Это Бредун заставил меня все время носить нож. Он сам привязал к ножнам две тесемочки и подвесил их мне на шею, строго-настрого приказав не снимать даже в постели.
- Тепло ему нужно, - загадочно сообщил Бредун. - Живое тепло, и чтоб капусту ни-ни…
Нож на удивление уютно примостился у меня за пазухой и по ночам маленьким зверьком лежал рядом. Я спала, видела сны, а когда просыпалась - ножны зачастую были крепко зажаты у меня в руке, и спокойная сила бродила в сонном теле.
А днем меня иногда знобило. И к вечеру - тоже. Иоганна поила меня горькими отварами и настойками, Йорис подарил меховую безрукавку, и я одевала ее по вечерам. Мы гоняли чаи, Иоганна все чаще заговаривала о приближающихся родах, старик хмыкал в бороду, а потом я шла спать.
И видела сны.
Так текло время в постоянном ожидании чего-то…
24
Мама,
вышей меня на подушке своей.
Ф. Г. Лорка
ТАЛЬКА
Я - мальчишка. Это обидно и неумолимо, как понимающая улыбка Бакса.
Впервые я понял это, когда испугался пришествия Боди.
Я стоял в десяти шагах от того страшного, что творил Бакс, в животе ворочался кусок тающего льда, и руки тряслись от ужаса и непонятной тяжести.
Потом я обнаружил, что до сих пор держу Черчекову тяпку - но это уже потом, когда Бакс говорил мне разные успокаивающие слова.
- У каждого свое оружие, - говорил он, - просто его надо сперва найти. Например, кому-то человека застрелить - раз плюнуть, а вот ножом ни в какую… Только представит себе, как лезвие в тело входит, как кровь ему на одежду выплескивается, как руку надо рывком назад - все, пиши пропало. Или саблей - запросто, а дубиной или топором - ни за что. У каждого свое оружие, Таля. Иному умереть легче, чем убить, и это тоже - оружие…
- А ты? - всхлипнул я, и Бакс осекся, нахмурился и замолчал. - Ты же не выбираешь!..
- Я сам - оружие, - непонятно и глухо ответил он. - Не приведи Бог кому другому…
Я выронил тяпку и побрел в дом.
Я - трус. Вила специально не позвала меня, когда они стали хоронить убитых Боди, но я пошел сам - что я хотел доказать самому себе? - и ворочал твердые, как поленья, трупы, внутренне содрогаясь; помогал таскать тела к опушке, где мы вырыли большую яму, и долго стоял у засыпанной могилы, шепча слова, приходившие на язык неизвестно откуда.
Вила одобрительно поглядывала на меня и молчала.
Своих мы зарыли поодаль, и там я тоже постоял, сколько надо.
Вечером Вила учила меня раскидывать Сеть. Это было трудно - словно недавно ослепший человек учил прозревшего слепого от рождения видеть мир - но я с третьего раза сообразил и вошел в нужный ритм.
Я чувствовал себя огромным пауком, нависшим над хутором, и нить за нитью невидимая клейкая паутина опутывала местность вокруг нас на полдня пути во все стороны. На северо-восток - почти до самого Переплета. Сначала было сложно отсеивать сигналы от настырного зверья и птиц, прорывавших паутину, но постепенно я настроился - тем более что посыл от приближающегося человека был бы совершенно иным по звучанию. А от Страничников - тем паче.
Бакс, выслушав мой рассказ о Сети, немного расслабился и прекратил бурчать, что "пора немедленно рвать когти". Черчек заявил о своем намерении идти в Ларь вместе с нами, Вила тоже кивнула с обреченным выражением лица, а Бакс минут пять расспрашивал меня о Сети и наконец согласился на уговоры старика обождать с уходом до очередного Большого Паломничества.
- Если уж шухер, - выразился Бакс в своей обычной манере, - так лучше чтоб при большом стечении народу. Авось, не все тут раздолбаи, да и недолго ждать осталось…
Я тихонечко вызвал Вилиссу на крыльцо, оставив Бакса с дедом и Щенком Кунчем допивать заветный кувшин, поминая умерших.
- Вила, - сказал я без обиняков, - что надо, чтобы Даром - убивать?! Научи!.. ну пожалуйста…
Она смотрела на багровые прожилки заката и не отвечала.
- Научи! - упрямо повторил я, чувствуя, что сейчас расплачусь, и стыдясь подступающих слез.
- Не могу, - прошептала она. - Не учат этому. Пока в тебе самом смерти нет - не сумеешь.
- Я уже умирал, - возразил я, - значит…
- Ничего это не значит. Нет в тебе черного света, а без него Даром убивать - убивать даром…
- А когда он во мне будет, этот черный свет?
- Ох, чую, будет, - пробормотала Вилисса, и я остался на крыльце один.
Лес стоял сплошной стеной, но краешек солнца слегка просвечивал из-за деревьев, и на миг мне показалось, что этот свет - черный.
Я - мальчишка. Впервые я понял…
Если я это понял, то, может быть, я уже не совсем мальчишка?..
25
И юности камни
изъедены снами,
на дно размышления
падают сами.
"Далек ты об Бога," -
твердит каждый камень.
Ф. Г. Лорка
ЧЕЛОВЕК ЗНАКА АХ - ОХОТНИК С ГЛУХОЙ ЗАИМКИ
…Впервые я по-серьезному заговорил о Нем уже в городе, на базаре. А вспоминал до того - раз сто. Еще со Дня Чистописания, когда мы с Менорой наткнулись на этого странного паломника в Книжном Ларе. Там, в Ларе, он и исчез, после беседы нашей ночной. Сам я не видел, как и где он пропадал - утонул в Чистописании, не до того было - зато другие кое-что видели, если не врут. А пускай и врут - иное вранье трех правд стоит…
Ведь слышал же в детстве своем незабытом то ли сказку, то ли пророчество о Нем - Том, Кто Возьмет на Себя! Слышал - да не верил. Сказка - она и есть сказка. Я уж и забыл ее почти, когда это случилось…
Помню, доча ко мне подбегает, глаза круглые, испуганной радостью лучатся; за рукав хватает: "Папка! - чуть не плачет в голос, - там человек один… на себя берет!"
Я сперва не понял.
- Что, - спрашиваю, - берет-то?
- Все!..
Вот тут-то я сказку и вспомнил, будто вновь пацаном заделался.
Переночевал он у меня в хибаре, за житье-бытье покалякали - и небо над ним не разверзлось, за дела Его окаянные, и Переплет не шелохнулся, комары - и те Его не больше, чем меня, кусали! А утром ушли мы с Менорой к Ларю, а Он заспался с устатку. И не виделись мы более. Пропал Он. В Ларь, сказывают, ушел. Вовнутрь.
И не вернулся.
Только так крепко мне это в душу запало, что стал Человек Знака Ах - охотник с Глухой заимки - не в ту строку становиться. Видно, подошло время, когда не всякое лыко в строку… Задумываться я невпопад стал, слова положенные говорить забываю, дела не все по обрядам вершу; а после и до того дошло, что в неурочное время на промысел отправился.
Шел - и боялся. Мало чего промысловики боятся, а тут разобрало. Обряды, конечно, обрядами, да только слова - они и есть слова. Пустым словом, как известно, Переплет не колеблется. А вот на промысел выйти, когда вся твоя Фраза по домам рассиживается - это уже Поступок. И вряд ли он добром от Переплета отразится.
И точно - как в Книгу глядел! На третий день у Дурного Лога в болото провалился. Ну не было там зыбуна, отродясь не было, всякий скажет!.. тамошние трясины - смех один.
Вот мне смех тот боком и вышел.
Провалился я крепко. "Ну, - думаю, - получи, Ах-неверующий, воздаяние горькое! Был охотник - и нет его, нахлебался Поступком по уши!"
Ведь ежели Переплет за дело платит - все, пиши пропало, не выберешься.
Раньше я бы и рыпаться не стал - принял бы, как должное, и сгинул бы в том болоте. А тут смотрю - стоит неподалеку у осинки чахлой Он. И осина та сквозь Него просвечивает, хотя до нее - рукой доплюнуть.
Видение, стало быть…
Постоял Он, помолчал и говорит тихо: "Что, Ах-охотник, забыл Меня?"
- Не забыл, - хриплю, - помню!.. руку, парень, руку дай…
"Нет, - качает Он головой непокрытой, - я тебе такому руки не дам. Не человек ты сейчас, а вошь Переплетная. Ведь говорил же тебе в Ларе - все, мол, на Себя беру. А ты тину глотаешь и пузыри пускать боишься! Сам себе руку подавай, Ах-охотник, а Я свое взял, и с Меня хватит…"
И так мне тошно от слов Его стало, что тина вонючая молоком парным показалась…
Топорик у меня в руке - ровно сам впрыгнул. Рванулся я лосем сохатым, осинку ту с перепугу с двух ударов свалил, поперек трясины деревина легла, я сверху, уцепился, дальше не помню…
…Стою на кочке, весь в грязюке, поджилки трусятся - но живой! Живой, братцы! Один стою, никого рядом, только будто кто меня слегка по плечу похлопал. Ветер, что ли?.. так не было ветра. Кто его знает - может, и вправду повезло; а может, действительно Он на Себя взял - потому и спасся?
Тут уж я крепче об этом задумался. Не сразу, а после, когда у костра от страха смертного отходил. И вышло по моему разумению, что парень этот - Он воистину! А мне, значит, обалдую немытому, честь великая выпала Его на ночь приютить и вроде как благословение получить. Вот и знак тому - спасение мое!
Ну как я мог молчать после этого?
…Сперва с дочкой парой слов перекинулся. С кем же еще, как не с ней - нет у меня больше никого…
- Помнишь, - говорю, - того…
Хотел сказать "парня", да как-то не сложилось. Не то слово.
- Ну, того, которого ты в Ларе… Его, в общем.
- Помню, - отвечает.
И все как-то странно на меня поглядывает - вроде ждет чего. Видела, небось, как я в болотной коросте с промысла приполз… Она ждет, а я молчу, как дурак. Не идут у меня слова с языка, ровно онемел. Только стою столбом - как тогда, на кочке - и улыбаюсь чему-то. А Менора тоже улыбается и уходит в избу, будто все у нас с ней оговорено, и не о чем больше толковать.