового самолёта. Я даже головой закрутил, подняв её к небу. Там, конечно, ничего не было.
В общем, около половины шестого вечера я выбрался на широкую полосу, замощённую бетонными плитами, между которыми тут и там пробились пучки травы.
Это была ВПП, и уже это хорошо, потому что до этого я больше часа шёл по тропинкам, где и козе было бы затруднительно пройти, не ободрав бока. Мне страшно хотелось пить. Хорошо ещё, что сосиски съел...
В дальнем конце этой полосы видны были какие-то металлические конструкции. Я устало зашагал к ним, уже прикидывая, что буду делать, если так и не выберусь до темноты. И почти не удивился, увидев, что это самолёты. Их было четыре. И я узнал все.
Ближе всего оказалась китообразная туша бомбардировщика Хейнкеля - сто одиннадцатого. Он был перебит в районе хвоста, и там, среди покорёженного металла, виднелся врезавшийся в землю, но ещё узнаваемый Лавочкин, Ла-5.
Это было первое, что я увидел, потому что два других самолёта от меня закрывала эта композиция. Краску и знаки различия с самолётов давным-давно слизали ветер, дождь, снег и солнце, но я страшно удивился, что эти тонны алюминия ещё целы. Ради такого богатства сюда могли приехать на тракторе, напрямик через заросли.
Когда у среднего "узника демократии" горят трубы, преград для него не существует, такие деятели несколько раз в корпусе пытались увезти МиГ-21, памятник такой, пока старшие кадеты их не подкараулили и не отходили ремнями и кусками арматуры.
Так, удивляясь, я обошёл лежащий почти отдельно хвост бомбардировщика - и увидел ещё две машины, стоявшие на сгнившей резине в полной готовности ко взлёту, с откинутыми фонарями кабин.
Характерные щучьи силуэты и тут не оставляли сомнений - детища Вилли Мессершмидта, Bf-109, типичнейшая "пара" Люфтваффе, всё ещё стерегли аэродром. Эти были вообще нетронутыми и казались только-только сошедшими с конвейера, даже ещё некрашеными.
Я остановился под крылом одного из них и медленно спустил сумку на бетон. Мне хотелось влезть в кабину, но было жутковато. Почему-то казалось, что там - останки мёртвого лётчика.
Конечно, никакого лётчика там не оказалось. Кабина была пуста. Кожа сиденья пошла трещинами, встала коробом и побелела. Придерживаясь руками за края кабины, я осторожно сел в кресло, положил руки на управление.
Тяги, конечно, не "ходили", но в целом тут тоже всё казалось совершенно неповреждённым. Я поднял глаза - прямо перед лицом остро торчало перо винта.
- От винта... - тихо скомандовал я.
Тихий треск и шорох наполнили кабину. Я в первую секунду просто не обратил на это внимания, решив, что это ветер, но потом в этих звуках пробилось всё более отчётливое:
- Ахтунг, ахтунг, дас'ст Флондерн, дас'ст Флондерн...
- Зах-ходим на атаку, на атаку заходим, ребята...
- О шшайззе, руссише штурмфогельн...
- От солнца три пары "мессеров", Сашка, возьми на себя...
- Штилле-штилле, кнабен, аллес форвертс...
Упруго качнулись стрелки приборов - щёлк, полный, ноль... Я пулей вылетел из кабины и скатился по крылу на бетон. Сидя на корточках, задрал голову.
Было тихо. Неподвижно и разлаписто высились самолёты.
- Жара... - выдохнул я. И увидел у самого края полосы торчащий из земли кран - труба, изогнутый носик, ржавый вентиль.
Вообще-то в этом не было ничего удивительного, такие штуки на аэродроме - дело привычное. Куда удивительней было, что, когда я качнул вентиль, он хоть со скрипом, но повернулся - и мне под ноги ударила тугая струя веющей холодом воды, прозрачной и чистой. Я наклонился к ней...
- Женька! Погоди, не пей!
Как бы я не хотел пить, но такой крик после шести часов одиноких блужданий... Я выпрямился и увидел катящую по полосе ту девчонку. Она была одна и явно очень спешила. Лицо девчонки было встревоженным и серьёзным, она подлетела ко мне, проскочив между двух "мессеров", и остановилась, как вкопанная.
- Погоди, не пей, - повторила она, хотя я и не собирался пить. - Я так и знала, что ты где-то тут... Заблудился?
- Ну, - кивнул я. Притворяться не имело смысла - не для своего же удовольствия я тут хожу... - Не туда свернул.
- На, попей, - она, изогнувшись, достала из багажной корзинки бутылку из-под пепси. В бутылке оказалась вода, уже согревшаяся, и я не без удивления спросил, напившись:
- А отсюда почему нельзя?
- Нельзя, - коротко ответила она. - Ничего, что тут растёт, есть нельзя... и пить ниоткуда нельзя. Ты из пруда не пил? - она встревожилась.
- Не, - я покачал головой. - А что, яд какой-нибудь?
- Садись на раму, поехали, - вместо ответа сказала она. - Стемнеет ещё не скоро, но всё равно поехали... Сумку на багажник пристегни...
- Давай я тебя повезу, - предложил я. Не хватало ещё, чтобы девчонки меня катали на раме...
- Ты не знаешь, куда, - отрезала она. - Я и то еле тебя нашла, хотела за мальчишками возвращаться... Поставил? Садись.
Мы покатили по бетону. Рядом с тем местом, где я вышел на полосу, оказалась ещё одна тропка, она вела под откос, потом - через решётчатый мостик, перекинутый над тихим ручьём, а там мы вдруг оказались в аллее из старых лип, в конце которой видны были ржавые ворота из металлических трубок.
- Ну и ну, - вырвалось у меня, - да тут же ходьбы минут десять... Я почти дошёл, выходит?
- Почти дошёл, - согласилась она, - ещё немного, и точно дошёл бы... - в голосе послышалась ирония.
- И что у вас за аэродром такой, - пожаловался я.
- Он не у нас, он сам по себе, - отрезала девчонка и после короткого молчания вдруг сказала: - Меня Лидкой зовут, Лидией... Жень, ты вот, что... Тут рядом речка хорошая, леса, и в городе и кафе есть, и дискотека... Ты на этот аэродром не ходи. Туда никто не ходит. Почти никто.
- Вы ведь ходите, - возразил я. Теперь, когда блуждания остались позади, у меня появился жгучий интерес к покинутому месту.
- Мы не в счёт, - серьёзно сказала она. - Ты ведь даже не представляешь себе, как тебе повезло, что ты на нас наткнулся...
Мы объехали металлические воротца, Лидка остановилась, и я спрыгнул на землю, подхватил свою сумку. По этой стороне улицы, на которую мы выехали, тянулась лесополоса - наверное, вдоль всё того же аэродрома - и ряд колючей проволоки перед ней.
А на той стороне начинались заборы - я так понял, задняя сторона участков, где стояли дома. Эти заборы словно отгораживали всё остальное от аэродрома.