Додумать Виктор не успел. Из дымного облака разбитой деревни вырвалась гигантская стая псов, обвязанных взрывчаткой. Они не лаяли, словно у них вырезали языки, только топот сотен лап приближался, заставляя дрожать землю. Ничего нового в этом не было - тактика Мохтат-шаха уже была хорошо известна советским. Собак встретили дружным огнем, скашивая их десятками. И все же расстояние до кишлака было слишком малым, звери мчались с непостижимой скоростью, проделав большую часть пути за пылевой завесой. Вик схватил бинокль и увидел, как множество псов, истерзанных пулями, достигли нашего рубежа и врезались в машины. Вспыхнули одновременно два бэтээра и БМП. Взрывчатку на боках животных подорвали дистанционно, и вдоль линии, где залегли две роты, прошла цепь оглушительных разрывов. А вслед за собаками-подрывниками повалили другие, налегке. Огромные и нелепые, словно сшитые из разных частей… Вик не поверил своим глазам, а ведь предупреждал его Саид о странных зверях. Они вкатились на передовую и начали бойню. Пули пронизывали их, оставляя огромные дыры, но, казалось, не причиняли вреда. Когда пулеметная очередь отрывала голову монстра от тела, голова продолжала неистово работать челюстями, вгрызаясь в горло очередной жертвы. Десятки солдат, тех, кто был слабее духом, с воплями вскочили и начали паническое отступление. Виктор сжал зубы до скрипа - ему бы сейчас верную СВД или хотя бы карабин Симонова, и толку от Вика было бы больше, чем от этих испуганных мальчишек, вчерашних новобранцев, до колик испуганных чудовищами из кошмарных снов. Увы, он не мог ввязаться в бой, не мог оставить свой пост, связанный не столько приказом командира, сколько осознанием того, что место его - именно здесь, в ожидании самого главного, ради чего был затеян этот бой.
Он ждал Мохтат-шаха.
Ужас длился недолго. Сшитая и оживленная армия афганского колдуна была бы эффективна в Средневековье, но современное оружие разделалось с ней за пять минут. Впрочем, наши потери были значительными - к медпункту один за другим побежали пары солдат, вытаскивающие раненых товарищей на носилках. Виктор тут же пожалел, что удалось взять так мало медперсонала. Впрочем, взять больше все равно бы не получилось - медицинская рота была на грани истощения после непрерывных боев последних месяцев. "Беркут, Беркут! - орал в командном пункте радист, и Виктор отчетливо слышал его вопли сквозь брезент палатки. - Беркут, это Чеглок! Высылайте вертушки! У нас девять "двухсотых" и два десятка "трехсотых"! Высылайте вертушки, говорю! У нас тут такое…"
Дальше непечатно.
Место ординатора Ларсениса было в автоперевязочной, где находился операционный стол, кислородные аппараты и стерильные инструменты. Но Виктор знал, что в АП сейчас легче и безопаснее - опытный Михеев справится там и без него. Самая трудная работа была именно снаружи, под навесом около палатки, куда ежеминутно подносили раненых - умирающих, без сознания, жутко-белых от потери крови, с оторванными конечностями, со страшными ранами. Вовремя наложенный жгут, быстро пережатый сосуд, точное определение степени тяжести могли спасти их жизни, и счет шел на секунды. Быстрые одномоментные потери рядом с линией боя - самое тяжелое, с чем приходится сталкиваться полевому хирургу. И тяжелее Ларсенису еще не доводилось ни разу.
Он впал в транс, забыв обо всем, кроме раненых. А когда очухался, то обнаружил, что стоит в автоперевязочной, голова к голове с Михеем, и накладывает герметичную повязку на сквозной пневмоторакс - раненому уже не такому тяжелому, какие были до этого. Бросил взгляд на часы - прошло двадцать пять минут. Что там наши делают? Уже кончают зачищать кишлак? Или еще не начали?
Узнал он об этом почти сразу. "Товарищ старший лейтенант! - заорали снаружи. - Товарища капитана принесли! Гранатой накрыло! Принимайте срочно!"
Ларсенис даже не успел выпрыгнуть из перевязочной - Багиряна втащили в фургон, и через полминуты он уже лежал на столе. Ротный был весь в крови, однако состояние его оказалось не критическим. Он был в сознании, дышал сам, только глухо мычал от боли. Вик срочно вколол ему промедол и камфору. Пока с капитана стягивали штаны, Виктор вытянул пинцетом несколько мелких осколков из лица. Самый неприятный осколок засел в бедренной вене. Артерию, к частью, не задел, иначе Багирян мог бы и ноги лишиться, но крови вытекло достаточно. Ларсенис убрал осколок, пережал вену. Поставил капельницу с кровезаменителем.
- Ну как?.. - хрипло спросил Эдик, медленно оживая после двойной дозы промедола, "розового укола".
- Терпимо. На три сантиметра выше - и остался бы ты без мужского хрена. На пятнадцать сантиметров выше - и распороло бы кишечник. Опять без бронежилета воюешь, джигит хренов. А так - считай себя везунчиком, Эдик-джан. До госпиталя долетишь. Если вертушки будут.
- Будут… минут через десять уже… Там ведь этот… - Багирян показал пальцем в потолок. - Шишка… из Кабула… летит… Он вертушки обеспечил.
- А как у наших дела?
- Нормально… После того как от зверей отбились… легче дело пошло… С людьми воевать привычнее. Кончаем уже зачистку… жаль, я до конца не дошел. - Комроты, совсем уже порозовевший, встрепенулся. - А ты почему не на месте, старший лейтенант?
- А где же я?
- Я же тебе сказал: принимать пленных, осматривать!
- Знаешь, Эдик, мне не до пленных было. Наших бы успеть принять.
- Отставить… - просипел капитан. - Иди и найди мне Мохтата! Быстро!
- Ладно. - Виктор пожал плечами. - Так точно, товарищ капитан.
Он выпрыгнул из перевязочной и пошел к санпалатке. Действительно, ситуация изменилась - раненых перевязали, новые перестали поступать. Зато пленных моджахедов приносили и приводили одного за другим: убитых, подбитых, пришибленных и связанных, и даже практически здоровых, с поднятыми вверх лапами. Охраняло их два десятка солдат, потому что "духов" было уже с полсотни.
Виктор пошел вдоль вереницы лежащих душманов. Не то, не то… В самом конце ряда он остановился как вкопанный. Один из "духов", показавшийся ему трупом, вдруг разлепил веки и уставился на него мутным взглядом. Один его глаз был мутно-зеленым, второй - мутно-голубым. Козлиная бородка, сплющенный, как у боксера, нос. На вид - не старше тридцати лет.
Ларсенис оглянулся - никого из наших не было в пределах пяти метров. Виктор присел на корточки и тихо произнес на дари:
- Салам алейкум, шо.
- Валейкум ассалам, - еле слышно отозвался Мохтат. - Ты тот, кто меня ищет?
- Один из тех. Похоже, тебя ищут многие.
- Меня? Или что-то другое?
- Я ищу то, что ты хранишь на груди.
- Попробуй найди. - Мохтат усмехнулся, из угла рта его вытекла струйка крови. Выглядел он плохо: кисть левой руки оторвана и замотана грязной тряпкой, щека разорвана так, что через дыру видны зубы. Большая рваная рана на черепе, бритом наголо. Вряд он протянет долго.
- Я обыщу твои карманы, - сказал Вик. - Надеюсь, ты не против? Не попытаешься меня убить? Иначе мне придется прирезать тебя, а потом уже искать.
- У меня нет карманов, кяфир. Тем более не вздумай убить меня, пока не получишь того, что ищешь. Тогда твои усилия будут напрасны, шурави-табиб. Эту вещь нельзя отнять. В таком случае от нее не будет толка. Она сохранит волшебную силу, только если ее подарить.
- Почему ты говоришь мне это?
- Потому что хочу подарить…
- Подарить? Мне, врагу?
- На войне все враги… Друг другу, брат брату… - Мохтот-шо дернулся, зрачки его сузились, и Вик только сейчас вдруг осознал, насколько моджахеддину больно. - Ты - табиб. Ты - воин. Шелкопряд должен попасть в руки только лекарю-воину. Иначе он будет бесполезной игрушкой.
- У тебя начинается бред. Хочешь, я сделаю тебе укол, - предложил Виктор. - И боль уйдет.
- Не надо укола… Воин должен терпеть боль и умирать без страха. Воин ислама должен бояться только бесчестия.
- Где та вещь, про которую мы говорим? - спросил Виктор, нервно оглянувшись через плечо. Никто не обращал на него внимания - вдали раздался гул трех вертолетов и все смотрели на машины, приближающиеся по небу.
- Пообещай, что избавишь меня от бесчестия, и я отдам тебе шелкопряда.
- Как я это сделаю?
- Там летит великий воин, человек без сердца. - Мохтат поднял руку, пальцы его дрожали. - Если он найдет меня, то расчленит мое тело и не похоронит меня по обычаю ислама. Это бесчестие, и я не попаду в рай. Возьми шелкопряда и пообещай мне, что он не найдет меня. Тогда меня отдадут людям ислама вместе со всеми павшими и похоронят по верному обычаю, до заката.
- Обещаю.
- Ты знаешь, как это сделать?
- Знаю. Я все подготовил для этого.
- Я верю тебе, шурави-табиб, потому что ты воин и у тебя есть сердце. Подними мою рубаху.
Тело Мохтот-шо было тощим, с выпирающими ребрами. Его покрывало множество шрамов, багровых заживших надрезов в виде буквы П, положенной на бок. Больше всего шрамов было на груди, напротив сердца.
- Ты видишь шелкопряда? - спросил шах.
- Да.
Ошибиться было трудно. Кожа под одним из надрезов, самым свежим, зашитым грубыми нитками, выбухала заметным бугром.
- Вынь его и дай мне.
Виктор достал из кармана нож-выкидушку с лезвием, заточенным до остроты скальпеля, и точным движением вскрыл надрез. В пальцах его оказался небольшой овальный предмет, весь в крови. Вик вложил его в руку Мохтат-шаха.
- Дарю тебе шелкопряда, воин-лекарь, - прошептал шах. - Он принесет тебе тяжелую судьбу, и горе, и радость, и победу. А теперь сделай то, что обещал…