* * *
- Слушайте меня, люди племени пуран! Слушайте меня, взявшего посох старейшины Гэсэра по праву ножа! Слушайте!…
Легко сказать - слушайте… Ну, вот они стоят и слушают: суровые мужчины степей и испуганные женщины, беспощадные стрелки и дряхлые старцы, внуки и прадеды, сыновья и дочери - стоят, слушают… Кан-ипа никогда не умел говорить и страстно завидовал тем, кто умел. Шаманам. Безмо… Табунщик уже поведал племени о смерти толстоязыкого Гэсэра Дангаа, о надвигающемся потопе воинов Белой кобылы, о тайне Занавеса - они слушали, не перебивая, но Кан-ипа не видел в их глазах того блеска, того огня, который отсвечивал костром Безмо. Где ты сейчас, великий друг мой? Где…
- Зачем вы слушаете этого глупого табунщика? - раздался в тишине надменный голос шамана Юрюнга. - Неужели он укажет вам путь во тьме? Или отведет от вас ледяное дыхание Бездны? К кому придете вы за советом - к убийце-конокраду?!
Время шло. Он должен был ответить.
- Подавись своими угрозами, Юрюнг! Безмо открыл нам ночь - он откроет и свет! А что можешь ты? Ты и твои косматые собратья?! Вы можете жевать мясо, которое не способны добыть сами, и рассказывать о временах, когда слова повелевали миром! Даже если это и правда - ваше время упало за горизонт! Оно прошло, и…
Нет, не то. Настороженный ропот пошел по толпе, и дед Хурчи переглянулся с полудюжиной воинов, стоявших за спиной Кан-ипы. И тогда табунщик выхватил копье у одного из них и шагнул вперед.
Позднее он скажет, что на него снизошел дух Великого Безмо. Но это будет потом.
- Ша-ма-ны не ну-жны! - выдержав две томительные паузы в конце первого и начале третьего слова, закричал Кан-ипа, подкрепляя каждую паузу звонким ударом копья о столб коновязи. - Ша-ма-ны…
- Не ну-жны! - воины за спиной уловили необычный ритм, и их голоса подхватили срывающийся вопль табунщика.
Удар копья. Второй. И племя пуран согласно топнуло в конце фразы. Вместе.
- Ша-ма-ны… - люди кричали единым существом, упиваясь общим ритмом, согласованностью, цельностью; и глаза горели сопричастностью, слитным, неукротимым порывом. - Не нужны!…
Звон копья. И удар сотен ног о землю - все, как один.
Ритм. Шаманы. Не нужны. И звон копья.
Великий Безмо был доволен.
* * *
…У костра сидели шестеро - шесть неподвижных фигур, в длинных складчатых одеяниях и высоких меховых шапках, увешанных костяными амулетами; они сидели молча, глядя в огонь невидящими, остановившимися глазами - и пламя извивалось в глубинах черных зрачков, словно свет шел изнутри.
Еще одна фигура возвышалась у самого костра.
- Как хотите, - наконец сказал Юрюнг Уолан. - Это ваше право. Лично я не хочу умирать, подобно безропотному жирному валуху. Не хочу - но, похоже, придется…
Сон
…Я шел по бесконечному сумрачному лабиринту, держа руку на эфесе меча; я шел и шел, казалось, этому не будет конца, казалось, здесь сроду не было никаких ловушек, а только вечное кружение по нескончаемым коридорам и вечное напряжение от ожидания неведомо чего. Я ускорил шаги. Потом побежал. И ничего не произошло…
Я вылетел на залитую солнцем площадь - и замер. Металл конских нагрудников, металл тяжелых лезвий, металл солдатских глаз. Вперед выступил толстый безбровый евнух в ярко-бирюзовом халате.
- Что видел ты в лабиринте, человек?
- Ничего…
- Вы слышали? - скопец торжественно махнул рукой в адрес застывших воинов. - Разве ты не знал, что повелевающие словами не являются на площадь Истины?! Ты не из Высшей Ложи; я вижу меч на твоем бедре - но мастера не носят оружия. Ты - чужой, оборотень. Убейте его!
Стена конских морд и тускло горящего металла сдвинулась с места. Она поплыла перед глазами, и на фоне стремительно вырастающих всадников возникла фигура упавшего на колени старика, тщетно пытающегося вытащить стрелу, по самое оперение вошедшую под ключицу; на старика наслоился маленький лысеющий человек с торчащей из груди витиеватой гардой нездешнего кинжала; и бесстрастный шейх в клетчатом покрывале над телом ученика с расширенными глазами; и еще одна смерть, и еще…
Множество нелепых смертей, прошлых и грядущих, и глядя на последнюю, я уже понимал, что натворил, и сцена была залита настоящей, густой, быстро темнеющей кровью…
…Алогубый гигант лежал у покосившегося дощатого забора, и убийца - пятнистый проклятый Мом, его тело, его согнутая спина! - выдергивал из широкой груди серебряный меч. Но когда Мом повернулся, глядя сквозь меня - на его лице были чужие глаза, глаза пророка и охотника; а знакомый мне кошачий прищур вертикальных зрачков остывал на белом лице убитого. Глаза убитого и тело убийцы - все это некогда стояло передо мной, слившись в одно целое, и, отшатываясь, я понял, что заглядываю в недозволенное, в Бездну… Вдоль забора скользнула тень уходящего шамана Сарта, убийца оторвался от созерцания тела с его украденным взглядом; и я радостно обрушился в беспамятство пробуждения…
О, если б знал я, как бывает, когда решался на дебют…
Глава седьмая
И канули годы.
И снова,
Все так же, но только грубей,
Мой бог,
Сотворенный из слова,
Твердил мне:
"Иди и убей!"
А. Галич
- Мама, расскажи сказку!
- Поздно уже… Спать пора.
- Ну, расскажи!… Ну, мама…
- Ладно уж… Ложись и закрывай глаза. Не то перестану. На чем мы в прошлый раз остановились? Ах, да…
…И поднял богатырь Кан-ипа над собой огромного Хозяина Белой кобылы - а тело его подобно было бурдюку с арзой, и голос разрывал уши перепуганных воинов - и бросил насильника за девять гнилых перевалов в бездонное болото. И все народы склонились перед добрым богатырем Кан-ипой, лучшим слугой Великого Безмо; и дальние пришли к нему, и ближние, и только злые нехорошие шаманы, которые уже ничего не могли и никому не были нужны - они воспротивились неизбежному.
И тогда богатырь Кан-ипа сказал: "Пусть умрет плохой смертью всякий бессмысленный человек, не принявший всем сердцем слово Друга людей Безмо!" И смеялись лихие наездники степей, насаживая плохих беспомощных шаманов на древки своих копий, и смеялся веселый богатырь Кан-ипа, посылая легкие камышовые стрелы в косматые головы убегающих, и смеялся Друг людей Безмо, глядя с семицветного облака на торжество правды.
- Мама, а что делали нехорошие лохматые шаманы до того, как их подняли на копья?…
- Что делали? Да разное делали… Зло всякое творили. Вот когда непослушные дети спать не ложились вовремя, то приходил шаман в костяной шапке и бросал такого неслуха на вечный сон в тамошнюю Бездну Голодных глаз - а худшее место трудно придумать… И лишь богатырь Кан-ипа сумел очистить землю от нежити, и через год всеобщий хурал провозгласил героя Вождем степей; и лишь Верхний шаман Бездны бежал от стрел, и тело его не нашли посланные воины…
- Мама, я боюсь…
- Спи, глупый… Он хоть и злой был, но совсем-совсем старенький уже, небось, помер сразу, с голодухи или еще с чего… И тогда вздохнули свободно все стойбища, а Друг людей Безмо возрадовался в небесных просторах; и теперь сидит там за столиком с зеленой свечой, вниз смотрит и все-все знает: кому сколько жить, до Занавеса, куда стада перегонять, когда света добавить, когда ночь сделать, когда грому греметь; нахмурится Безмо - и тучи ползут по небу, рассмеется - и радуга выгибается у края земли… Спи… А друг его, богатырь Кан-ипа, бросил клич, и когда волны степных наездников слились в один бушующий поток, - повел он их на проклятый Город, последний оплот мрака, и было там…
Не родилась еще та мать, не сложилась еще та сказка, но вкус ее уже дразнил языки живущих под небом - зря, что ли, учил их рассказывать Великий Друг людей Безмо, пришедший из-за Занавеса…
…Безмозглый так и не заметил, когда умелые руки ловко захлестнули его горло волосяной удавкой. За шатрами возбужденно гудел всеобщий хурал, у ближайшей коновязи мелькнул знакомый пятнистый силуэт с внимательным прищуром смеющихся глаз; вечерний воздух стал нестерпимо густым, и умирающий человек понял, что это конец.
Конец первого акта.