- Привет, Ханс. Как дела?
- В клуб иду, договорились с Нильсом.
- Репетируете?
- Да помаленьку… Таксист усмехнулся:
- Ну, будете играть, позовите на концерт.
- Обязательно.
Попрощавшись, Ханс пошел себе дальше, мимо огромных сугробов - с утра шел снег, вот и не успели убрать, теперь сгребали погрузчиками в самосвал, - мимо сверкающих витрин супермаркета, мимо катка, наполненного музыкой и детским смехом, пройдя небольшую площадь, свернул на улицу Грига - узенькую, едва разъехаться - там-то и притулился молодежный клуб, маленький, неказистый, зато с небольшим залом - зальчиком - и сценой. Перед дверью переминалась с ноги на ногу какая-то длинная - на голову выше Ханса - девка, а внутри уже мелькала длинная темная шевелюра Нильса - парень деловито перетаскивал в угол большой усилитель.
- Привет, Нильс.
- Явился… Чего опаздываешь?
- Да так… Слушай, сейчас по пути таксиста встретил, Акселя, помнишь?
- А, забавный дядька. Берись, вон, за монитор, тащи…
Нильс - пацан всего-то на два года постарше Ханса - упорно демонстрировал деловитость.
Подтащив монитор поближе к краю сцены, Ханс щелкнул пальцем по тугому пластику большого барабана, прислушался к звуку:
- Классно. Только зачем его розовой фольгой обклеили?
- Это не фольга, краска. Дагне сказала - красиво. Дагне - это была подружка Нильса. Ну, раз она сказала…
Молча подкрутив микрофон, Ханс полюбовался своим отражением в тарелке ударных. Ну и харя! Круглая, расплывшаяся, белобрысая, с широким приплюснутым носом! Ханс расхохотался - нет, конечно же, это не он такой, а отражение. Нильс недовольно покосился на него. Дескать, вот бездельник - опоздал, да теперь еще и хохочет невесть почему. Как маленький, право слово, нашел игрушку. Ханс оторвался от тарелки:
- На ударных сегодня кто с нами? Калле из "Фаты невесты"?
- Нет, не Калле. - Нильс поставил усилитель на пол. - Он вообще ниоткуда, этот парень. Может, всегда будет с нами играть.
- Всегда?! - округлив глаза, восторженно воскликнул Ханс. - Вот это да! Наконец-то. И ты молчал? Друг, называется.
- А ты меньше шляйся где попало… - Нильс старался не показать, доволен, мол, сам видишь, кто тут делает все для группы, вот и ударника наконец нашел. Ну, или почти нашел.
- Я его и сам-то еще не видал. Даже, как зовут, не помню… Стиг, кажется. - Он пожал плечами. - Дагне присоветовала.
- А, ну, раз Дагне… - Ханс картинно развел руками. - И когда придет?
- Да давно уже должен быть. Может, зайти стесняется? Ты у дверей никого не видел?
- Не-а, никого… Только какую-то длинную девку. Ну, она, наверное, просто так стояла.
- А, симпатичная такая блондинка, - выпрямился Нильс, поднимая провод. - Я ее тоже заметил.
- Симпатичная? Ха! Этакая-то дылда… Это, кстати, не она там в дверь заглядывает? Девушка, тебе кого?
Девчонка - высокая, длинноволосая, с глазами, кажется, серыми или голубыми, посмотрев на ребят, усмехнулась:
- Вы - Нильс с Хансом? Приятели переглянулись:
- Ну, да… Я Нильс, а он - Ханс.
- Тогда я к вам, - улыбнулась девчонка. - Стигне меня зовут.
- Что-о?!
- Что слышали. Вам ведь ударник нужен. Ну, так я и есть ударник. Вернее, ударница.
Этого Ханс уж никак не мог вынести. Вытащил откуда-то палки, протянул долговязой девке:
- А ну-ка, помолоти!
- Запросто!
Пожав плечами, Стигне взяла палки, уселась за установку, примерилась и… Трах-тах-тах-бум-бумм…
Молотила минут десять без остановки, раскраснелась вся, волосы разлохматились по плечам, а глаза - ну так сияли… Ханс даже подумал, что прав приятель, девчонка и вправду красивая. И тут же покраснел, застеснявшись собственных мыслей.
А Стигне, закончив, взглянула лукаво - ну как?
- Класс! - выдохнул Нильс. - Где так настропалилась?
Девчонка еще больше зарделась:
- У меня папа такую музыку любит. Так и я с детства…
Немного поболтали, потом попробовали поиграть вместе. По мнению Ханса - совсем неплохо получилось.
- Только вот засмеют нас на первом же концерне, - улучив момент, шепнул он приятелю. - Скажут: вот уроды, девку за ударные посадили!
- Да и черт с ними, - отмахнулся тот. - Стучит-то она классно!
Да, Стигне играла классно, с этим нельзя было поспорить. Даже Калле из "Фаты невесты" далеко было до нее.
Ребята и не заметили, как пролетело время. Стигне случайно глянула на часы:
- Ой, мамочки! Время-то… - Она надела куртку - ярко-красную, радостную, с желтым кленовым листом позади. Ханс с Нильсом не удержались, переглянувшись, прыснули - уж больно детской показалась им курточка. То ли дело у них - черные, с заклепками, молниями. Только вот в мороз по два свитера поддевать приходится.
- Смейтесь, смейтесь, - заматывая шарф - тоже красно-желтый, яркий, словно из рекламы "Соки и воды Гронма", ничуть не обиделась Стигне. -Зато она теплая и удобная. Вам куда сейчас? Мне - в сторону Снольди-Хольма.
- По пути. С Хансом. - Нильс, одеваясь, махнул рукой. - Он как раз там живет, пока…
Ханс обидчиво шмыгнул носом - "пока"! Мог бы и не напоминать. Да и в самом деле, после неожиданной смерти родителей он пока проживал в собственном доме на птичьих правах - под опекой добросердечной женщины Марты Йоргенсен - жены таксиста Акселя. Вообще-то, раз не было родственников, Ханса, как несовершеннолетнего, должны были отправить в муниципальный приют, до установления опеки. Только вот согласится ли опекать Ханса госпожа Иоргенсен? И дозволят ли ей? Ведь была где-то в живых Хансова бабка, вернее прабабка. Она - прямая родственница, да и часть дома в Снольди-Хольме, как оказалось, записана на нее. Где ж ее в таком случае черти носят? Говорят, в Канаде. Ханс вздохнул, совсем не слушая, что говорит ему Стигне. Оба ждали автобуса.
- Какой-то козел, представляешь? - Стигне поежилась. - Вот гад приставучий. Разреши, говорит, тебя проводить. А сам весь такой неприятный, лысый, скинхед какой-то, думает, я из таких, с которыми все можно себе позволить. Вот и сегодня, когда сюда ехала, тоже всю дорогу клеился…
Шипя тормозами, подъехал автобус, длинный, с зауженной крышей. Усыпанный разноцветными лампочками, он походил на зажженную рождественскую елку. Ханс вспомнил встретившихся сегодня "гнома Юлениссена", таксиста Акселя, полицейского комиссара и того… чье лицо быстро промелькнуло в толпе. Ханс узнал бы его и из миллиона. Тот самый лысый нелюдь, что едва не сжег их с Мартой Иоргенсен в заброшенном сарае. Не так и давно Ханса выписали после того случая из госпиталя. Мальчик помнил все - и как тащили его по осеннему саду, связав руки скотчем, и как распластали у дерева, и как едва вырвался… и Марту… и дым из всех щелей. Ужас! Не хотелось бы еще раз пережить все это.
- Слушай, Ханс, - ткнула его локтем Стигне. - Не обидишься, если спрошу?
- Спрашивай.
- А тебе не страшно одному? Ну, в доме.
Ханс неожиданно для себя задумался. Он в общем-то и не был один. Каждый вечер кто-нибудь приходил: то Нильс с Дагне, то Марта, то сосед - маленький смешной доктор Арендт, то добрая русская медсестра Марина.
- Нет, наверное, не страшно, - тихо ответил он и, чуть помолчав, признался: - Только грустно как-то.
- Понимаю, - Стигне кивнула. Потом предложила: - А давай, я тебе сегодня вечером позвоню, ладно?
- Позвони, - прошептал Ханс.
- Ну, вот, моя остановка. - Девушка улыбнулась. - Тебе дальше. Счастливо!
- И тебе. Завтра увидимся.
- Конечно.
Смеясь, Стигне спрыгнула с автобусных ступенек, обернувшись, помахала рукой, не заметив, как из задней двери, в числе других пассажиров, выбрался противный, наголо бритый парень, что так доставал ее в последнее время… и был так памятен Хансу.
Вольф Маллеме - звали его, и он выбрал себе в этой жизни один путь - Путь смерти. Смерти, впрочем, не для себя… Он удачно скрывался от полиции - дядя, владелец рыболовного судна, ушел за косяком селедки куда-то к Исландии, и Вольф распустил через бывших приятелей слухи, что и он там. Конечно, полиция могла проверить все и по радио, да и наверняка проверила уже, но Вольфу было все равно - он знал, что у него есть могущественный заступник - сам Властелин Тьмы. Куда уж было полиции тягаться с ним! Потому и не особо таился Маллеме, только подстраховывался малость - снял, не сам, через знакомого, небольшую квартирку в трехэтажном деревенском доме недалеко от Снольди-Хольма. Деньги были - заработал на рыболове у дядьки, да и мудрено было не заработать - шла путина. Только вот труд рыбацкий - мрачный, тяжелый, грязный - вовсе не вызывал у Вольфа энтузиазма. Руки его, несмотря на перчатки, покраснели, кожа потрескалась от морской соли, ладони гнусно пахли йодом и рыбьими внутренностями. Вольф сбежал в первом же норвежском порту. Конечно, не забыл прихватить деньги… и не только свои.
Он жил теперь здесь, неподалеку от старого кладбища, и вид, открывающийся из его окон, напоминал о Повелителе.