- И что мы теперь будем делать? - опасливо пробормотал Пажетных, глядя на то, как штабс-капитан спешно пересекает плац, явно направляясь к телефону.
- Что захотим, то и будем делать. Наше теперь время. - сказал Кирпичников и, сплюнув на пол, выстрелил из винтовки в спину своему командиру.
Тот упал, раскинув руки. В казарме повисла гнетущая тишина. Тимофей обвел их жестким взглядом и твердо проговорил:
- Теперь, братцы, нет у нас другого пути. Сорок убитых нам не простят революционеры, а убийство офицера нам не простят нынешние власти. Поэтому…
- Глядите! - закричал кто-то.
Все вновь кинулись к окнам и увидели, как все оставшиеся офицеры бегут мимо лежащего в воротах Лашкевича.
- Они выносят знамя и полковую кассу!
Последние слова сорвали с мест взбунтовавшихся солдат, и они толпой поспешили вдогонку за офицерами. Однако за воротами оказалось, что офицеров и след простыл. Более того, как оказалось, те успели сообщить в штаб о мятеже в учебной команде.
Волынцы, шумя и подбадривая друг друга, двинулись по Виленскому переулку в сторону Невского. И вдруг идущие впереди закричали:
- Пулеметы! Пулеметы!
Толпа солдат панически зашумела и тут вновь роль вождя мятежа досталась Кирпичникову, который влез на какую-то скамейку и заорал что есть мочи:
- Товарищи! Одно спасение для нас - поднять на выступление другие наши роты и соседние полки! Иначе нам всем конец! Вперед, товарищи!
И толпа повалила, растекаясь по округе шумной и всесокрушающей рекой.
* * *
ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.
Стоило авто завернуть на дорогу к офицерской школе, как в глаза ударил солнечный свет из разрыва облаков. Будем считать это хорошим знаком.
Мы выехали на обширное поле, снег с которого был большей частью счищен, а оставшийся тщательно утрамбован. Во всяком случае, в той части поля, которое очевидно служило для взлета и посадки аэропланов. По периметру обширного пространства стояли капитальные строения летной школы, корпуса ангаров, а в отдалении из-за леска показалось здание церкви.
Оказывается, мой прадед хорошо знал это место, да и водил знакомство с самим начальником офицерской летной школы генералом Кованько. Они общались и даже бывали в гостях друг у друга. Что ж, это вселяло определенные надежды на то, что по крайней мере здесь меня не ждут особые проблемы и вскоре я смогу улететь в Могилев.
Машина остановилась у парадного, и нам навстречу выбежал офицер. Пока я выходил из машины Джонсон успел что-то сказать офицеру. Тот вытянувшись во фрунт отдал мне честь:
- Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! Дежурный по офицерской летной школе поручик Николаевский!
Киваю офицеру.
- Вольно! Здесь ли начальник школы?
- Так точно! Его превосходительство в своем кабинете! Прошу! - Николаевский сделал приглашающий жест и повел нас внутрь.
В кабинете навстречу нам, на ходу надевая фуражку, вышел сам начальник офицерской летной школы генерал-лейтенант Кованько. Он весь светился, излучая радушие, а его знаменитая борода закрывала верхнюю половину груди генерала.
- Ваше Императорское Высочество, это честь для нас, что вы изволили посетить нашу скромную школу. Здравия желаю! - Кованько козырнул.
- Здравствуйте, Александр Матвеевич! - Мы обменялись рукопожатиями. - Как здоровье супруги? Как дети?
Кованько заулыбался.
- О, благодарю вас, Ваше Императорское Высочество, все благополучно. По крайней мере, насколько вообще все может быть благополучно в наше тревожное время.
- Отрадно слышать, право. - я приложил руку к сердцу. - Передавайте от меня поклон Елизавете Андреевне!
- Благодарю, непременно передам. Однако ж и вы, Ваше Императорское Высочество, давно к нам на чай обещались.
Виновато развожу руками.
- Каюсь, Александр Матвеевич, каюсь, совсем замотался с делами, но сами знаете, какие времена сейчас. Тем не менее, как только я улучу свободный часик, то обязательно прибуду лично засвидетельствовать свое почтение милейшей Елизавете Андреевне.
- Будем ждать, Ваше Императорское Высочество! Непременно приезжайте! - Александр Матвеевич спохватился и живо поинтересовался. - Что ж вы заболтали совсем старика, я даже не спросил, как поживает Наталья Сергеевна! Так как супруга? Как сын?
- Тоже все хорошо, благодарю вас.
Генерал радушно указал на кресла у своего стола, и мы направились к нашим посадочным местам. По пути я с интересом оглядел стоящие на полках колокольчики. Целый ряд их сверкал своими корпусами, поражая разнообразием форм, размеров и оформления.
- Как ваша коллекция? - спросил я, усаживаясь в кресло.
- О, благодарю вас, Ваше Императорское Высочество, приумножается потихоньку. То сам где раздобуду удивительный экземпляр, то гости привезут подарок, порадуют старика.
- А я вот сегодня без презента к вам, - говорю извиняющимся тоном, - не случилось.
Старик отмахнулся.
- Ну, что вы, вы и так не раз радовали старика прекрасными образцами!
- Сколько их у вас сейчас?
- Ну, почитай уж четыре сотни. - Кованько явно гордился своей коллекцией. - Все никак не выберу время еще раз все систематизировать. Как любит шутить Елизавета Андреевна, колокольчиков в доме больше чем посуды и столовых приборов вместе взятых. Так что вот приходится часть на службе держать.
Генерал указал на полки и усмехнулся. Затем хитро посмотрел на меня и спросил:
- Я так понимаю, что старика вы почтили своим присутствием не для того, чтобы про погоды и коллекции разговаривать? Вы к нам по делу?
Киваю.
- Точно так, Александр Матвеевич, точно так… Мне нужно срочно и безотлагательно попасть в Ставку. У меня донесение особой важности для Его Императорского Величества. Донесение, которое нельзя доверить телеграфу, нельзя доверить курьеру и нельзя затянуть доставку. Счет идет буквально на часы, если уже не на минуты.
Кованько настороженно уточняет:
- И вам нужен аэроплан? Я так понимаю, что нужен "Илья Муромец"?
- Именно.
Генерал нахмурился.
- Простите, Ваше Императорское Высочество, однако вам должно быть известно о существовании предписания прямо запрещающего всем пилотам брать на борт лиц Императорской Фамилии. Вы наверняка помните скандал с катанием Великой Княгини на аэроплане. Так что я даже не знаю, чем мы вам тут можем помочь.
Такой поворот событий стал для меня полной неожиданностью. В этот момент адъютант внес на серебряном подносе кофейник и чашки. Пока он сноровисто расставлял все по столу, я лихорадочно искал выход из ситуации.
Сейчас, когда Кованько упомянул о том скандале, мне вспомнились довольно звучные разборки на эту тему. Но в том-то и проблема "работы" с памятью прадеда - я что-то мог вспомнить, если хотел этого. Однако если я об этом не думал, то автоматически ничего не происходило. Ну, примерно, как с поисковиком в интернете - ответ можешь получить о чем угодно, но сначала нужно сделать правильный запрос. Вот так и в этом случае. Про семью Кованько я вспомнил, а про запрет на полеты мне и в голову не пришло вспоминать. Из-за чего я, как оказалось, не был гарантирован от казусов и проблем в этом времени и в этом теле.
Но, блин, что же делать? Железная дорога отпадает, другие виды транспорта я даже не рассматриваю, а в аэроплан меня отказываются впускать! Кивнув в ответ на приглашающий жест генерала, я протянул руку и взял фарфоровую чашечку. Горячий напиток приятно полился по пищеводу.
- Кофе отменный у вас, Александр Матвеевич! - польстил я.
- Что вы, Ваше Императорское Высочество! - старик, которому явно была приятна моя похвала, с деланным смущением отмахнулся. - Разве что может сравниться кофе у простого служаки с тем, что вам доводится пить в лучших домах столицы?
Дальше продолжился стандартный обмен любезностями, во время которого мой мозг отбрасывал одну идею за другой. Нет, никаких вариантов я не вижу. Только "Илья Муромец" может спасти гиганта мысли и отца русской чего-то там от полной катастрофы. А это значит, что…
- И все же, Александр Матвеевич, - наконец прервал я светский треп, - никаких других вариантов нет, поскольку к ночи я должен предстать перед Государем. Или вы мне можете предложить другой вариант, как мне добраться до Ставки до наступления вечера?
Кованько развел руками.
- Нет, не предложу ничего, но и не помогу ничем - ни один пилот не полетит с Великим Князем на борту. Да и я не позволю это сделать, уж простите. Безопасность членов Императорского Дома превыше всего. Вы же прекрасно знаете, что даже полевой генерал-инспектор Императорского Военно-воздушного Флота Великий Князь Александр Михайлович не сможет подняться в воздух на аэроплане. Так что и не уговаривайте - об этом не может быть и речи при всем моем безмерном уважении к Вашему Императорскому Высочеству.
Я встал и прошелся по кабинету. Остановившись напротив окна, долго смотрю на летное поле. Смотрю и не вижу ничего перед собой. Ситуация, прямо скажем, аховая! Человек, который собирался изменить весь мир не может даже начать свой путь из-за каких-то дурацких инструкций! Ну, инструкции эти, в общем-то, не совсем дурацкие, но все же, все же…