Глава 4
ЭТО БУДУ Я!
Апрель 865 г. Киевщина
В затиший седяще,
Тмами грехи творяще…
Стихотворные подписи. К "Соборнику" 1647 г.
В конце месяца березозола все зеленело близ славного града Киева: и березки, и клонящиеся к реке ивы, и вербы украсились зеленью, чтоб не стыдно было молодых дубков-парубков, что стояли рощицей на холме, за сосновым леском. Бурно журчали воды в Глубочице, на Притыке, Почайне, вливаясь в разлившийся широко Днепр-батюшку. Покрыла вода - синяя, холодная, снеговая - заливные луга, что тянулись вдоль Глубочицы-речки аж до самого мыса. Ах, холодна водица, студена! Холодна и в реке, а на лугу чуть теплее, самую малость.
Молодой парень, отрок, светлоглазый, с русыми растрепанными волосами, закатав порты, осторожно попробовал воду босой ногою. Передернул плечами - холодно! А солнце, весеннее ласковое солнышко, так припекало уже, так жарило, что отрок, сбросив в кусты кафтанец, истекал потом под тяжелой зимней рубахой. Руки его, и ноги, и даже кончик носа были измазаны глиной, отрок сердито морщился - нет, скорей его можно было б назвать не отроком, а молодым парнем - над верхней губой пробивались уже светлые, хорошо заметные усики, чуть тонковатые губы сжаты твердо, по-взрослому. И взгляд такой же, не отроческий вовсе - тяжелый, приглядистый… Ан нет! Оглянулся парень на солнце, сверкнул озорной улыбкой, и глаза блеснули уже по-другому, весело, задорно, по-детски. Приложив руку к глазам, взглянул на небо - синее и высокое, залихватски свистнул, выдохнул и, мигом скинув одежку, нырнул с разбегу. Поплыл - быстро, разогреваясь, - потом, отдыхая, перевернулся на спину, подставил грудь солнцу. Замерз, снова перевернулся и поплыл обратно, выбрался на берег, запрыгал на левой ноге, выбивая попавшую в ухо воду. Потянулся к одежке… Глянь - а ее-то и нету! Но ведь сюда ж бросал, вот под эту ракиту. Или - не сюда? Смешно сморщив нос, парень обвел взглядом кусты. Ласковое солнце быстро сушило кожу, по ногам, из травы, поползли какие-то букашки, блестящий жук уселся вдруг на плечо, парень согнал его, небрежно махнув рукой, задумчиво посмотрел вокруг, почесав на левой стороне груди тусклое-синее изображение волка. Потом вдруг нагнулся к кусту… к одному, второму, третьему…
- Чай, потерял что, Вятша? - раздался из-за кустов насмешливый девичий голос. Вятша улыбнулся, раздвинул ветки:
- Не меня ль ждешь, дева?
Дева - высокая, пышногрудая, с толстой - в руку - косой, улыбнулась, притянув парня к себе.
- Вон твоя одежонка, сохнет, - целуя в губы, указала на дальнюю вербу. - Что ж на мокрое-то положил?
- Ничего, высохнет, - оторвался от девы Вятша. - И свою б посушила, чай, тож не суха. - Он потрогал мокрый подол, задышал тяжело, чувствуя ласковую теплоту девичьей кожи.
- Лугом шла, вот, вымокла… - смущенно проговорила девушка. - Инда и правда - посушить?
Хитро сощурившись, она отпрянула от парубка, медленно снимая одежду… широкую льняную юбку, рубаху… Не скрывая восхищения, Вятша любовался молодым крепким телом. Даже почувствовал вдруг, что краснеет.
- Что зарделся? - Девчонка положила ему на плечи руки. - Иль не видал?
Не дожидаясь ответа, она с жаром впилась парню в губы и повалила в траву…
Высоко над ними синело весеннее небо, пели за ракитами жаворонки, желтые пушистые одуванчики щекотали кожу.
- Лобзя… - шептал Вятша. - Лобзя… Любимая… - Выдохнув, он наконец откинулся на траву, погладил девушку по ладному, трепещущему еще животу, спросил: - Замуж пойдешь за меня?
Лобзя счастливо улыбнулась:
- Пошла бы… Да тетка Любомира не пустит. Кто работать-то будет?
Вятша приподнялся, оперся на локоть:
- А давай убежим!
- Убежим? - Карие глаза девушки испуганно округлились. - Что ты! Мир-то кругом незнаемый, страшный. Лучше уж тут… Да и Онфиску жалко. Пропадет здесь одна.
- Мир страшный? - громко воскликнул Вятша. - А здесь тебе не страшно? Что ты видела-то, кроме этой усадьбы да работы с утра до поздней ночи? Даже в Киеве никогда не была. А тут… Тетка Любомира, змея, все кричит, все недовольна, рука у нее тяжелая, сама знаешь. Да и мужик ее, Мечислав, на медведя больше похож, не на человека. Я заметил, как он на тебя да на Онфиску смотрит. Хорошо хоть, приходит нечасто…
Лобзя вдруг вскрикнула:
- Ой, я чего пришла-то! За тобой тетка Любомира послала, в Киев пойдешь, к Мечиславу.
- В Киев? - Вятша не знал, радоваться ему или печалиться. С одной стороны - Киев! - с другой - Мечислав, корчмарь гнусный…
- В Киев? - переспросил парень, вспоминая, когда же он там последний раз был. Осенью, когда возили на продажу забитую скотину? Да, похоже, что так. Киев… Светел град, многолюден, весел - давно б сбежал, да Лобзю жалко. Не думал - не гадал, а вот присох сердцем. Как теперь без нее-то? А интересно, как в Киеве названый братец Порубор поживает? Вот и навестить… Вятша улыбнулся. Лобзя потерлась об его грудь плечом:
- Хорошо в Киеве?
- Славно! Но, конечно, никто там нас не ждет. - Юноша помрачнел. - Можно, конечно, попробовать в дружину наняться, к Хаскульду-князю, воевать я умею… Ждать будешь?
- Не пущу! - твердо отозвалась Лобзя. Потом прижалась крепко: - Что ж ты лежишь? Ну же…
- Двое какие-то пришли засветло, - по пути поясняла девушка. - Ты уже за глиной уехал. Один длинноносый, рыжий, другой маленький, слуга наверное. Мечислава спрашивали… Тетка их сразу в избу впустила, да на нас шикнула. Онфиске велела затворять тесто, а меня за тобой послала, да все выспрашивала, хорошо ль ты Киев-град знаешь.
- Чего ж она тебя-то выспрашивала, не Онфиску? - осторожно ведя под уздцы запряженную в телегу лошадь, поинтересовался Вятша.
Лобзя покраснела:
- А то ты не знаешь?
- Знаю, люба…
- Чего ж тогда спрашиваешь?
- Так… - Вятша, прищурившись, посмотрел на девушку. Та еще больше зарделась:
- Пошто уставился-то?
Не говоря больше ни слова, Вятша крепко обнял ее и поцеловал в губы.
- Никогда у меня никого родного не было, - прошептал он. - Теперь вот есть - ты.
Лобзя ласково взъерошила ему волосы:
- Пошли уж… Лошадь уйдет.
Тетка Любомира - крепкая, широкая в кости, высокая, словно башня, - дожидалась их в воротах усадьбы. Грубое лицо ее недовольно хмурилось, в правой руке тетка держала вожжи.
- Явились, работнички! Полдня жду, - завидев Вятшу с Лобзей, зло сказала она. Замахнулась на девчонку вожжами…
Вятша ожег ее ненавидящим взглядом, и Любомира все ж таки не решилась ударить. Только пробурчала что-то да прогнала Лобзю в овин помогать Онфиске перекладывать старое сено. Давая указания девкам, косилась на парня. Слишком заматерел тот, да вишь, как смотрит - волком! Давно б пора окоротить его, давно… Ничего, придет Мечислав, тогда и окоротим, шелковым станет… а не станет… там видно будет.
- В избу не заходи, тут стой, - Любомира строго кивнула на росшую возле амбаров березу. Вятша пожал плечами - тут так тут - какая разница? Лишь бы девок не трогала. Прислонился к березине, сунув в уголок рта сорванную прошлогоднюю соломину. Ждал.
Любомира, заглянув в погреб, прихватила изрядный кувшин кваса и с поклоном вошла в избу. Надо же! И кому ж она этак кланяется? Любопытство родилось в душе Вятши, и даже не любопытство, а элементарное чувство опасности - что ж это за люди такие, лицезреть которых он не удостоился чести? От кого таятся? И какой подлости от них можно ждать? Не любил Вятша таких непоняток, и радостное чувство, которое он испытал, услыхав от Лобзи о предстоящем пути в Киев, сделалось уже и не таким радостным, а скорее тревожным. Взглянуть бы - что за люди? Лобзя-то их видела… Так ее в Киев и не послали, а послали его. Значит, опасаются, что может сболтнуть лишнего… Как бы невзначай Вятша переместился поближе к избе и навострил уши. Ничего толком не расслышал, подошел еще ближе… И едва не столкнулся с вышедшей из избы Любомирой.
- Что ты тут вынюхиваешь? - зло ощерилась та. - Я ж сказала - у березины ждать.
- Да, показалось, позвали.
- Позвали его… Ужо позвали б, так услыхал бы! - Любомира скривилась, пряча в глазах тщательно скрываемую ненависть. Ничего, наступит скоро ее время. Сквитается за непокорство, сквитается…
- В Киев пойдешь, - хмуро сказала она. - Отыщешь там, на Щековице, корчму Мечислава-людина. Ну, ты его знаешь, и он тебя. Скажешь, чтоб ехал немедля сюда, на усадьбу, одвуконь. Ежели заупрямится, скажешь - важный человек его ждет, от которого великий может статься прибыток! Все понял?
Вятша молча кивнул - чего тут непонятного? Спросил только:
- Через реку Лобзя перевезет? Любомира фыркнула:
- Вот еще! Чай, в доме работы нет? Сам переберешься, лодку в кустах спрячешь, да получше - украдут - шкуру спущу!
- Да кому тут красть-то? - резонно возразил Вятша и подтянул пояс. - Так я пошел?
- Иди, иди… Да, Ораю заодно поесть снеси, заглянешь по пути на пастбище. Горшок вон, у ворот.
Прихватив горшок с мослами, парубок вышел за ворота, оглянулся - не выскочит ли из амбара Лобзя? Нет, не выскочила. Вздохнув, он спустился по тропинке к оврагу, откуда брали глину, и, поднявшись на холм, свернул к пастбищу, где паслись уже на свежей травке коровы. Учуяв его, радостно залаял за оградой Орай - крупный, похожий на теленка пес.
- Ну, не лай, не лай, Орайко. Ешь вот. - Вятша опустил на траву горшок. - Кушай.
Погладил пса по загривку, тот, чавкая, радостно замотал хвостом. Парубок задумчиво посмотрел на усадьбу. Ее и не видно-то было отсюда, только торчала из-за рощицы крытая камышом крыша.