После отстранил, заставил внимательно оглядеться вокруг и заглянул в расширившиеся от увиденного глаза.
- Ну как? - спросил Бакс.
- Страшно, - честно признался Таля. - Страшно и дико. А я, болван - меч…
- Ну и хорошо, раз понял, - кивнул Бакс. - Набирайся ума, а я пока за двоих убивать буду - и за тебя, и за себя. И за Энджи.
Последние слова он произнес с тоской и злостью, острыми и кровавыми, как лезвия его серпов.
- Ой, Баксик, - удивленно шепнул Талька, - тебя порезали!.. смотри - рана…
Мальчишка мгновенно расслабился, сощурился и положил ладонь поверх неглубокого, но, должно быть, болезненного пореза на Баксовом плече. Губы Тальки дрогнули, он скоро зашептал нужные слова - эх, дите ты, дите, до чего ж ты на ученье-то легкое!.. тебя бы к нам лет на десять, я б тебе сама все отдала!..
Много молодым дадено, да не все молодым можется… Дар, когда наружу идет, через душу проходит, душой насыщается; губить идет - злое берет, лечить идет - доброе берет, утешать идет - боль берет, свою поверх чужой… Нет у молодых до поры ни боли великой, ни добра немерянного, ни зла неподъемного. Оттого и знают нас, Ведающих, стариками да старухами. У старых душа - что подвалы скупца. Всякое сыщется…
Приковылял мой свекор. Мы с ним помолчали и поняли друг друга без слов. Не судьба, значит, нам здесь оставаться, а судьба в Ларь идти.
Ни поспорить, ни обхитрить… Сегодня Боди нагрянули, после перерыва этакого, завтра Страничник явится, а мы без мальца сами как дети малые. Пропадем ни за грош ломаный…
Да и так, видать, пропадем. Только - где наша не пропадала? Везде пропадала, со счету сбились…
Бакс изумленно смотрел на свое залеченное плечо, потом перевел взгляд на меня.
- Баба с пустым ведром, - серьезно заявил он, - это, должно быть, к несчастью.
Ведро выпало у меня из рук и загремело по ступенькам.
22
В этой книге всю душу
я хотел бы оставить…
Ф. Г. Лорка
АНДЖЕЙ
…Кто я? Подскажите!..
Нет ответа.
Или их, этих ответов, так много, что они толпятся вокруг меня, улыбаясь и перемигиваясь, и в конце концов они берут меня за руки и уводят в тоску и безнадежность.
Кто я? Словно переворачивается очередная страница, начинается очередная глава…
Почему - словно? Просто: переворачивается очередная страница…
Я - сумрачный маг Арт-Шаран, предавший огню и демонам храмы Фриза за мимолетную улыбку босоногой рабыни с глазами гепарда. И кипящая лава страстей неукротимого старца течет через меня, обжигая и пенясь.
Я - невозмутимый шейх Салим Абу-Раббат, глава секты Великого Отсутствия, прошедший путь фидаи - "Отдающего только жизнь"; и отдавший гораздо больше, чем только жизнь, за право увидеть недозволенное. Я - шейх Салим Абу-Раббат; и ледяная броня бесстрастности охватывает мое высохшее тело.
Я - огненнобородый полководец Тилл Крючконосый, с хохотом взирающий на заваленное трупами Нарское ущелье; я потрясаю трезубцем и клянусь Громовым Инаром, что боги не успеют переварить всех жертв, которые я им принесу. Я велик, вспыльчив и лично казню нерадивых палачей.
Я - безногий нищий у Стены Трещин, и молодые калоррианки отворачиваются при виде моих струпьев, а старшина цеха отбирает у меня две трети милостыни и однажды умирает, потому что я способен пальцами скатать в трубочку медную согдийскую монету, и еще потому, что я тоже человек. Боль и ненависть, и я бегаю во сне…
Я - забитый трупожог Скилли, мечтающий о просяной лепешке, как о недосягаемой благодати; и я - патриарх Скилъярд Проклятый, владыка Топчущих Помост, но низость моего прошлого не в силах замарать лилово-белый плащ настоящего. Гордость, ставшая гордыней, трусость, ставшая осмотрительностью; тля, ставшая небом…
…Кто я? Ответьте!..
Тишина.
Иногда я перестаю быть "Я" и становлюсь таким маленьким, щупленьким "я", у которого колет в боку, болит горло и все время дрожат руки. Кое-что я все-таки соображаю: вот я иду по коридорам - это Книжный Ларь; вот люди в белых одеяниях покорно стоят передо мной - это Страничники; вот кто-то молчит у меня за спиной - это Она, иногда Он, но в конце концов всегда Она… и тяжелый звериный запах странным образом сливается с запахом книгохранилища.
Когда я пытаюсь назвать Ее по имени, через меня идет Сила. Ее Сила. Я мал, болен и слаб, но накопленные ярость, боль и гордыня кипят во мне, и бессильная Сила проходит сквозь них, насыщается душами Арт-Шарана, Скилъярда Проклятого, Абу-Раббата, Тилла Крючконосого, многих других - и Страничники потом уходят, унося в себе частицу полученной от меня Силы.
"Да, Глава", - говорят они, пятясь задом к двери.
И крышка Переплета захлопывается за моей спиной.
Кто я?! Дайте вспомнить!..
Не дают…
Кто я на самом деле?!
Человек? Тогда - который?..
И вновь шелестит, переворачиваясь, очередная страница…
(…зачем, зачем я коплю чужие души в гробнице своего сознания, зачем я даю чужой Силе воплощаться, проходя через накопленное; зачем я даю Книге читать себя?.. что?!.)
Я - толстобрюхий папаша Фоланс, заедающий предобеденную стопку водки куском малосольного огурца; я - довольство, и благодушие, и размеренность бытия.
Я - узкоглазый старик Хурчи Кангаа, жарящий дикую саранчу на одиноком костре; я - полынь степей, я - неприхотливость кожаного ремня, я…
Я - удивленный турист Анджей, я стою над умирающей старухой во флигеле с развороченной крышей, где почему-то пахнет ночным озером и спящими кувшинками. Я - отец, и друг, и муж, и…
Стой! Погоди!.. Не перелистывайся!..
Кто я?! Мгновенье, стой!.. остановись, мразь!..
Опять Книжный Ларь, опять Страничники, склонившие головы; опять Сила идет через меня, подбирая на ходу огрызки краденых чувств, как нищий подбирает рассыпанные монеты; и хлопает крышка Переплета.
Я улыбаюсь.
Я спрятал монетку последнего воспоминания, зажал в кулаке, сунул за щеку, и хитрая улыбка бродит по моему небритому и потному лицу.
Улыбка продирается сквозь щетину, как… как уставший человек через чахлый сосновый лес, а впереди маячит…
Что?!.
"…а упрямый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в прошлогодней хвое, и с каким-то тихим остервенением рассуждал о шашлыках, истекающих во рту всем блаженством мира…"
Я крадусь по ниточке этих слов на ощупь, как слепой, а вокруг шумят миры и жизни, черные знаки на белой бумаге; я проталкиваюсь через их мешанину, я иду, спешу, спотыкаюсь, отшвыриваю страницы, хлопающие меня по лицу, как кожистые крылья летучих мышей…
Я вспомню!
Наверное…
23
Роза,
застыв под луною,
на небе искала не розу -
искала иное.
Ф. Г. Лорка
ИНГА
…и вдобавок мне начали сниться сны.
Вот уже третью ночь. А два раза - днем. Раньше я не любила ложиться днем, но в последние дни я не очень хорошо себя чувствовала, и Черчек, ставший необыкновенно заботливым и оттого немного суетливым, заставлял Иоганну стелить чистое белье и собственноручно поправлял на мне одеяло.
- Не боись, девка, - шутил он, раздувая пегие усищи, - лапать не буду… Эх-ма, старый лапоть, ни к чему мне девок лапать, я б к старухе под бочок - да не разогнуть крючок…
Я улыбалась и легко-легко проваливалась в теплую мякоть сна. И снова видела Энджи - заросшего клочковатой бородой и с воспаленными глазами, видела странных людей в белоснежных балахонах, согнувшихся в поклоне перед моим мужем, видела его лицо - окаменевшее в страшном усилии, чем-то похожее на лицо Атланта с офорта Марли, когда небо впервые опустилось титану на плечи…
Я видела Талю - вытянувшегося, даже возмужавшего, очень похожего на своего отца; Таля сидел в какой-то избе, а напротив сидела женщина средних лет, однорукая и напоминающая Иоганну, и женщина эта что-то втолковывала моему сыну, а он послушно кивал - что было совершенно непохоже на знакомого мне неугомонного Тальку - и перебирал в пальцах разные корешки, веточки, листья…
"Таля!" - попробовала я позвать его, и он вскинул голову, зашарил глазами вокруг себя, а потом понурился и сломал корешок пополам.
Я видела Бакса - он расположился на крыльце и точил две кривые железяки. Он всегда любил возиться со всякими убийственными штуками; а у ног его копошились в траве два маленьких лохматых человечка, они боролись друг с другом, и я впервые услышала голос Бакса, впервые в моих беззвучных снах пробился живой звук.
- Ногу, ногу подставляй, Болботун, - бормотал Бакс, ногтем пробуя лезвие, - так, а теперь на себя… Что, Падлюк, съел?!. Пищи - не пищи, а кинул он тебя! Болботун у нас герой… вон Вилисса говорит, что это он самолично про Анджея вести из Ларя принес, когда нам еще тела потом наколдовывали… Трех кабанов чуть не насмерть загнал, а за одну ночь добрался! Слышь, Болботуша, как ты этих дьяволов клыкастых уболтал, чтоб они тебя не жрали, а везли? Ну ладно, не хочешь говорить, и не надо… Ногу, ногу подставляй!.. вот так…
Голос поплыл, заглох, и вновь - тишина.
Сны. Поначалу я не связывала их с собранием Неприкаянных, о котором никто не заговаривал, словно его и в помине не было; я не связывала сны даже с визитами Бредуна. Он прибегал по два раза на день, но ненадолго, запыхавшийся и возбужденный, он пил с Черчеком, шутил с Иоганной, рявкал на Йориса - тот понимал и любил именно такую форму общения - и разговаривал со мной исключительно о пустяках.
Не связывала сны с Бредуном, а вот - само связалось.