- Ой! Пробачте, панi! Я така незграбна! Ось Ваша валiза! - и снизу, с колена, увидела, как недоверчиво и удивленно распахнулись глаза "объекта". Привыкла небось, что с ней заговаривать тут брезгуют. Жизнь научила быть гордячкой, не замечать хамство и презрение со стороны людей, плевки со стороны соседей и ничем не прикрытую ненависть горожан, а тут…
- Ой! Ваш хлiб! Biн впав у багнюку! Ой! Я так винна! Чи можу я якось згладити свою провину i пригостити вас фiлiжаночкою кави?
- Ну… мабуть так!
А что, за чашечкою кофе одна женщина не найдет что сказать другой? Не смешите мои панталоны, как говорят в Одессе. Могу только сказать, что через час мы были лучшими подругами, а через два она, узнав, что я могу вслепую печатать, предложила поговорить с начальством на тему работы для меня.
И вот теперь мы сидим друг напротив друга и целый день стучим по клавишам. Как женщина мадам Элен очень тонкая и творческая натура. И если бы в этом мире ей можно было раскрыть свой потенциал, то, может быть, она стала бы неплохой поэтессой или писательницей. А так - кому она будет читать свои стихи?
"Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам".
Это не я - это Николай Гумилев. А это Леночка, которая не может никому показать сжигающие душу строки:
"И однажды, может, где-то, ты поймешь меня,
Как бескрылые взлетают строчкою стиха!"
Прости, Ленусик… я не со зла. Просто такова наша работа.
Змей
Впрочем, как следует поработать с документами мне не дали. Полк перебрасывали южнее, для участия в Смоленском сражении. На вяземском направлении.
Вызов от Мехлиса пришел неожиданно, в последний момент, до отправления эшелона оставалось полтора часа.
Поздоровавшись, Лев Захарович выложил на стол подполковничьи погоны и орден Боевого Красного Знамени:
- Это тебе, - сказал он. - За "Тигры". Если твои машины покажут себя - запустим их в крупную серию. Сам пробью.
Подполковник Долгих при виде моих новых погон скривился, как будто уксусу хлебнул, но поздравить - поздравил.
Выгружали нас на каком-то полустанке, и, судя по следам, мы были далеко не первыми.
Полустанок прикрывали зенитки, не меньше дюжины. Это только те, которые я сумел заметить. Над станцией болталась эскадрилья И-180. На высоте порядка шести тысяч тоже кто-то барражировал, но их я опознать не смог. Нас встречали капитан из штаба фронта и лейтенант - командир батареи "Вязов", которые должны были сопровождать нас до места, известного лишь командованию.
Полк выстроился в колонну и двинулся вслед за капитанским джипом. Я, воспользовавшись служебным положением, пристроился в люке своей машины, за зенитным пулеметом. Были у меня подозрения, что пострелять придется.
Ночью прошел дождь, он прибил пыль, но не сумел развести грязь, так что видимость была отличной.
Несмотря на отсутствие прикрытия с воздуха, немцы нас не беспокоили. Или на нас не отвлекались. Одна группа бомбардировщиков проследовала в стороне, не обратив на нас внимания, другая прошла прямо над нами, к полустанку, на котором мы разгружались.
Шли красиво, ровно, штук тридцать, не меньше, "Хейнкели-111". Прикрывали их "мессеры", двадцаткой.
Обратно бомбардировщики летели как попало, без строя, без прикрытия, по принципу "спасайся, кто может". За ними, постепенно догоняя, летели две четверки Ил-4 под прикрытием восьми И-180. Из замыкающего "Хейнкеля", на мой взгляд, совершенно исправного, начал выпрыгивать экипаж.
- Чего это они? - удивился один из заряжающих. - Рехнулись, от бомберов бегать?
- Это не бомберы, это "пилорамы", - врубился я и добавил: - Сейчас мы медленно-медленно спустимся с горы…
Ребята заржали.
Через полчаса настал и наш черед. Появились "лаптежники", и тоже с нехилым прикрытием. Атаковать, правда, не стали, болтались на высоте, чего-то выжидая.
"Вязы" взяли их на сопровождение, как наши, так и приданные. "Успею, - подумал я. - Пока они пикировать не начали, можно не дергаться".
Остальные пулеметчики не разделяли моего благодушного настроения и старательно выцеливали болтающиеся на высоте "юнкерсы".
Рев моторов и грохот пушечных очередей обрушились на нас с хвоста колонны. Вдоль дороги скользила четверка "фоккеров", поливая огнем грузовики и зенитки. По чистой случайности мой пулемет был развернут в этом направлении. Стрелять я начал раньше, чем понял, что происходит.
Длинная очередь, словно плетью хлестнула по самолетам, первый поймал пули плоскостью, взрыв и потеряв полкрыла, истребитель врезался в землю. Второй получил очередь в мотор, вспыхнул и пошел падать влево от дороги.
Третий, уворачиваясь то ли от пулеметных очередей, ударивших по нему из автомобилей с пехотой, то ли от столкновения с обломками первой пары "фоккеров", метнулся вправо, зацепил дерево и воткнулся в землю. Четвертый рванул на высоту и попал под "Вязы", тоже не выжил.
Колонна встала. Горели два приданных "Вяза", замыкавшие колонну полка, несколько грузовиков были подбиты или свалились в кювет. Многие водители, особенно бензовозов и машин со снарядами, повыпрыгивали из кабин и залегли в стороне от дороги.
Я задрал голову и ствол пулемета в небо, рассчитывая увидеть пикирующие "лаптежники", и крупно обломался. Не то чтобы они не пикировали и не бомбили. Но те, что пикировали, - просто горели и падали, а бомбившие - просто избавлялись от смертоносного груза. "Суперрояли" намертво вцепились в истребительное прикрытие, и немцы не столько дрались, сколько пытались смыться. "Лавочкиных" было вдвое больше. Бомберами же вдумчиво занималась эскадрилья Та-3. Шансов у немцев было мало.
Потери в полку были небольшие, но чувствительные. Кроме двух приданных ЗСУ была подбита одна наша, сгорело три бензовоза из шести и поврежден один из двух эвакуаторов. Но его можно было починить часа через два. Также сгорел один из четырех броневиков разведроты. Оставив поврежденные и сгоревшие машины, полк двинулся дальше. Починятся - догонят. С ними осталась и вторая ремлетучка.
Ника
Когда Килл облюбовал себе место для выстрела, Батя только повертел пальцем у виска.
- Головой думай! Как ты выстрелишь с поперечных балок, да еще с такой высоты? Там же лечь негде! И как ты оборудуешь снайперскую позицию? Тут все четыреста метров. Я против!
Килл растерянно посмотрел на меня. Не умеет мой стрелок-киллер находить нужные слова - теряется, мнется, а потом может просто махнуть рукой и уйти. Молчун еще тот!
- Батя, со всем к вам уважением… Оставь его в покое! Он два дня весь квартал излазил под носом у немцев. А где бы ты засел?
- На колокольне!
- Банально! Немцы не дураки держать такой объект без контроля, и снайпер там - смертник.
Батя недоверчиво покачал головой:
- Товарищ Летт, ну поймите! Как он там на двух балках уляжется?
- Стоя. - Это уже Килл буркнул. Подал голос, не выдержал. Развернулся, подхватил винтовку и встал посреди комнаты. В стойку для стрельбы стоя - корпус чуть откинут назад, локоть упирается в бедро, винтовку взял на пальцы так, чтобы прицел был на уровне глаз, и застыл.
Тренировочное время для такой стойки - тридцать минут. У Килла - все сорок. Сначала, по приходе в Центр, Килл, фронтовой снайпер, воспринял новомодные положения для стрельбы как полную глупость. И даже заявил: "Я стрелял так! И буду так!" Ломать его пришлось мягко - все-таки не новичок, а боец, у которого сорок пять немецких трупов на счету. Больше уговаривала, давила на сравнительный анализ, показывала лично и привязалась незаметно для себя. Положения для стрельбы стоя и с колена сначала кажутся для тела неудобными. Начинает болеть спина, хочется напрячь плечо и перенести тяжесть винтовки на правую руку, а левую расслабить, но нельзя. Понемногу мышцы запоминают положение, и когда через некоторое время переболит все, что может болеть, оказывается: стойки очень удобны и продуманны. Конечно, продуманны! И такими мастерами своего дела, что всем этим мальчикам до них, как раком до леса! Хотя… кто сказал, что не эти самые снайпера и стали в дальнейшем теми, кто развил снайперскую систему стрельбы?! Только они сами еще об этом не знают, а я не помню пофамильно отцов-основателей.
Батя заинтересованно развернул стул и уселся на нем задом наперед, положив руки на спинку.
- Пять минут! Дальше сдохнет, - высказал он свое авторитетное мнение.
- Десять, - подал голос из своего угла Бык.
- Три-дэ? - не преминула втянуть в тотализатор всех остальных.
- Пять!
- Я даю десять, - подключился и Док.
- Десять. - СБ.
- Два к трем. Пять и десять. Маловато что-то вы даете?
- А сколько вы скажете?
- Я говорить не буду, а то еще воспримет мои слова как приказ…
- Тридцать, - перебил меня Килл. Дает себе фору. Не выкладывается на полную. Оставил небольшой запасик. На снайперском месте, на двух чудом уцелевших балках на стенах развалин трехэтажного здания, Килл выстоит и час, и два - столько, сколько надо до выстрела, и не промахнется. Но это потом…
Чай совсем остыл. Именно так, как я люблю, - едва теплый чай, не горячий, сладкий.
- Двадцать минут! Сдаюсь! - Батя хлопнул ладонью по столу. - Хватит!
Я покачала головой:
- Тридцать - это тридцать… считай дальше.
- Да ну вас! Сумасшедшие! - в Батином голосе непонятно, чего больше, - восхищения или удивления. Наверное, в равных пропорциях. В лесу после приземления без Бати мы бы не выжили. Выжал нас, как лимоны, но вывел. Обошел и засады, и лжепартизан. Нюхом чуял, по ветру ориентировался - тогда для нас он был и командир, и бог. Чего же теперь?